Эйфель

ГЛАВА 28

Париж, 1887

Ох уж эти автомобили… есть ли у них будущее? Вот уже несколько лет их видят на парижских улицах, где они забавляют зевак и пугают лошадей. Сколько суматохи вносят они в городское движение, сколько несчастных случаев из-за них произошло!

«Таков прогресс, господин Эйфель!» — часто слышит он и даже готов согласиться, но с одним условием: автомобили должны быть более быстрыми, менее шумными и не столь громоздкими. Пока же это всего лишь любопытная техническая новинка, игрушка для богачей.

Казалось бы, журналисту такая роскошная игрушка не по карману. Но Эйфель помнит квартиру Антуана в доме у парка Монсо. Ее обстановка ясно свидетельствует о значительном состоянии владельца, чтобы не сказать: о богатстве. Вот и этот автомобиль, в котором он везет своего гостя на прогулку в Венсенский лес, тоже предмет роскоши, наряду с множеством остальных.

— Ну признайся, что это прекрасно! — восклицает Рестак, вцепившись в руль своей трясущейся машины.

Но Гюстав в это погожее июльское утро предпочитает любоваться цветущими аллеями. Несмотря на яркое солнце, в парке еще немноголюдно. Люди гуляют, влюбленные парочки целуются, семьи рассаживаются на траве, чтобы позавтракать. Да, это настоящий лес у ворот Парижа, и Гюстав думает: надо бы почаще наведываться сюда. Он, привыкший к Булонскому лесу, находит этот — Венсенский — более демократичным. Те редкие прохожие, которые идут по этой аллее, испуганно шарахаются от автомобиля, а в Булонском лесу к ним все уже привыкли.

— Ничего себе! — восклицает какой-то паренек, указывая на машину своему товарищу.

И оба тычут в нее пальцами, не понимая, что за зверь такой.

Рестак, зардевшись от гордости, улыбается Эйфелю. Это его первая улыбка с момента их встречи — до сих пор Антуан держался холодно и говорил только о своей машине. Гюстав надеялся, что Антуан пригласит его к себе домой, но тот предпочел встретиться на площади Нации. И это больно укололо Гюстава. Еще одним разочарованием стало то, что, когда машина затормозила у тротуара обширной круглой площади, в ней не было Адриенны. Хотя с какой стати она стала бы сопровождать мужа? Ведь Эйфель сказал Рестаку, что хочет поговорить с ним о своей работе.

Посадив его в автомобиль, Антуан повел себя крайне холодно, почти враждебно. Гюстав был слишком самолюбив, чтобы спрашивать его о причинах. Неужели Адриенна что-то сказала мужу? Эйфель был уверен, что нет. Да и что могла она сказать? Вспомнить любовную интрижку тридцатилетней давности? Вряд ли, к чему ворошить грустные воспоминания. И Гюстав решил, что Рестаку просто наскучила эта затея; Эйфель со своей башней больше его не интересует. Но инженеру очень нужен журналист. И сегодня больше чем когда-либо. Он начинает рассказывать Антуану о своих трудностях, но тот обрывает его:

— Никто больше не желает вкладывать в твою башню ни одного су. Тебе придется финансировать ее из своего кармана…

— Ты действительно так думаешь?

— Они боятся скандала.

Гюставу казалось, что это абсурд.

— Какой скандал? Никакого скандала нет.

Рестак взглянул на него и сказал почти весело:

— Похоже, ты восстановил против себя весь свет…

— Да, банки бросили меня на произвол судьбы, — признал инженер.

— Ну ты ведь с самого начала знал, насколько это рискованное предприятие.

Откуда в нем эта холодность, это нежелание протянуть руку помощи? Достаточно было бы нескольких газетных статей, чтобы общественное мнение изменилось в пользу Эйфеля, стало более благосклонным. Люди, они ведь как бараны…

— Антуан, я сейчас на краю пропасти. Малейшая проблема на стройке — и меня ждет полный крах…

Рестак сокрушенно кривится с видом покорности судьбе и трет руль так старательно, словно хочет отполировать до блеска.

— Согласен, все это очень неприятно…

Нет, решительно, Антуан глух к его доводам. Но Гюстав не желает признавать себя побежденным. Приняв такой же огорченный вид, он обводит взглядом лесные заросли. И успевает заметить обнявшуюся парочку, которая появляется из чащи, но тут же ныряет обратно. Помолчав, он спрашивает напрямик:

— Ты можешь чем-нибудь помочь?

Рестак пристально, не отрываясь, смотрит вперед, на дорогу, словно заметил там привидение.

— Я многое могу, — говорит он тихо, почти беззвучно, словно врач, объявляющий больному скверную новость.

Гюстав вздрогнул, услышав это, но не успел он ответить, как мотор внезапно глохнет, и машина останавливается.

— О, черт! — воскликнул Рестак и, выпрыгнув, растерянно смотрит на капот. — Эти автомобили… не угадаешь, чего от них ждать!

Гюстав тоже выходит, чтобы помочь ему, но он ничего не смыслит в таких механизмах. В эту минуту набежавшее облако закрывает солнце, и местность сразу мрачнеет. Деревья теперь кажутся не такими приветливыми, воздух дышит угрозой. И, главное, вокруг не видно ни души.

— Не бойся, — угрюмо говорит Антуан. — Если набегут бандиты, у меня есть чем обороняться.

С этими словами он откидывает полу пиджака, и Гюстав видит револьверный ствол.

— Ты разъезжаешь с этим по городу?

Рестак не отвечает, глядя на Гюстава с холодной враждебностью. Затем, подняв капот, разглядывает внутренности автомобиля.

— Ага… кажется, я понял, что случилось…

— Ты думаешь, поедет? — с тревогой спрашивает Эйфель.

Антуан пожимает плечами и протягивает инженеру какую-то рукоятку.

— Надеюсь. Сейчас попробуем. Ты крути, а я попытаюсь завести мотор.

Гюстав только теперь понимает, как трудно управляться с этими автомобилями. Ему приходится раз пятнадцать крутануть рукоятку, вставленную в переднюю часть машины; это требует таких усилий, что он едва не вывихнул плечо. Когда мотор наконец завелся, Эйфель с трудом переводит дыхание, у него ломит руку. Он отступает, чтобы дать дорогу машине, и машина отъезжает. Рестак не тормозит.

— Антуан, подожди меня!

Но автомобиль набирает скорость, а водитель даже не обернулся.

Гюстав еще мог бы догнать его, но к чему?

Теперь всё ясно: Антуан де Рестак знает.