Эйфель

ГЛАВА 23

Бордо, 1860

— Хочет жениться на моей дочери? Этот Эйфель?! Вы серьезно?

Луи Бурже задохнулся от возмущения. Вскочив с тяжелого кожаного кресла, он стал мерить большими шагами кабинет, словно пытаясь убежать от проблемы.

— Эйфель просил меня поговорить с вами. Я говорю…

Действительно, Пауэлс не шутил. Чтобы обратиться к Бурже с этой дерзкой просьбой, Эйфель выбрал его. Четверть часа тому назад Пауэлс позвонил в дверь особняка Бурже, а тот подумал, что ему хотят заказать дополнительную партию леса. Пауэлсу было неловко, он прятал глаза, стараясь не встречаться взглядом с хозяином дома. Не привык он к столь щекотливым поручениям!

— Нет… за кого он себя принимает! — вскричал Бурже, яростно распахнув окно.

Окна кабинета выходили в парк, и в этот момент на опушке, как нарочно, показались Адриенна и Гюстав. Они держались за руки. При виде влюбленных Бурже побагровел и едва удержался, чтобы не окликнуть наглеца и не выгнать вон. Увы, он слишком долго, несколько месяцев, терпел у себя в доме молодого инженера, поскольку ни в чем не мог отказать обожаемой дочери. Вдобавок Адриенна, как правило, увлекалась молоденькими безмозглыми хлыщами, а Гюстав Эйфель был человеком совсем иного склада: с ним Бурже вел увлекательные беседы об архитектуре, о технике будущего и о прочих вещах, которые надлежит обсуждать настоящим мужчинам по вечерам, сидя у камина в гостиной. И теперь Луи Бурже был вынужден признать, что он симпатизирует Эйфелю, а это никак не упрощало ситуацию. Он, конечно, очарователен, этот Эйфель, — талантливый, многообещающий, амбициозный. И потом, последние полгода Адриенна ходит такая счастливая. То есть появление Гюстава внесло некое благостное спокойствие в жизнь этой семьи, на которое родители уже и не надеялись. Адриенна повзрослела, созрела, хотя внешне и осталась все той же легкомысленной очаровательной барышней. Инженер проявлял к ней особое внимание — такого до сих пор не выказывал никто из молодых людей, которых супруги Бурже видели подле своей дочери. Знакомство с Гюставом Эйфелем стало для Адриенны благословением божьим, она переживала настоящую метаморфозу. Ее родители нередко обсуждали это вечерами у себя в спальне. Отношения между супругами Бурже тоже улучшились: прежде они часто спорили из-за дерзкого характера дочери, внушавшего им серьезные опасения. Теперь же они признавали, что Гюстав Эйфель благотворно влияет на Адриенну; однако сделать его своим зятем… Нет, ни за что!

Тем временем влюбленные в парке начали целоваться, и разъяренный Бурже отвел от них взгляд.

— Но почему он прислал ко мне вас, именно вас? Мог бы и сам прийти и откровенно со мной обсудить все это, разве нет? Недаром же говорится, что каждый солдат носит в своем ранце маршальский жезл!

Услышав эти воинственные слова, Пауэлс даже растрогался.

— Вероятно, он боялся, что вы ему откажете.

— Еще бы, конечно, откажу! — воскликнул Бурже, плюхнувшись в кресло.

Затем, раскурив толстую сигару, которую он сжимал дрожащими пальцами, добавил:

— А он, небось, думал, что вам будет легче меня уломать? Странно: мне казалось, что у вас с ним испортились отношения после той истории с утопленником…

Бурже был прав: Эйфель действительно раздражал Пауэлса. Его самоуверенность, несносный характер, привычка всегда защищать своих рабочих, когда надо и не надо…

Но при этом Эйфель был превосходным инженером, что безоговорочно признавали все окружающие. А Пауэлс неизменно ставил на первое место интересы дела, личные же чувства — на второе.

— Вы прекрасный отец, господин Бурже, но притом еще и опытный предприниматель, не так ли?

Хозяин уловил какую-то хитринку в глазах гостя. Интуиция подсказывала ему, что это сватовство может еще и послужить к очень выгодной сделке.

— Объяснитесь, Пауэлс, — ответил Бурже и выпустил изо рта два густых клуба дыма, которые проплыли по комнате и развеялись, встретив на пути надкаминную картину с «сельской идиллией» — парочкой влюбленных, очень похожей на красивую пару, что гуляла сейчас под окнами.

— Как вы могли заметить, Гюстав Эйфель — типичный сангвиник, иногда он легко впадает в ярость…

И Пауэлс, бросив взгляд на влюбленных в парке, добавил, что, если он откажет Эйфелю в руке дочери, тот вполне способен бросить строительство на произвол судьбы.

— А мне позарез нужно, чтобы мост был достроен.

Бурже не мог понять, куда клонит его собеседник.

— И поэтому я должен отдать за него свою дочь?

— Ну, конечно, нет, — замявшись, ответил Пауэлс. — Речь о другом: нам нужно выиграть время. А как только строительство закончится, вы объявите Эйфелю, что передумали, или что передумала ваша дочь…

Но Бурже оставался при своих сомнениях:

— Вы понимаете, что это может разбить сердце одному из них?

Пауэлс пожал плечами.

— Эйфелю? Ну и что?

— Я вам толкую о моей дочери!

И Бурже с такой силой ударил по ручке кресла, что Пауэлс подскочил. От грома его голоса три птицы испуганно взлетели с дикого винограда, обвивавшего стену. Даже влюбленные на лужайке услышали шум и обернулись к дому.

— У вас есть дети, Пауэлс?

— Нет.

— Тогда понятно…

И Бурже со скрытой яростью затянулся сигарой.

И тут Пауэлс, который никак не мог позволить себе эту роскошь — лишиться Эйфеля, выложил свой последний козырь:

— Вы же прекрасно понимаете, что это дело принесет выгоду и вам.

Лицо Бурже слегка просветлело:

— Это как же?

— До сих пор у меня было три поставщика леса — вы, братья Бод и семейство Юэрве.

На лице толстяка-хозяина заиграла хитрая усмешка. В его голове уже закопошились цифры.

— Я стану вашим единственным поставщиком?

Пауэлс кивнул, а Бурже встал, чтобы предложить ему сигару.

— Одним-единственным. — И успокоенный и повеселевший Пауэлс устроился поуютнее в кресле, любуясь кольцами дыма роскошной сигары.

Бурже встал и снова открыл окно.

— Адриенна! Гюстав! А ну-ка сюда! Похоже, вы решили играть со мной в прятки? К счастью, этот добрый человек, Пауэлс, согласился стать вашим ходатаем…

Гюстав схватил Адриенну за руку, и влюбленные побежали к дому.