Эйфель

ГЛАВА 39

Париж, 1887

Боже, как прекрасна жизнь! Всякий раз, как Клер поднимается на башню, у нее дыхание перехватывает от восторга. Она всегда верила в своего отца, ее буквально зачаровывала его твердая, иногда доходящая до фанатизма воля; не так-то просто быть старшей дочерью Гюстава Эйфеля, особенно после смерти матери. И она теперь снова и снова восхищается его гениальным творением, глядя вниз с этой балюстрады, точно с балкона, вознесенного над Парижем.

— Жаль было бы, если ты упадешь отсюда сегодня. Потерпи, пока мы не достроим третий этаж, оттуда падение будет выглядеть куда эффектнее!

Клер хохочет, обернувшись к отцу: он сияет. Никогда еще она не видела его таким счастливым, таким уверенным в успехе. Как разительно он изменился за последние месяцы! Гюстав Эйфель редко выказывает свои чувства; после смерти Маргариты он сделал всё, чтобы оградить детей от жестокости окружающего мира, стараясь согреть их любовью — горячей, искренней, но не всегда проявляемой открыто. Зато рядом с ними неизменно была Клер — по-матерински нежная и любящая. Теперь пришел черед и самой Клер стать взрослой женщиной, а вскоре и матерью. Бедняга Альфонс совершил истинный подвиг, отработав три года на «Предприятии Эйфеля». Этот срок стал для него своего рода испытанием. Клер Эйфель — такую жену еще нужно заслужить, и Гюстав наконец признал, что «новичок» достоин его любимой дочери. Так что все сложилось прекрасно. Несмотря на препятствия, страхи, забастовки, сомнения, башня с каждым днем становится все выше, и Клер мечтает о свадьбе.

— Я думаю, что можно всё сделать в белых тонах, — говорит Клер отцу, который стоит рядом, перегнувшись через балюстраду; их плечи соприкасаются.

Эйфель следит за манипуляциями одного из рабочих, который соединяет две балки, балансируя с виртуозной ловкостью танцора на проволоке. Какое бесстрашие, с ума сойти! Как прекрасно воплощается его мечта!

— Ну, во-первых, мое платье, — продолжает Клер, мечтательно глядя вдаль, — но также и цветы, и прочая обстановка…

— Неглупо придумано — белое для свадьбы, — посмеивается Гюстав. — Какая оригинальная мысль, моя дорогая!

Клер с шутливой злостью хлопает отца по спине в наказание за иронию, но тот смеется еще громче.

Свадьба… А, собственно, почему бы и нет? Вот ведь вчера, когда они с Адриенной сидели в лесу, разве не были они похожи на помолвленных влюбленных в самом сердце благоволящей к ним природы? Теперь, когда Адриенна порвет с Антуаном и наконец вернется к нему, ничто не помешает им стать мужем и женой. Его малыши обретут наконец мать, а Клер вырвется на свободу и обустроит собственное семейное гнездо. Словом, все как будто складывается прекрасно — наподобие этих вот металлических частей, которые соединяются, состыковываются, идеально подгоняются одна к другой, образуя металлическую паутину, куда они двое угодили, как пара мух.

Гюстав нежно глядит на дочь.

— Твоя мать гордилась бы тобой. Ты стала настоящей женщиной…

Клер отворачивается, скрывая набежавшие слезы. Отец так редко поминает Маргариту.

— Как мне ее не хватает, — шепчет она, жадно вдыхая парижский воздух.

Эйфель обнимает дочь за плечи, и она прижимается к нему.

Впрочем, Клер, как истинная дочь своего отца, стыдится открытого проявления чувств и потому снова начинает делиться с ним матримониальными мечтами, предвкушая свадебную церемонию, наряды, буфет…

— Мне не хотелось бы, чтобы ты приглашал своих деловых знакомых, папа. Все-таки это свадьба, а не открытие моста.

Гюстав снова смеется.

— Ладно, обещаю, моя дорогая.

Ему вдруг приходит в голову, что можно совместить свое бракосочетание со свадьбой Клер. Почему бы и нет? Но он тут же отказывается от своей идеи. Не стоит лишать Клер такого торжественного дня. Эта мысль ободряет его; до сих пор он колебался, не решаясь представить Адриенну тем, кого любит больше всего на свете. Представить ее реально…

— Клер…

— Что, папа?

Эйфель как-то странно глядит на дочь. Он похож на мальчишку, готового признаться в шалости.

— Я хотел тебе сказать… — И умолкает.

— Что-нибудь важное, папа? — спрашивает Клер, скорее растроганная, чем обеспокоенная робостью отца.

— В моей жизни есть женщина…

Он говорит вполголоса, виновато. Но Клер смотрит на Гюстава с еще большей любовью. Неужели он считал ее такой наивной? Неужели думал, что никто ничего до сих пор не заметил? А эти ночные посещения стройки? А поздние возвращения домой? А женские волосы на отворотах его пиджака, когда она наводит порядок в его платяном шкафу?

— Ты увидишь, — продолжает Гюстав, схватив дочь за руку, — это необыкновенная женщина!

Клер кивает.

— Ну, конечно, папа, она удивительная. И очень красивая.

Гюстав застывает в изумлении, не решаясь продолжать. Неужели она знает? Или просто догадывается? Впрочем, какая разница! Какой же чудесный сегодня день, как это прекрасно — знать, что Адриенна разведется с Антуаном и придет к нему нынче вечером, чтобы никогда больше не расставаться, а теперь еще и услышать, что его любовь одобряют родные. Можно ли быть счастливее?

— Ты поможешь мне объявить об этом твоим братьям и сестре?

Клер так растрогана, что у нее на глазах снова выступают слезы. Она кивает и, отвернувшись, смотрит вниз. У подножия башни уже началось строительство павильонов Всемирной выставки 1889 года. Но ничто не может соперничать по красоте с самой башней — вожделенной, вымечтанной, претворенной в металле гением ее отца.

— Сегодня вечером она придет сюда, ко мне, — говорит Гюстав. — Мы будем жить с ней вместе. И вместе с вами, если вы захотите…

Пальцы Клер крепко сжимают руку отца, и она шепчет:

— Я рада за тебя, папа…