Футуриф. Токсичная честность.

*17. Межконтинентальный адвокатский бильярд

От вокзала Centraal в Амстердаме до вокзала Hauptbahnhof в Цюрихе — ночь на поезде. Девушка лет 25, похожая на мальчишку из-за своей короткой стрижки, и не очень-то рельефной фигуры, закрытой, к тому же, яркой туристской курткой, сошла с поезда, совершенно не выделяясь среди прочих пассажиров. На остановке Хофбан она села в трамвай и вышла, доехав до остановки Альтштадт. Оттуда, пройдя около полкилометра пешком, она попала на улицу самых дорогих «старых» офисов. Внешний наблюдатель удивился бы: какие цели у этой девушки, на вид — бюджетной студентки в таком месте, предназначенном для обслуживания юридических делишек миллионеров?

Но, девушка остановилась перед массивной деревянной дверью, снабженной стильной бронзовой вывеской «Флегенхайм и Флегенхайм — юриспруденция». Рядом с вывеской нашелся специальный резной деревянный молоточек для стука в дверь — и девушка им воспользовалась. Дверь открылась как-то лениво, и стоявший за ней крупный молодой мужчина с широченными плечами, в строгом, но дорогом, черном костюме, в белой рубашке, и при сером галстуке, строго потребовал:

— Назовите ваше имя и цель визита, пожалуйста.

— Мое имя: Елена Оффенбах, — сообщила девушка, — а цель визита: захват заложников, получение выкупа, и ритуальные убийства с расчленением тел. Хотите знать больше?

— Э-э… Фрау Оффенбах. Я лучше провожу вас к мистеру Флегенхайму. Он ждет.

— Провожайте.

— Фрау Оффенбах, вы можете оставить уличную одежду и дорожную сумку в холле.

— Нет, — коротко бросила она.

— Как скажете, фрау Оффенбах.

…Некоторые люди обожают Цюрих, считая, что это — прекраснейший город Европы, а возможно, и всей планеты. Другие люди недоумевают относительно Цюриха — города, сшитого из противоречий: от сверхбогатых «парадных» кварталов — с сохраненным там средневековьем, или с продуманным ультра-модерном, до иммигрантских районов, где находиться днем — просто неприятно, а вечером — рискованно. Еще есть немало людей, ненавидящих Цюрих — они считают этот город колыбелью пуританского ханжества, и жадности, зажравшимся паразитом-кровососом на теле Европейского сообщества. Как нетрудно догадаться по стилю общения, Елена Оффенбах относилась к третьему типу.

Йакоб Флегенхайм, младший брат Эдварда Флегенхайма, мог бы с легкостью сыграть второстепенную роль адвоката в фильме о периоде Великой Депрессии. Он был так же скучен, как весь этот снобистский район.

— Здравствуйте фрау Оффенбах. Присаживайтесь. Не желаете ли кофе или чая?

— Благодарю, не надо, — ответила она и вытащила электронную сигарету из кармашка на рукаве своей туристской куртки, саму куртку бросила на дорогой кожаный диван, затем водрузила поверх куртки свою компактную дорожную сумку, и уселась за стол.

— М-м… — протянул Флегенхайм-младший, глядя на электронную сигарету.

— Привычка, — лаконично пояснила Елена (на самом деле, почти никогда не курившая). Наблюдатель, знакомый с прикладной психологией, отметил бы, что эта девушка хочет провести переговоры в обстановке постоянного дискомфорта для своего визави.

— М-м… — повторил швейцарский адвокат, — …Мы можем начать, я полагаю?

— Начинайте, — равнодушно согласилась Елена.

Тут наблюдатель, знакомый с прикладной психологией, отметил бы, что жесткий метод, выбранный гостьей — работает. Йакоб Флегенхайм растерялся. Когда вчера адвокат Оффенбах согласилась прибыть для переговоров на его территорию, он готовился вести разговор в покровительственном тоне, а попал под откровенный прессинг.

— М-м… — снова сказал он, передвигая в сторону молодой голландки скоросшиватель с полудюжиной листов текста, — …Вот наше предложение. Ознакомьтесь, пожалуйста.

— Так-так… — отозвалась она, затянулась электронной сигаретой, выпустила над столом облачко пара, имитирующего дым, и начала листать проект соглашения, — …Так-так. Я увидела сумму 60 миллионов долларов, но ведь я с вашим братом Эдвардом и с вашим клиентом Петером Раттенкопфом, говорила по телефону о сумме 560 миллионов.

— Но, фрау Оффенбах, давайте будем реалистами.

— ОК. Давайте будем реалистами.

— Прекрасно! — обрадовался швейцарец, — В этом мы согласны друг с другом. Я хотел бы обратить ваше внимание на укрупненные сметные параметры проектов «Гипер-круиз» и «Футуриф». Администрация вполне честна с вашей клиенткой. Текущая капитализация проектов в сумме никак не превышает 125 миллиардов долларов и, следовательно, на 10 акций приходится не более 50 миллионов, как вам и предлагалось в первом раунде этих переговоров. Но, мой клиент готов увеличить сумму до 60 миллионов, поскольку имеет особую заинтересованность в увеличении своего пакета.

— Я уже видела эти расчеты, — сказала голландка, — и проблема вот здесь!

Она взяла со стола алый маркер и жирно закрасила строчку: «Цена подводных работ». Йакоб Флегенхайм удивленно развел руками.

— Позвольте, фрау Оффенбах, я предъявлю вам контракт с компанией «Tropic-Sea-Metal-Construction» — TSMC–Ltd на эту сумму.

— Позвольте, герр Флегенхайм, — в тон ему ответила Елена, — я предъявлю вам справки из торгового и морского реестров Гонконга, согласно которым у TSMC–Ltd нет лицензий, позволяющих вести подводные работы.

— В реестрах может быть не все… — осторожно начал швейцарец.

— Это очень странно, — заметила она, — мне бы хотелось посмотреть на их лицензии, и на журналы погружений водолазов. И меня интересуют стандартные протоколы контроля безопасности дыхательных аппаратов. Все это ведется на любом объекте, где водолазы выполняют работы в законном порядке.

— Я не специалист в этом вопросе, — сказал Флегенхайм, — но у меня есть документы от независимой комиссии, согласно которым подводные монтажные работы выполнены в объеме шесть и восемь десятых миллиона человеко-часов. Я сделал для вас копию.

Елена Оффенбах взяла несколько листов, протянутых швейцарцем, быстро пробежала взглядом, пихнула эти бумаги в свою сумку, и бесшумно похлопала в ладоши.

— Чудо, черт побери! Подводные работы выполнены, но водолазов не было. Вы готовы объяснить, как это случилось?

— Простите, фрау Оффенбах, но я вынужден сослаться на коммерческую тайну.

— Простите, герр Флегенхайм, но акты выполнения работ на два миллиарда долларов с фиктивной фирмой, это не коммерческая тайна, а хищение средств акционеров.

— Но ведь работы выполнены!

— Да, они выполнены, причем бесплатно. Возможно, их выполнил джинн из волшебной лампы Аладдина, но вероятнее использование рабов. Это еще хуже, чем хищение.

— Это ваши фантазии, фрау Оффенбах! В крайнем случае, администрация признает, что подрядчик использовал на стройке труд матросов карго-группы «Либертатора». Это не совсем обычная практика, но с матросами есть контракты, и они получают зарплату.

— Контракты на подводные работы без водолазного оборудования? — спросила Елена.

Йакоб Флегенхайм задумчиво сплел и расплел пальцы.

— К чему вы ведете, фрау Оффенбах?

— Я выясняю истину, извините за пафос. И мне кажется: истина в том, что у компании «Гипер-Лайнер» проблема на два миллиарда долларов, это как минимум. А максимум трудно представить. Впрочем, нет смысла это представлять, если мы договоримся.

— Договоримся — как? — очень взволнованно спросил швейцарец.

— Все просто, герр Флегенхайм. Подставная фирма TSMC–Ltd станет посреднической, и реальность, начиная с января, будет такая: TSMC–Ltd отдала субподряд на сумму 550 миллионов долларов некой фирме, имеющей лицензии на подводные работы. Эксперты оформят нужные журналы и протоколы. Все станет выглядеть цивилизованно. А пакет акций, принадлежащий моей клиентке, вы купите за 60 миллионов, как и хотели.

— Э-э… Минутку, фрау Оффенбах. 550 плюс 60 это 610, а вы хотели 560 миллионов.

— Это тоже просто, — ответила она, — 50 миллионов — цена формирования достоверного документооборота с января по март на все два миллиарда долларов. Работа непростая, потому и цена серьезная. Поговорите с вашим клиентом, если хотите. Я подожду.

— Э-э… Хорошо, я поговорю с герром Раттенкопфом.

— Вот это разумное решение, — одобрила Елена, — только, пожалуйста, не затягивайте. Я хотела бы подписать оба контракта сегодня до вечера.

— Оба контракта? — переспросил швейцарец.

— Да, оба, — она извлекла из сумки флэш-карту и толкнула через стол к нему, — здесь два каталога. В первом — контракт на субподряд с приложениями, а во втором — контракт на продажу пакета акций. Ничего необычного и, я надеюсь, что вы все успеете вовремя.

Как показали дальнейшие события, братья Флегенхайм (Йакоб и Эдвард) умели быстро просчитывать ситуацию, и быстро убеждать клиента. К трем часам оба контракта были подписаны, и Елена с Йакобом попрощались почти что по-товарищески. Отправляясь в Цюрих, Елена предполагала вернуться обратно так же: на ночном поезде. Но, делать в Цюрихе ей было больше нечего, и Елена улетела в Амстердам 17-часовым авиарейсом. Прилетев в Амстердам, она для начала заглянула в офис мэтра Паоло Гоззо, трастового управляющего имуществом покойного Иоганна Вилворта, и оставила там вечернему референту бумаги, подписанные в Цюрихе. После этого, она поехала в таунхаус Свана Хирда на линии Гран-канал в районе Зеебург. Заметим: по первоначальному плану она должна была появиться там только поздним утром 25-го марта, а не этим вечером…

…В фольклоре каждого европейского народа есть анекдоты, начинающиеся словами: «возвращается муж (жена) домой из командировки (или с ярмарки) на день раньше». Дальше — трагикомическая сцена. Но, данный случай существенно отличался от этой классики. Елена не была женой Свана Хирда, и не желала юридической фиксации отношений с этим гало-рок музыкантом, хотя по возвращении из недельного круиза по Тирренскому морю, 21 марта, она перевезла свой «домашний рюкзак» в его таунхаус в Зеебурге, и они провели два дня (курсируя между койкой в доме, и маленькими кафе на Гросс-канал). Затем, Елена поехала в Цюрих а, вернувшись — обнаружила, что Сван кувыркается с некой студенткой (а, может, старшей школьницей). Кстати, Сван и его партнерша настолько увлеклись совместной камасутрой, что не заметили появления Елены. И Елена решила: «Не заметили — и ладно. Какой смысл дополнять фольклор еще одним типовым (тысяча сто первым) монологом в стиле: «ну не сволочь ли ты?».

На самом деле, Елена заранее была уверена, что не сегодня, так через неделю или через месяц, какая-нибудь длинноногая особь с пышным бюстом окажется у Свана в койке. В звездном (и даже в субзвездном) мире рок-арта это такой же естественный момент, как спонтанное падение созревших кокосов с пальм. Так что она повесила свою любимую компактную дорожную сумку обратно на плечо, взяла велосипед, тихо вышла на улицу, закрыла дверь и покатила на юго-запад, к условно-центральному району Де-Пийп.

Некоторые называют район Де-Пийп «мультикультурной помойкой Амстердама», а его главную достопримечательность: Albert Cuyp Market — просто борделем, но иные резко возражают, и говорят, что Де-Пийп — это богемный район с экзотическим и колоритным населением. Обе точки зрения, видимо, имеют право на жизнь, а истина где-то посреди. Персонально для Елены Оффенбах Де-Пийп был своего рода оазисом, где можно, имея минимум денег, в отсутствии постоянного дохода, все же, чувствовать себя социально-востребованным субъектом, полноценным и полноправным участником community. В точечном плане, центром оазиса Елены был кафешантан «Анаконда» на улице Месдаг, третьесортное заведение, принадлежащее Тисо Наале, квартерону, натурализованному выходцу из Голландской Гвианы (по новому стилю — Республика Суринам).

Тисо Наале был тем парнем, который «умеет полулегально устраивать танц-классы, и качественно записывать видео», и который «ни разу не подвел». Бизнес у него в этом весеннем сезоне, кажется, шел не очень: девять из дюжины столиков пустовали, и увы: маленькая эстрада тоже была пуста. А сам Тисо стоял за стойкой, и сразу же увидел хорошую знакомую, входящую в зал.

— О, раздери меня дьяволы! Елена! Как ты?

— Нормально, — она подмигнула и уселась у стойки, бросив куртку на соседний табурет.

— Смешать тебе твой любимый «синий альбатрос»?

— Конечно, Тисо! Как мило, что ты не забыл!

— С чего бы я забыл? — удивился суринамец, — Кстати, где ты пропадала две недели? Я слышал, тебя по TV показали. Что-то там с рок-н-роллом и круизами.

— Да, подвернулось интересное дельце, сказала она, — а что у тебя?

Тисо Наале, вздохнул, завершил смешивание коктейля, бросил в получившуюся синюю мерцающую жидкость два кубика льда, подвинул стакан к Елене и сообщил:

— Дерьмовое дело: копы приостановили мою лицензию на эстраду. А у меня же тут весь драйв в эстрадных танцах с анакондой. Ну, ты знаешь.

— Знаю, — подтвердила Елена Оффенбах, и снова бросила взгляд на темную эстраду, где в середине обосновалась гигантская пластиковая анаконда, поднявшая голову почти на три четверти высоты потолка. Во время шоу она светилась то зеленым, то желтым цветом, а огромные глаза горели красным. С точки зрения Елены (и многих других любительниц эмоционально-спортивных танцев-соло) такая анаконда была отличной альтернативой пошлому шесту-пилону. Но сейчас анаконда не светилась и выглядела грустно…

— Так вот, — продолжил суринамский квартерон, — неделю назад тут были ребята, слегка перебравшие грибочков, и что-то им померещилось. Дальше — разбитое стекло, всякие царапины, кровь, ах-ах, полиция лепит мне протокол о нарушении безопасности, и там автоматическая приостановка лицензии на эстрадные шоу, плюс еще надзор.

— Это понятно, — Елена кивнула, и сделала глоток коктейля «альбатрос» (экстремально ароматного, но почти не содержащего алкоголя), — а скажи: сегодня уже приходили?

— Надзор-то? Нет еще. Они за полтора — два часа до полуночи приходят.

Елена Оффенбах посмотрела на часы.

— Ага… У нас, как минимум три четверти часа до их прихода.

— Эй-эй, что ты собралась делать? — не понял он.

— Разблокировать твою лицензию. Для надежности начнем через полчаса. Ты включишь анаконду, а я станцую. Я как раз купила такие милые трусики канареечного цвета.

— Подожди-подожди, ты что, хочешь устроить topless-dance?

— Тисо, ты просто зверски догадлив! А у тебя есть возражения?

— Еще какие! Так ты не разблокируешь лицензию, а подведешь меня под штраф!

— Тебя?! При чем тут ты, Тисо? Я же у тебя не работаю, я просто посетитель, и я могу танцевать в том месте зала, где мне нравиться, если при этом я никому не мешаю!

— Да, но если ты устроишь профессиональные танцы topless с анакондой, то полиция не поверит, что ты посетитель, а подумает, что ты наемная танцовщица, и…

— …И что тогда? — перебила Елена.

— Эге… — задумчиво произнес Тисо Наале, — …Это разводка такая?

— Тсс!.. — прошипела она, — …Ты ничего об этом не знаешь, ясно?

— Еще бы! — он кивнул, — Значит, через полчаса ты попросишь включить анаконду?

— Через двадцать пять минут, — уточнила она.

— Договорились, — суринамец снова кивнул.

— Чудесно! — сказала Елена, — А вот еще тема. Как дела с продажей ладдерфлэта?

Тисо Наале невесело покачал головой.

— Зря я повелся на болтовню о новой моде, и купил эту дурацкую квартиру. Я уже готов отдать ее за 20 кило евро, считай, без навара, просто отбить, что вложил.

— Так… Интересная цена… А там электрика, вода, сантехника, косметика — как?

— Идеально! Я пока это сдаю, как апартаменты, но сейчас не сезон, поэтому там пусто. Хочешь, прямо сейчас туда поднимемся, и ты сама посмотришь!

— Хочу, — ответила она, — но позже, после танцев.

— Эге… — он поднял палец к потолку, — …Ты нашла покупателя, я прав?

— Ну… — Елена подмигнула, — …А если да, то что?

— То кило евро комиссионных, вот что! И тащи его быстрее, пока он не передумал.

— Сначала я это посмотрю, а потом, если там все ОК, притащу, — сказала Елена, и снова глянула на часы, — так, пора готовиться. Я займу душевую кабинку на четверть часа.

Лейтенант и сержант полиции, два обыкновенных голландских парня, вошли в зал и с недоумением уставились на эстраду. Им и раньше доводилось иметь дело с наглыми рестораторами, игнорирующими постановления о запрете тех или иных действий, но в данном случае наглость выглядела запредельной. Под какой-то тягучий переливчатый африканский ритм на эстраде вокруг пилона в виде светящейся анаконды, танцевала смуглая и худая девушка, одетая только в трусики канареечного цвета. Публика в зале выражала одобрение, восторженно хлопая в ритм, когда танцовщица выполняла какой-нибудь акробатический фокус. Пару минут посмотрев на это, и сняв оперативный видео-ролик на скрытую камеру, полисмены подошли к стойке, и лейтенант потребовал:

— Герр Наале, выключите освещение эстрады и позовите сюда эту девушку.

— Как прикажете, офицер, — ответил хозяин кафешантана, и нажал что-то на пульте за стойкой. Анаконда и лампы боковая подсветки погасли.

— Fucking HUY! — выругалась девушка, и остановилась, прислонившись к анаконде.

— Полиция, — произнес Тисо Наале, и сделал приглашающий жест рукой.

Девушка нерешительно подошла к стойке и, прислушавшись к обмену фразами между полисменами, спросила:

— What’s wrong?

— That’s here broken the police regulation. Can I see your ID? — лейтенант сразу перешел на английский, предположив, что девушка не знает голландского.

— Sorry sir, — она развела руками, — I have no ID with myself now.

— What’s your full name, age and citizenship? Were are you live in Nederland? — лейтенант, с уверенность встал на стандартную колею выяснения личности иностранной гражданки, нелегально работающей в Нидерландах в сомнительном заведении.

— I honestly say, sir, that I am legally here, — девушка прижала руки к груди…

— Dress up please, you have to go with us, — сказал лейтенант, не удивленный, нежеланием нелегальной иммигрантки назвать свое имя, и попыткой увести разговор в сторону. Тем временем, сержант уже разложил на стойке разноцветные бланки протоколов:

Приблизительно час продолжалось заполнение бланков, а затем, лейтенант и сержант доставили нелегальную трудовую иммигрантку в районное управление полиции и, по внутреннему протоколу, передали ее дежурному дознавателю. На этом их функция в стандартном деле завершилась, они вернулись в автомобиль и поехали на следующую проверяемую точку… А через час были по рации вызваны с маршрута назад приказом старшего дежурного офицера управления. Он и дознаватель встретили их в холле.

— Так, парни, — начал старший офицер, — вы по уши в дерьме. И я из-за вас тоже.

— Э… А в чем дело, шеф? — удивился лейтенант.

— Грег, объясни им, в чем дело, — сказал старший офицер, обращаясь к дознавателю.

— Парни, — произнес тот, — вы знаете, кого вы арестовали и привезли мне?

— Э… — лейтенант почесал в затылке, — …Ну, какая-то танцовщица стриптиза. Я думаю, откуда-то из Восточной Европы. Может, Сербия, Россия, или Украина.

— А откуда такая идея? — спросил дознаватель.

— Ну… Она в начале сказала слово «huy».

— Это, — добавил сержант, — значит «fuck» на славянских языках.

— А на каком языке вы с ней говорили?

— На английском, — ответил лейтенант, — голландского-то она не знает.

— Не знает? Правда? А вы проверяли?

— Э… Нет, она же сразу сказала «huy», который значит «fuck», а потом спросила… Э… Дитрих, ты помнишь?

— Да, Маркус, — сержант уверенно кивнул, — она спросила «What’s wrong?».

Старший офицер тяжело вздохнул.

— Парни, я сейчас вам объясню, что такое настоящий «huy», который значит «fuck». Эта девушка — голландка, она родилась и живет в Амстердаме, ее имя: Елена Оффенбах. Та самая Елена Оффенбах, которую в таблоидах называют «пицца-адвокат».

— Э-э…Ой… — хором выдохнули лейтенант и сержант.

— Так вот, — принял эстафету дознаватель, — сейчас она обвиняет вас по шести пунктам: превышение власти, обращение, попирающее человеческое достоинство, допрос на иностранном языке, незаконный арест, нарушение физической неприкосновенности, и угроза истязания. Она уже пишет это, и я вас спрашиваю: что будем делать?

— Э… — лейтенант снова почесал в затылке, — …Ну, может, поговорить по-человечески? Понимаете, мы же ничего плохого ей не делали. Зачем она с нами, как с врагами?

— Что скажешь, Грег? — поинтересовался старший офицер.

— Не лишено смысла, — ответил дознаватель, — я прочел ее досье. Она три года служила в военной полиции, была в горячих точках, в позапрошлом году демобилизовалась. Мне кажется, она нормальный человек, просто, ей что-то от нас надо.

— Ладно! — старший офицер кивнул, — пойдем, поговорим с ней по-человечески.

Елена Оффенбах, удобно устроившись за столом, вдохновенно работала с текстом. Уже несколько листов, заполненных ровным и аккуратным почерком, лежали справа от нее. Увидев вошедших четверых мужчин, она отложила авторучку и произнесла:

— Вот теперь все в сборе. Поговорим?

— Фрау Оффенбах, зачем вы это делаете? — выпалил лейтенант.

— Хороший вопрос, — сказала она, — давайте подумаем вместе. Я культурно отдыхала в кафешантане, но вдруг, светомузыка выключилась. Я пошла к стойке бара, узнать, что случилось. У стойки два полисмена, на английском потребовали мой ID. А я танцевала легко одетой, и мой ID лежал в сумке. Вместо того, чтобы позволить мне взять сумку, полисмены стали бомбардировать меня абсурдными вопросами, опять на английском. Я почувствовала себя, как в оккупированной зоне. На меня составили протокол, будто я нелегальная трудовая иммигрантка, и доставили сюда. Я подозреваю, что вся эта акция является заказной, и направлена против законной коммерции кафешантана «Анаконда», поэтому, я работаю над обоснованием дополнительного обвинения в коррупции.

— Но это же неправда! — с жаром заявил он.

— Что именно неправда? — поинтересовалась она.

— Все неправда! Вы изображали голую наемную танцовщицу, изображали, что не знаете голландского, изображали, что у вас нет документов, и что боитесь сообщить свое имя, гражданство и местожительство! Вы нас провоцировали!

— Вы говорите, что за час я шесть раз спровоцировала вас на прямое нарушение закона и должностных инструкций? Вас так легко на это спровоцировать?

— Нет! Черт! Меня нелегко спровоцировать. Но вы так себя вели…

— О! Лейтенант, вы вообразили, что должность в полиции дает вам право решать, какое поведение граждан — надлежащее, а какое — нет? Суду будет интересно это услышать.

— Суду? — переспросил он.

— Да, ведь функция уголовного суда — защищать общество от таких силовых эксцессов исполнительной власти. Вы не знали? Что ж, добро пожаловать в реальный мир.

— Черт вас подери… — начал лейтенант, но тут старший офицер резко оборвал его.

— Маркус! Подождите за дверью вместе с Дитрихом! А то вы сейчас наговорите….

Лейтенант и сержант молча вышли, признавая, что приказ разумный и своевременный.

Старший офицер переглянулся с дознавателем. Тот чуть заметно кивнул и сказал:

— Да, я думаю о том, же, что и ты. Проблема в «Анаконде».

— Вот-вот, — старший офицер посмотрел на Елену, — скажите, фрау Оффенбах, у вас есть контракт на защиту интересов кафешантана «Анаконда»?

— Контракта нет, но есть, знаете ли, врожденное чувство справедливости.

— Итак… — старший офицер сделал длинную паузу, — …Если справедливость, как вы ее понимаете, будет восстановлена, то мы с вами можем забыть этот инцидент. Верно?

— Я думаю, — ответила она, — это хорошая идея. Вопрос только в процедуре.

— Процедура непростая, — согласился он и повернулся к дознавателю, — Грег, давай, мы прикинем: сколько у нас времени до фиксации оперативных файлов в архиве?

— Ну, ты же знаешь, в 7:30 операторы ночной смены начинают фиксацию для передачи дневной смене. Я бы сказал: нам надо переписать все к 7:15, не позже.

— ОК, — Елена обворожительно улыбнулась, — я готова начать работу под честное слово начальника районного отдела, или его зама по лицензионному контролю.

— Нет уж, если переписывать, так лучше все сразу, — сказал старший офицер, и нажал на телефоне клавишу вызова одного из «горячих» номеров.

— Пауль, — тревожно шепнул дознаватель, — имей в виду: жена Юхана нас загрызет.

— Не беспокойся, Грег, за большую коробку клюквы в сахаре, она всех простит.

Начальник управления Юхан Зюйс, классический толстый и жизнерадостный дядька, этнический фламандец, сложил итоговые комплекты бумаг в стопки на столе, и одну стопку передвинул к старшему дежурному офицеру, сопроводив коротким приказом.

— Это в лапшерезку.

— Сделаю, шеф, — ответил тот, зацепил указанную стопку, и вышел из кабинета, а через минуту из-за тонкой стенки донеслось шуршание машины — уничтожителя бумаг.

— Вот таким образом, — заключил Зюйс и протянул Елене тонкую папку с ее комплектом документов, — перепроверьте, фрау Оффенбах, если хотите.

— Спасибо, герр Зюйс, я уже проверила. Ну, что расходимся?

— Да, — он кивнул, — если хотите, я вас подвезу. Вы ведь назад в «Анаконду», верно?

— Благодарю. Это будет так мило с вашей стороны.

— Я рад, что вы оценили, фрау Оффенбах.

Ехать было совсем недалеко, а когда Юхан Зюйс остановил машину в сорока шагах от дверей «Анаконды», то спросил:

— Вы можете уделить мне несколько минут, фрау Оффенбах?

— Да, конечно, — сказала она.

— Спасибо, — он чуть поклонился, — знаете, мне небезразличен порядок у меня на районе. Поэтому, если в каком-то кафешантане из-за эротических танцев на эстраде и опьянения галлюциногенами возникает неадекватное ажиотаж, и метание тяжелых предметов, то лицензия на такие шоу приостанавливается. По-моему, это разумно а, по-вашему?

— По-моему, все относительно, герр Зюйс.

— Относительно чего? — спросил начальник районного управления полиции.

— Относительно, например, квартала между Остаде и Виллиброрд, где находится мечеть Аррахмана. Тут недалеко. Хотите, прокатимся, глянем на экстремистов-талибов?

— Что вы! — он укоризненно развел руками, — Не надо смешивать ислам с терроризмом.

— Я не хочу смешивать, герр Зюйс, но они сами смешиваются и в Афганистане, и здесь.

— При чем тут Афганистан?

— Так, судьба меня туда занесла, а здесь я вижу те же талибские морды. Вы не встречали экстремистов в этом квартале, где им почему-то дали социальное жилье, за счет наших голландских налогоплательщиков? Поехали, я вам их покажу. Вам нравится эта идея?

— Не вижу смысла, — проворчал Юхан Зюйс, — все равно, я не могу запретить сборища в мечети Аррахмана, и в других двух мечетях тоже. Это политика.

— Вот вам и порядок на районе, — насмешливо прокомментировала Елена, — вам удобнее бороться с шумом в кафешантане, и проявлять толерантность к экстремистам.

— Вы что, фрау Оффенбах, решили бороться за справедливость в духе ультра-правых?

Она отрицательно покрутила головой.

— Нет. Мне плевать на справедливость. Просто, мне нравится этот кафешантан, и я бы хотела заходить туда на чашечку кофе, смотреть танцы и танцевать самой иногда. Мне кажется, это не слишком осложнит криминогенную обстановку на районе.

— Не слишком, — согласился он.

— Вот и отлично, герр Зюйс. Я надеюсь, что мы расстаемся на позитивной ноте.

— Я тоже надеюсь. И позвольте дать вам одно доброе пожелание.

— Конечно, я слушаю.

— Вы талантливы, фрау Оффенбах, но очень молоды, и не соизмеряете цели и средства. Сегодня, чтобы исполнить свой каприз и побыстрее вернуть эстраду в свой любимый кафешантан, вы морально сломали двух мальчишек, примерно своих ровесников.

— Но, герр Зюйс, я ведь сразу согласилась все уладить без суда, и они не пострадали.

— Увы, — он вздохнул, — все сложнее. Вы преподали им плохой урок: что правда и ложь, черное и белое, это просто ярлыки, которые можно легко поменять местами.

— Почему плохой урок? — спокойно спросила Елена, — Ведь все так и есть.

— Знаете, — отозвался он, — все так и есть, потому, что мы стали так думать. А вы теперь удивляетесь, откуда взялась толерантность, талибы и еще куча всякого дерьма.

— Это дерьмо, — возразила она, — здесь устроили еще до моего рождения.

— И что дальше? — невесело спросил начальник управления полиции, — Вы думаете, это хорошая причина, чтобы добавить еще дерьма?

— Ладно, герр Зюйс. Я вас поняла. Может быть, в чем-то вы правы.

— Ну, слава богу, что вы задумались. Доброй ночи, фрау Оффенбах.

— И вам доброй ночи, — она вышла из машины и направилась к дверям «Анаконды».