Футуриф. Токсичная честность.

*49. Рудокопы лунной мечты

Этот островок в составе Сейшельских Спорад похож на 8-километровую запятую, с небрежным изяществом нарисованную природой в океане, к северу от Мадагаскара. Начиная с середины 1980-х годов население тут, можно считать, отсутствовало. Но, события последних нескольких месяцев кардинально поменяли картину.

На юге острова была старая фактория с футбольным полем и причалами у пляжа (сюда добавилось нечто, напоминающее базу береговой охраны — десяток больших ангаров, и кубических инсталляций). Бетонная полоса старого аэродрома (километр с четвертью), соседствовала с новой полосой протяженностью полтора километра построенной чуть севернее, совсем недавно, и снабженную зданием аэропорта. Эти две полосы будто бы специально шли поперек острова-запятой, отделяя его старый юг от нового севера.

На севере острова, где раньше был лишь брошенный карьер по добыче гуано, теперь раскинулся центр миссионерства четырех версий христианства одновременно. Карьер оказался превращен в квадратный парк с декоративным озером, четыре угла которого занимали культовые здания. Католический собор. Молитвенный дом баптистов. Храм мормонов. Англиканская церковь. Вокруг парково-культового центра выросли другие сооружения (тоже по-своему культовые). Супермаркет «C-and-C». Отели «Hilton» и «Tropicana». Огромная стекляшка — бизнес-центр с вывесками банков, адвокатских и страховых контор, кабинетов стоматологии, и парикмахерских. В стекляшках менее крупного размера разместились рестораны и салоны авто-проката и автосервиса.

Олаф Тюрборг увидел всю эту эклектичную архитектуру сначала с воздуха (и отметил визуально-четкое деление на старый юг и новый север). Затем, после лэндинга (когда вышколенные сотрудники отеля Хилтон встретили эмира Эль-Обейда и торжественно усадили в лимузин), Олаф остался в одиночестве и двинулся осматривать чудеса этого острова. Овеществленный сюрреализм как будто молотом бил по мозгу. Зачем сюда, в полупустынный известковый клочок суши, вбита куча денег, причем таким очевидно-нерентабельным способом? Что означает огромный строгий плакат в аэропорту около полицейского пункта фейс-контроля: «Остров Ассумптион включен в международно-охраняемую этнокультурную территорию аборигенного племени нйодзу. Основания: резолюция Комитета ООН по деколонизации и постановление Африканского союза». Кстати: полисмен на пункте был не Сейшельский, а международный, в голубой каске, украшенной литерами UN, и в униформе с нашивками SFOR (миротворческие силы по установлению правопорядка в Сомалийском регионе).

По мере пешей прогулки к центру Нового Севера, сюрреализм рос и множился. Будто тайное общество богатых шизофреников построило тут копию (или муляж) куска Wall-Street больше километра длиной. Тут было все. Дорогие авто на немногочисленных, и поэтому переполненных парковках. Стада клерков, одетых в серые костюмы и белые рубашки с галстуками, и спешащих глотнуть кофе за короткий перерыв. Дорожные и строительные рабочие (индусы, кажется), что-то шумно обсуждающие в облаке пыли, поднятой тяжелой техникой на очередном пятне застройки, огороженном пластиковой сеткой. Девушки в бейсболках, раздающие дисконтные карты на корейские кухонные комбайны и финскую мебель… Утомившись от этого гротеска, Олаф Тюрборг решил поискать местечко, где можно со вкусом пообедать. Надеясь, что желаемое существует в рекреационной зоне, он быстро прошагал к квадратному парку — и, когда он проходил около католического собора, его взгляд зацепился за пиццерию с широкой верандой. Не то, чтобы датский летчик особо увлекался итальянской кухней, но… Внезапно кто-то с веранды помахал ему ладонью. Быстрый внимательный взгляд — и успешное опознание.

Бывают же такие случайные (случайные ли?) встречи. За столиком сидели двое.

Первый — какой-то, кажется, южноамериканец в униформе майора UN SFOR.

Второй — знакомый итальянец, Лоренцо Спарвиеро (для своих — просто Ларри) бывший лейтенант UNAD UNFOR (миротворческий авиаотряд в Верхнем Нигере).

Через минуту товарищи по миротворческой авиации уже обнимались, и обменивались выразительными шлепками по спине и по плечам. Еще через полминуты Ларри бегло сообщил официанту, что тут трое мужчин остро нуждаются в бутылке граппы, а затем представил друг другу Олафа и майора SFOR. Майор был из Уругвая, его звали Пабло Гарсия, и он абсолютно не понимал, за каким чертом сюда прислали миротворцев.

— Понимаешь, Олаф, здесь вообще никто ни на кого не нападает, даже простая уличная преступность невозможна! В городке полно неаполитанских… Э-э… Джентльменов, и сомалийской… Э-э… Береговой охраны. Еще какие-то греческие коммандос, которые притворяются океанологами. Только один раз какой-то босяк — йеменец пугнул ножом девчонку из англиканской миссии, и снял с нее золотые часики. Так, его поймали, и он примерно час висел вот там, на воротах, извивался, и мычал.

— Час висел? — удивился Олаф, — Я думал, не бывает таких живучих людей.

— Его, — пояснил уругвайский майор, — повесили не за шею, а за ноги, вниз головой. Еще запихнули ему в рот маленький китайский будильник, так что не выплюнуть. Наврали, будто это часовая бомба. А у нас была долбанная фиеста на полночи: разминирование подвешенной жертвы теракта. Считай: тренинг в условиях, приближенных к боевым.

— Да уж… Фиеста. А кто его подвесил?

— Ты лучше вот у кого спроси, — майор показал глазами на Ларри Спарвиеро.

— А что я? — экспрессивно возмутился тот, — Ты, Пабло, расист, наверное. Думаешь, раз я неаполитанец, то из каморры? Тебе не стыдно? Ты знаешь презумпцию невиновности? Кроме того, я только позавчера прилетел, а с тем йеменцем все раньше случилось.

— Ой-ой, не заговаривай мне зубы! Это точно или ваши сделали, или сомалийцы.

— Ну, а если и так? Что страшного? Парень не пострадал, только обосрался от страха. А представь, что его бы не поймали, он бы обнаглел, и в другой раз стянул что-нибудь у акваноидов. Что тогда было бы?

— Уф… — тихо выдохнул майор Пабло Гарсия, и перекрестился.

В этот момент официант очень удачно притащил бутылку граппы, три рюмки, и блюдо маринованных оливок. Миротворцы (двое бывших и один действующий) накатили по первой порции, и закусили. Олаф выплюнул косточку, и поинтересовался:

— А что такого страшного было бы в случае с акваноидами?

— Что-что… — уругваец пожал плечами, — …Хрен знает. Может, они бы его съели. Так, запросто. Они каннибалы-язычники какой-то древней расы, и они вот такого цвета.

Тут Уругваец ткнул пальцем в блюдо оливок. Олаф Тюрборг почесал в затылке.

— Слушай, Пабло, а где тут акваноиды?

— Они на юге острова. Там священная кокосовая роща акваноидов, а вокруг берегов их рыболовные угодья. Еще там кампус Университета Интеллектуального Дизайна, UID. Учредитель UID — богатый парень, Гарри Лессер, он купил весь остров Ассумптион у властей Сейшел. И, все кто тут что-то строит — арендаторы университетской земли.

— Олаф, я думаю, в курсе, — предположил Ларри.

— Ну, конечно! — майор похлопал себя по лбу, и снова наполнил рюмки, — Да, Олаф, ты участвуешь в проекте с полетом к Луне и к библейским инопланетянам, так?

— Про Луну, это правда, а про инопланетян, скорее, слухи, — уточнил Тюрборг.

— Может слухи, — отозвался уругваец, и спросил, — а этот эмир Эль-Обейда, которого ты привез, на фиг он участвует? На Луне ведь, вроде, ни нефти, ни газа нет.

— Без понятия, — Олаф пожал плечами, — эмир изрядно темнит.

По такому поводу выпили еще по рюмке, и уругвайский майор, жуя оливку, объявил:

— Парни, не обижайтесь, но, по-моему, вы тоже темните. Вот ты, Олаф, не случайно же пришел сюда. У тебя бизнес с Ларри, так? Или с хреновиной, которую Ларри привез.

— С какой хреновиной? — спросил Олаф Тюрборг, понимая по глазам майора, что тот не поверит в случайность встречи. Олаф кстати, и сам начал подозревать, что эта встреча подстроена Ларри Спарвиеро. Не совсем понятно, как — но подстроена.

— С какой хреновиной? — отозвался майор Гарсия, — Вот, пусть Ларри тебе расскажет.

— Откуда ты знаешь про хреновину? — насторожился неаполитанец.

— Так, в аэропорту установлен сканер! Ну, что это, и зачем ты отвез это в кампус UID?

— Ты не поверишь, Пабло, но это беспилотный космический корабль.

— Эй, Ларри, я еще не столько выпил, чтобы поверить в такую херню!

— Не хочешь — не верь. Можешь поехать с нами в кампус и посмотреть.

— А, ну его, — майор махнул рукой, — опасаюсь я таких хреновин. Мало ли…

— Минутку, Ларри, — встрял Олаф, — ты сказал: «с нами», я не ослышался?

— Ты не ослышался. Я думаю, ты захочешь посмотреть тест машинки «Луна-Пони».

— Дьявол раздери! Так, это, правда, наш лунный беспилотник?

— Я же говорю, — подтвердил Спарвиеро.

— Вы темните! — проворчал уругваец, — Ну, дело ваше. Давайте еще по рюмке, потом по чашке крепкого кофе, и я пойду дальше охранять порядок в этом бардаке.

Для Олафа Тюрборга стало сюрпризом, что комплекс из десятка ангаров, и нескольких кубических инсталляций, который он с воздуха принял за базу береговой охраны, это в действительности и есть кампус Университета Интеллектуального Дизайна (UID). Что касается обстановки (или эмоционально-психологической атмосферы) — она выглядела вполне университетской (если не обращать внимание на то, что почти все лаборанты и студенты — оливковокожие акваноиды). Гид появилась, будто из-под земли. Девушка — акваноид бантоидной внешности. Очень юная, лет 16, наверное.

— Привет! Меня все зовут Стелс, потому что я очень незаметная! Вы тоже можете меня называть так. Мне поручил вождь Бен-Бен встретить вас и проводить в вакуум.

— Куда? — переспросил Ларри.

— В вакуум, — невозмутимо повторила юниорка, — это я сокращенно говорю. Правильно говорить: лаборатория исследования машин в вакууме.

— Так звучит гораздо приятнее, Стелс, — заметил Олаф, — ну, пойдем.

Юниорка кивнула, сделала жест ладонью «следуйте за мной», и уверенно двинулась в сторону одного из ангаров. Там, в дальней секции, размещалась та самая лаборатория. Ничего особенного — компьютеры, электронные шкафы, еще что-то, и…

…Кубический аквариум, примерно 2x2x2 метра. Аквариум был радикально пуст — даже воздух выкачан до остаточного давления ниже одного миллиметра ртутного столба. И в аквариуме, вместо рыбок, была большая гиря на подставке и некий гибрид карманного фонарика и электрического чайника, закрепленный на штативе с динамометрами.

— Вот тебе «Луна-Пони», — торжественно произнес Ларри Спарвиеро.

— Черт побери… — Олаф почесал в затылке.

— Черт побери! — весло подтвердил мужчина-акваноид, с европейскими чертами лица, — я доктор Бен-Бен, а вот мои ассистенты: Тео Клеантис и Мэгги Болгдэрг. Ребята, это Олаф Тюрборг, из «Arctum SBA», Дания. И еще, он доверенное лицо эмира Эль-Обейда.

— Насчет эмира это не совсем так… — смутился Олаф.

— Не скромничай, — сказал грек Тео, — взять эмира за жабры, это достойное дело.

— Да, все ОК, — поддержала его рыжая ирландка Мэгги, — арабские эмиры, это не только садовые вредители, но и, при правильном надавливании, источники ценных ресурсов.

— О! — перебил Бен-Бен, — Я чуть не забыл! Стелс, ты все сделала четко! Молодчина!

— Я старалась, да! А мне можно будет сегодня побыть астронавтом, правда, дядя Бен?

— Конечно, я же тебе обещал.

— Wow! — радостно взвизгнула Стелс и шлепнулась в кресло между ирландкой Мэгги и греком Тео, — Уже можно включать Луну-Пони, да?

— Не так быстро, — сказал Бен-Бен, — сначала надо проверить все цепи. Ты, Мэгги и Тео займетесь этим, а я пока расскажу гостям о нашем стенде для аппарата «Луна-Пони».

Убедившись, что процесс проверки начат, Бен-Бен подошел к аквариуму, постучал по прозрачной стенке, и объявил:

— Мы пока не гонимся за научной новизной, а оптимизируем технологии 1990-х годов, выбирая простые и надежные, например — «Бутылку Батищева». История этой машины такова. Доктор Батищев, родом из СССР, работал в США, в Массачусетском институте технологий, по теме плазменных двигателей. Однажды, по глупой случайности, стенд разрушился, ждать замены было скучно, и Батищев со своими студентами, смастерил временный мини-стенд из обычной бутылки и жестяной ленты. Бутылку подключили к источнику электричества, поставили в вакуум-камеру, и получили истечение плазмы со скоростью 40 километров в секунду! В 10 раз выше скорости газа из химически ракет. Почувствуйте разницу. Разумеется, тут есть ограничения. Работа только в вакууме, и сравнительно небольшая относительная тяга для автономного модуля, состоящего из мотора, солнечной батареи, и запаса рабочего тела. Модуль необходимо забросить в космос на суборбитальной скорости, и тогда проявятся его преимущества: простота, надежность, и крайне экономичный расход рабочего тела. Но, инвесторы не захотели связываться с Бутылкой Батищева. Слишком дешево, не на чем пилить бюджет. Ведь инвесторы, это, в основном, паразитическая биомасса, прорастающая на бюджете…

— Дядя Бен! — встряла Стелс, — Тогда почему ты учишь, что инвесторов нельзя кушать?

— Детка, у нас сегодня семинар не по этике, а по физике, — мягко напомнил Бен-Бен и, вероятно, чтобы добавить нотку строгости, постучал по столу тяжелой авторучкой.

Наблюдательность Олафа Тюрборга не прошла мимо этого аксессуара. Он заметил, что авторучка старомодная, перьевая и корпус у нее золотой. Не позолоченный, а реально золотой, и с гравировкой: «герру Петеру Раттенкопфу от благодарных цюрихцев». Эта авторучка явно принадлежала названному потомственному швейцарскому магнату. По поводу его гибели вместе с семьей на гипер-лайнере «Либертатор» 17 апреля, кажется, объявляли даже траур в Цюрихе. Любопытно, где Бен-Бен взял эту авторучку? Снял со свежего трупа? А теперь учит юниорку, что нельзя кушать людей… Тут мысли Олафа перепрыгнули на саму юниорку Стелс. Как она попала в эту компанию, в общем, было понятно. В Африке вербовщики матросов легко приписывают подросткам 2–3 года, и оформляют их, как совершеннолетних. Так юниорка оказалась на «Либертаторе». А на следующем витке попала в ближний круг вождя Бен-Бена. Он ей годится в отцы, она называет его «дядя Бен», и считает величайшим этическим авторитетом. Да уж, такой наставник обучит ее цивилизованному стилю поведения. А эти двое ассистентов еще добавят порцию конкретики. Инвесторы — это не только садовые вредители, но и, при правильном надавливании, источники ценных ресурсов. Наверное, поэтому их нельзя кушать. Какая глубина мысли! Куда там Канту с его категорическим императивом!..

…Тут Олаф подумал, что рискует пропустить мимо ушей что-то важное, и включился обратно в поток лекции Бен-Бена, примерно с середины очередной фразы.

— …Таким образом, горизонтальный динамометр показывает текущую тягу двигателя, вертикальный динамометр показывает изменение веса из-за расхода рабочего тела. На ваттметре мы видим потребляемую мощность батарей, а группа термопар отслеживает температуру рабочей зоны. Эта гиря в метре за соплом, служит для иллюстрации тепловых параметров потока плазмы…

— …Чтоб было веселее смотреть, — прокомментировала юниорка Стелс роль гири.

— Точнее, — сказала Мэгги, — чтоб поток плазмы не расплавил стенку аквариума.

— Можно сказать и так, — согласился Бен-Бен, — кстати, у вас все готово? Ну, поехали!

…Яркость веретенообразного факела, вырвавшегося из раструба «фонарика-чайника», превосходила все мыслимое (кроме, разве что, ядерного взрыва). Олаф и Ларри сразу инстинктивно отшатнулись от аквариума. Юниорка Стелс жизнерадостно хихикнула, и протянула им две пары солнцезащитных очков.

— Весьма разумная мера, — прокомментировал Бен-Бен, который уже надел такие очки.

— Док, — спросил Ларри, — а при какой температуре плавится железо?

— Чуть выше полутора тысяч градусов Цельсия. А кипит при трех тысячах градусов.

— Э-э… Ты хочешь сказать, док, что эта гиря закипит?

— Нет, вся она не закипит, а вот капли расплавленного железа начнут вскипать…

…Через полчаса гиря раскалилась докрасна, а капли, стекавшие по ее боку со стороны плазменного факела, пузырились, как масло на сковородке, и разлетались как искры от бенгальского огня. Тогда доктор Бен-Бен дал знак выключать установку. Факел погас. Минут пять команда эмоционально обсуждала первичные результаты, затем Бен-Бен объявил упорядочивающие директивы. Лабораторная тройка оставалась, чтобы извлечь машинку из аквариума, и проверить, в норме ли ее потроха после работы. Сам Бен-Бен взялся устроить гостям вечернюю экскурсию по (вроде бы) священной пальмовой роще акваноидов — нйодзу. Природная обстановка была удачная: лунный серп светил ярко, и (кстати) в лаборатории нашлась канистра легкого домашнего бананового вина…

…Так что следующим пунктом программы стало распитие этого полезного напитка под пальмами у края естественного пляжа, под шелест листьев и шуршание морских волн.

— Лунная ночь, — произнес Бен-Бен, разливая вино в бумажные стаканчики, — прекрасная компания. То, что надо после напряженного рабочего дня.

— Ага, — согласился Ларри, и поинтересовался, — а роща, правда, священная?

— Конечно! — Бен-Бен уверенно кивнул, — Эта роща внесена в файл ЮНЕСКО в качестве культового объекта народа нйодзу, следовательно, она священная по определению.

— Хотите честно? — спросил Олаф.

— Ну? — с любопытством отозвался акваноид-физик..

— Так вот… — начал датчанин, — …Мне кажется, что никто из ваших ребят не принимает всерьез эту тему о религии Водоворота Жизни, и соответствующих культовых местах.

— Хм! Забавно! Олаф, а что значит принимать религию всерьез?

— Э-э… Странный вопрос, Бен-Бен. Я думаю, это значит… Э-э… Не считать это игрой, имитацией, политическим театром.

— Странный ответ, Олаф, если помнить, что последнюю тысячу лет религия в условно цивилизованном мире является именно игрой, имитацией, и политическим театром.

— Почему ты говоришь «в условно цивилизованном мире»? — спросил Ларри.

— Потому, что нет единого представления о том, что такое «цивилизованность».

Тут неаполитанец удивленно взмахнул руками.

— Как — нет? Ясно же: цивилизованность — это когда люди договариваются без грубых разборок. Когда вопросы решают спокойно: это — сюда, то — туда. Ну, вы поняли.

— Поняли-поняли, — Бен-Бен отсалютовал стаканчиком, — выпьем же за простые и ясные мафиозные понятия, в которых, по крайней мере, присутствует бытовой рационализм.

— Блин, опять на меня наезд, — проворчал Ларри, но все-таки, выпил под этот тост.

— Я не понял, что сказал Бен-Бен про религию, — признался Олаф, тоже глотнув вина.

— А я объясню, — откликнулся физик, — дело в том, что в условно цивилизованном мире религия давно утратила роль моста между бытовым и магическим пространствами, и превратилась в бизнес, спекулирующий на стремлении широких электоральных масс к блаженной олигофрении — индивидуальной, семейной, социальной и политической.

— Вот это ты задвинул, док… — уважительным тоном прокомментировал Ларри.

— Я просто обобщил мой опыт коммуникации с четырьмя ветвями современного евро-американского христианства. Мне, как локальному вождю племени нйодзу, последние полгода приходится участвовать в этой оргии миссионерства, так что опыта немало.

— А зачем участвовать? — спросил неаполитанец.

— Мы, — сказал физик, — пасемся на плодородном поле миссионерского бизнеса. Четыре богатейшие религиозные лавочки проповедуют среди нас, расходуют тут на агитацию впечатляющие суммы денег, и в результате у нас превосходный госпиталь, и кампус с лабораториями, и симпатичный детский садик, готовый для киндеров, которые скоро родятся, и коммуникация с фирмами — производителями товаров, важных для нашего хозяйства. У нас есть и свои деньги, и контакты, но почему бы не взять на халяву?

— Тогда верно, — согласился Ларри, — но ведь миссионеры захотят крестить детей, это их любимое занятие в землях язычников, как они выражаются.

Доктор Бен Бенчли (или вождь Бен-Бен) утвердительно кивнул.

— Ты абсолютно прав! Алгоритмы миссионеров не меняются уже пять веков. Они либо крестят авторитетных вождей, чтобы те заставили остальных креститься, либо, если не выходит, то крестят сначала детей, затем мам этих детей, а через них добираются и до мужчин. В случае с нйодзу схема точно такая же. Сначала миссионеры-баптисты стали обхаживать меня и моих подружек, но увязли в болоте терминологических различий.

— Что-что? — удивился Олаф Тюрборг.

— Дело в том, — пояснил физик, — что народ нйодзу очень необычно понимает термины, связанные с оккультизмом, магией и религией. Религиозно-этнографические журналы отмечают, что воззрения нйодзу базируются на экстрасенсорном общении королевы с ангелоподобными сущностями. Не делай большие глаза, просто, там так написано.

— Э-э… А что такое ангелоподобные сущности?

— Олаф, откуда мне знать? Я физик, а не теолог, и в классификации ангелов и демонов разбираюсь на уровне дилетанта. Спроси лучше у какого-нибудь попа.

— Нет, подожди, Бен-Бен! Как это ты не теолог, если Университет Интеллектуального Дизайна учрежден как теологический, для доказательства сотворения мира богом?

— Для экспериментального доказательства! — строго поправил физик-акваноид, — В этой формуле как раз и состоит гениальная лексическая находка академика Лессера.

— Академика Лессера? — переспросил датчанин.

— Да. Гарри Лессер, учредитель UID, избран в Академию Наук Мадагаскара за особые заслуги по развитию международного исследовательского сотрудничества в регионе.

— Хорошая академия, — добавил Ларри, — старейшая в Африке, учреждена в 1902 году.

Олаф залпом допил вино из стаканчика, задумался, а потом щелкнул пальцами.

— Минутку! Я чуть не сбился с мысли. Если UID занимается теологией, не важно уже, экспериментальной или теоретической, то преподаватели должны знать теологию.

— Которую теологию? — поинтересовался Бен-Бен.

— Э-э… Христианскую, наверное. Ведь христианские церкви сюда платят.

— Да, Олаф, вывод в чем-то верный. Они заплатили достаточно, чтобы Вселенная была сотворения богом, но пока слишком мало, чтобы она была сотворена именно богом их религии, а не, например, Летучим Спагетти-Монстром. К тому же, у четырех церквей, аккредитованных здесь, на Ассумптионе, разные боги. Совсем чуть-чуть разные, но в коммерции это уже имеет значение, поэтому они вступили в ценовую конкуренцию.

— Вот, блин… — протянул Олаф, — …Я думал, такое бывает только в глюках от травки.

— Весьма здравое мнение, — прокомментировал Бен-Бен, — говоря философски, условно-цивилизованный мир как раз переживает состояние, аналогичное глюкам от травки. И, уместно задать вопрос: переживет ли? Доза явно избыточна. Структура коллективного бессознательного, выражаясь по Карлу Юнгу, испытала такой наркотический удар, от которого многие паттерны рационального поведения сломались.

— Стоп, Бен-Бен, ты о каком ударе говоришь, я что-то не понял…

Физик-акваноид налил всем еще по стаканчику легкого бананового вина и пояснил:

— Я говорю об ударе Эры реабилитации религии — блаженной олигофрении, которую я упоминал. Эту штуку предсказали научные фантасты еще в середине прошлого века. Например: «451 по Фаренгейту». Эту штуку тогда же предсказывали политэкономы. Феноменологическая теория политэкономии говорит о катастрофах сознания во время объективно-обусловленной смены формаций. Когда-то первобытный строй сменился родоплеменным, затем — рабовладельческим, затем феодальным, затем буржуазным, и империалистическим. Место империализма займет постимпериализм, это объективно, поскольку место индустриального производства занимает постиндустриальное.

— Ты что, коммунист? — подозрительно спросил Олаф.

— Эх, Олаф — Олаф, — отозвался Бен-Бен, и покачал головой, — отвлекись от идеологии, взгляни на мир реально. Физику взрыва знают не только террористы. Материальную политэкономию знают не только коммунисты. Настоящий ученый знает и то и другое глубже, чем террорист и коммунист, и не делает из этого культ. А сейчас я задам один странный вопрос. Скажи, пожалуйста: когда случился расцвет инквизиции?

— Когда-то в Средние века, наверное. А что?

— Нет, Олаф! Не в Средние века, а в эпоху Возрождения, в XV–XVI веке! Это времена, когда в Европе после Темных веков возрождается античная наука, и стартует торговая гонка Великих географических открытий! Это времена, когда проектируются паровые машины и летательные аппараты, которые появятся через 300 и 500 лет. И это времена, когда Европу накрывает беспредел инквизиции. В 1487 году, когда король Португалии решил финансировать экспедицию Христофора Колумба. В том самом 1487 году, когда Леонардо да Винчи создал проект орнитоптера на мускульной энергии, реализованный, между прочим, в Канаде в 2010 году…

Доктор Бен-Бен сделал паузу, чтобы хлебнуть вина из стакана, вытер губы ладонью, и продолжил:

… - В том самом 1487 году, издается трактат «Молот ведьм», который на два столетия становится универсальной инструкцией по истреблению думающих людей, особенно — думающих женщин, ведьм. В XVI веке инквизиция становится цензором книг. С этого момента читателей сжигают заодно с книгами. Церковь распространяет среди народа маниакальный бред о том, что землю заполонили демоны, оборотни, вурдалаки, и злые колдуны, заключившие сделку с сатаной. Люди думали, что близится Конец света, и от ужаса бежали, куда угодно, бросая дома и фермы. Многие сгинули, иные добрались до Америки, путь в которую был уже известен. Эта испуганная публика не понимала, что Конец света — поповские сказки, а реально начинается распад монолитного феодально-католического миропорядка, почти тысячу лет существовавшего в Европе. Церковный беспредел тех времен был нелепой попыткой удержать обреченный миропорядок, уже рассекаемый трещинами под давлением близкой промышленной революции…

Физик-акваноид глотнул еще чуть-чуть вина, и объявил:

… - Аналогичная картина наблюдается сейчас, в Эру реабилитации религии. Снова на повестке дня идеологическая цензура, защищающая священных коров трескающегося старого миропорядка, и подавляющая науку и прогресс. Снова идет охота на ведьм и еретиков. Власти через церковь снова нагнетают ужас перед Концом света. Публика дуреет от ужаса, транслируемого по TV в форме кино про восстание адского сатаны, нашествие зомби, падение астероида, атомную войну, ядерную зиму, или глобальное потепление, таяние льдов и всемирный потоп. Миллионы людей готовы бросить все и бежать отсюда куда угодно, но если раньше для этого годились земли за океаном, то в нынешней ситуации остается лишь космос. Марс, или вообще далекие звезды. На заре космической эры люди мечтали о колонизации других планет, и строили более-менее реалистичные планы, но теперь речь именно о бегстве из будто бы обреченного мира. Паническое бегство с Земли — модно. Про это снимают один TV-сериал за другим. Вы будете смеяться, но когда NASA, в порядке эксперимента, объявило сбор заявок для безвозвратного полета к Альфе Центавра, то мигом нашлось сто тысяч желающих!

— Я не понимаю этого, — заметил Олаф Тюрборг, — если хочется сбежать, то лучше уж в Антарктиду. Там холодно, но есть воздух и вода. Гораздо лучше, чем на Марсе.

Ларри Спарвиеро похлопал датчанина по плечу.

— Нет, капитан, это не катит. Разве что, беглецы возьмут с собой ядерный арсенал.

— Это зачем? — не понял Олаф.

— А чтоб не лезли всякие, — пояснил неаполитанец, — ведь Антарктида не так далеко. Ну представь: беглецы освоились там, построили городок, начали добывать какие-нибудь минералы, или вроде того. И тут к ним приперлись незваные гости в виде политиков и транснациональных корпораций. Привет ребята! Мы будем строить вам демократию! Сначала давайте определим, чья тут территория, и кому вы за нее будете платить.

— Э-э… Ларри, ты, правда, думаешь, что припрутся?

— Ну, так сюда же приперлись. Ты видел, что творится в северном секторе островка? А представь, что у акваноидов не было бы боевой магии или излучателя антиматерии.

— По-моему, — предположил Олаф, — это вымышленная страшилка.

— Ты видел разрубленный «Либертатор»? — поинтересовался Бен-Бен.

— Да, но, по-моему, там разрушения произведены подручными средствами попроще.

— А по-моему, не найдется желающих такое проверять. Кстати, Олаф, вспомни еще про подводные плавучие АЭС с полной загрузкой топливом.

— Это аргумент, — согласился датчанин.

— Кроме того, — тут Бен-Бен надул и сдул щеки, — мы полуподводные ребята, и островки, торчащие над уровнем моря, это маленький сектор нашего жизненного пространства, а главная часть — подводные континенты, непригодные для обычных людей. Мы — особый случай. Так что вернемся к общему случаю, и поговорим о Луне. Она ближе, чем Марс, однако, гораздо дальше, чем Антарктида. Перспективное место обитания, не так ли?

Олаф Тюрборг медленно и выразительно покачал головой.

— Разговоры о лунном поселении идут с 1940-х годов. Но, дальше шести американских пилотируемых экспедиций с 1969-го по 1972-й год дело не двинулось. Экипажи миссий Аполлон-16 и Аполлон-17 пробыли на Луне по 3 дня, и все. С тех пор люди больше не летали на Луну, а тема поднималась политиками лишь в виде эпизодической болтовни.

— Твое заявление, — ответил Бен-Бен, — не опровергает перспективность Луны, а только подтверждает бесперспективность политики условно-цивилизованных стран. Ты лишь подтвердил выводы моего короткого доклада о специфике Эры реабилитации религии: ресурсы тратятся не на что-то перспективное, а на борьбу с демонами и на поддержку ангелов. Итого около четырех триллионов долларов ежегодно вылетает в трубу.

— Борьба с демонами и поддержка ангелов, это вроде чего? — поинтересовался Ларри.

— Это, для начала, военные бюджеты. Более триллиона долларов. Цифры такие, будто Холодная война не закончилась в 1991 году, и гонка ядерных вооружений продолжает раскручиваться. Материальной «Империи зла» больше нет, но мы воюем с демонами. Заодно, мы поддерживаем ангелов: демократию, толерантность, миротворчество….

— …Бен-Бен, — перебил Олаф, — я служил в UN-force в «горячих точках», и Ларри тоже, поэтому мы знаем, что там была реальная деятельность по спасению людей.

— Олаф, — возразил Ларри, — мне, как и тебе, обидно это слушать, мы же там рисковали шкурой, защищая живых людей, но мы оба знаем: там ни хрена не стало лучше.

Тут датчанин вспомнил свой сумбурный разговор с Еленой Оффенбах, состоявшийся в середине лета, и хмуро проворчал:

— В этом мире многое устроено через жопу.

— Но, этот мир все-таки прекрасен! — весело отозвался Бен-Бен, — Хорошо бы зачистить биологический мусор, составляющий примерно половину человеческой популяции, но оставим это для другого семинара. А сегодня заявленная тема: поселение на Луне. Как оказалось, это не слишком дорого: 15 миллиардов долларов, включая все затраты, если предположить даже, что в первый год проект совсем не будет приносить доходов. Мне кажется, что доходы пойдут, начиная с первого шага первого колониста на Луну, но, я согласен с экспертами по экономике, рекомендующими осторожность в прогнозах.

— Ты что, реально найдешь 15 гигабаксов? — полюбопытствовал Ларри Спарвиеро.

— Нет. Гарри Лессер уже нашел эти деньги. И, он удивился, что так мало требуется.

— Мало?! — изумленно переспросил Олаф.

— Мало, — подтвердил Бен-Бен, — ведь условно-цивилизованный мир ежегодно бросает в помойку благотворительности вдесятеро большую сумму, ради имиджа. Практически, никакого толка от этой суммы нет. Наш проект лунной фермы сильнее по имиджу, и за несколько лет выйдет на режим прибыльности.

— Э-э… — протянул Олаф. — …Ты веришь, что на Луне можно добывать что-то ценное?

— Я не верю, я знаю точно!

— Знаешь точно? Так… Попробую угадать. Это гелий-3 для термоядерных реакторов?

— Нет, — Бен-Бен махнул рукой, — ажиотаж вокруг лунного гелия-3 несерьезен.

— Э-э… Тогда что ты предполагаешь добывать?

— Мечту! — объявил Бен-Бен, и повторил снова, — Мечту! Ее на Луне чертовски много!