Жена поневоле

1 Понедельник

«От сумы, да от тюрьмы — не зарекайся…»

Громкие музыкальные трели, нарушая предрассветную тишину летнего утра, разбудили спящую, московскую квартиру.

Открыв глаза, Ларион, недовольно поднявшись, взял в зубы со столика мобильный телефон и пошел в спальню.

Ах, как не хотелось ему будить ее сейчас, уставшую от ежедневной суеты, уснувшую далеко за полночь, но долг есть долг!

Почувствовав прикосновение, Кира открыла глаза, удивленно посмотрела на Лариона и взяла из его пасти телефон.

— Слушаю вас, — сонно произнесла она и, прикрыв рот рукой, сладко зевнула. — Говорите.

— Слава Богу, ответила! Срочно приезжай ко мне! Случилось несчастье… — хриплый голос подрагивал в телефоне, мужчина спешил, комкал слова, тщетно пытаясь унять внутреннюю дрожь, — я, кажется, убил ребенка…

Борясь с дремой, Кира смотрела в потолок, пытаясь узнать голос мужчины, позвонившего в столь неурочный час, но, когда до нее дошел смысл произнесенных им слов, подскочила в кровати.

— Что за идиотские шутки? — возмутилась она — от такого черного юмора сон пропал. — С кем я разговариваю?

— Не узнаете, Кира Дмитриевна? — с горькой иронией спросил мужчина.

И Кира узнала, и удивилась — Вячеслав Львович Бурмистров — один из владельцев крупного банка, два месяца их, можно сказать, шапочного знакомства, созванивались они всего пару раз.

А вот с его телохранителем Николаем она общалась: он рассказывал новости, веря, что именно она — Кира Дмитриевна Чичерина принесла ему удачу, хотя на добрую фею Кира была совершенно не похожа: обыкновенная женщина бальзаковского возраста с кучей личных проблем и двумя дочерями-подростками со своими кучами проблем.

— Это вы, так шутите, Вячеслав Львович? Или что? — взяв с тумбочки недавно подаренные часики из розового золота с крошечными бриллиантиками, Кира поднесла часики к глазам — без четверти три!

— Мне, Кира, не до шуток! Закончилась моя спокойная жизнь! У меня мало времени и поэтому отнеситесь к моим словам серьезно: я сказал вам правду — в моей спальне на кровати с ножом в груди… и кто это сделал, я не знаю…

— Если все это правда, вам надо срочно вызвать своих адвокатов и сообщить о случившемся в полицию…

— Сообщить в полицию? Ты наверно шутишь, — перейдя на «ты», мужчина невесело усмехнулся. — С полицией мы потом как-нибудь разберемся, а сейчас для меня важнее, чтобы ты приехала ко мне домой и помогла — другого выхода из этой ситуации я не вижу.

Почувствовав волнение хозяйки, Ларион положил лапу на ее руку. Его длинная, рыжая шерсть мягкой, щекочущей волной коснулась человеческой кожи. Кира погладила его по голове.

— Хорошо, — покладисто согласилась Кира. — Но мне кажется, вам лучше…

Но Вячеслав Львович слушать ее советы не стал — он, вообще, к женским советам относился с большим пренебрежением.

— Приезжай, на месте все решим, — перебил он и отключился.

А Кира сидела в кровати, сжимая в руке телефон, гладила собаку, справляясь с потрясением от услышанного признания.

Ужас какой!

В том, что ее знакомый банкир был способен на убийство, Кира, ни сколько, не сомневалась — бизнес дело жестокое, а бизнес, в котором крутятся большие, ну, очень большие деньги, и подавно.

Его неожиданное признание заключало в себе столько вопросов, что голова у Киры шла кругом.

Откуда взялся этот ребенок в доме Бурмистрова (он не женат и детей у него нет! или есть?)?

Как можно сомневаться в своих действиях? А Вячеслав Львович явно сомневался в содеянном, и этому было только два объяснения: либо он был в таком состоянии, что не помнил, что творил, либо он этого просто не делал.

Если он это сделал, то зачем? Зачем богатому, публичному человеку убивать кого-то самолично (если только не из чувства удовлетворения или мести), когда можно избавиться от человека, заплатив киллеру за «грязную работу».

Но убийство ребенка? Это уже ни в какие рамки!

На лицо была какая-то маниакальная, педофильская агрессия! Агрессия кровавая и безжалостная, на которую Вячеслав Львович был не способен!

Не способен, не в силу своих физических возможностей: плотному, хорошо тренированному мужчине выше среднего роста легко справиться с ребенком, а в силу своей индивидуальной непереносимости крови!!!

Кира знала об этой индивидуальной особенности организма Бурмистрова — от вида даже слабого намека на кровь Вячеслав Львович бледнел, закатывал глаза, ноги его подкашивались, и его приходилось поддерживать и приводить в чувство. Поэтому его признание и вызывало у нее столько сомнений.

Если же он этого не делал, то кто сделал?

И почему в его доме? В его кровати?

Но даже если допустить, что Вячеслав Львович все-таки виновен в содеянном преступлении (под влиянием алкоголя или наркотиков человек способен на такое зверство), то, причем здесь она?!

Она не имеет никакого отношения ни к правоохранительным органам, ни к криминальным структурам. В этой ситуации ему скорее требуется человек, который скроет совершенное преступление и профессионально уничтожит следы оного. Она этого делать не умеет… И становиться соучастником преступления не станет!

У нее дочери — Виктория и Алиса, любимый Шубин, родители — Ирина Андреевна и Дмитрий Андреевич, отец Шубина, собака Ларни фон Виндек, лошадь Дебби Слай, морской свин Пончик, говорящий попугай Капитан Флинт, кот Маркиз и кто там еще?.. Ах да, «Ягуар» — Леопольд и требующая ремонта конюшня с дюжиной лошадок…

Так думала Кира Чичерина, мчась по утренним, пустынным московским улицам в Южное Бутово к своему «малознакомому знакомому».

На заднем сиденье ее новенького «Ягуара», подаренного ей недавно на день рождения Вячеславом Львовичем Бурмистровым за «особые заслуги» перед все тем же Вячеславом Львовичем Бурмистровым, дремал большущий, рыжий колли Ларион, привыкший охранять свою непоседливую хозяйку и ее с ним общую собственность.

Нет! Кира не была черствым человеком, даже наоборот, старалась помочь «ближнему», за что ей часто попадало от Шубина и его отца, и искренне жалела погибшего ребенка (если все это не ночной кошмар перепившего мужчины), но она умела абстрагироваться от ситуации, отключать эмоции, и анализировать ситуацию с позиции постороннего человека. Поэтому-то она так хладнокровно рассуждала всю дорогу о признании банкира, но не находила ответа на один главный для нее вопрос: «Причем здесь она?»

«Причем здесь я? Я в жизни вас не трогал!»