Жена поневоле

40

После доклада службы безопасности банка сведений о Кире Дмитриевне Чичериной работать в этот день Лаврентий больше не смог.

И дело было не в том, что у этой женщины оказались богатые, влиятельные знакомые и даже, можно сказать, родственники: Дмитрий Викторович Юшкин-Сумароков — известный коллекционер и владелец сети антикварных магазинов и деревообрабатывающей фабрики и т. д. и т. п. и Павел Павлович Шубин — владелец преуспевающего охранного агентства «Панцирь» (хотя и это важно), а в том, что ничего предосудительного и криминального раскопать службе безопасности на эту женщину так и не удалось.

Конечно, это не значило, что на нее нельзя повлиять, но поиски рычагов влияния затягивались. К тому же арест Бурмистрова куда больше расстроил его, чем он того ожидал.

Скрестив маленькие ножки, Лаврентий сидел в глубоком кожаном кресле у себя дома в Лаврушинском переулке, потягивал дорогой коньяк, курил сигару и, отгораживаясь от реальности клубами ароматного дыма, пытался найти правильное решение непростой задачи.

Задача была со множеством неизвестных и состояла в том, чтобы правильно определить эти неизвестные и уже в соответствии с этими знаниями действовать дальше. Если же он ошибется хотя бы с одним неизвестным, то все его дальнейшие действия будут лишь бессмысленными телодвижениями.

В то, что его друг виноват в убийстве ребенка, он не верил — да, улики и обстоятельства против Славы и то, что Лаврентий видел в спальне, заставило его ужаснуться, но никакого отношения это к его другу не имело.

Это была хорошо спланированная и умело выполненная «подстава», причину и исполнителей которой ему придется определить — нет, не доказать и вычислить, а именно определить. Доказывать кому-то что-то и вычислять виновных он не собирался — для этого есть профессионалы, но для себя он должен точно определить участников «заговора», чтобы не попасть впросак и не лишиться своей должности. Должности, которой он очень дорожил и которой мог лишиться после исчезновения друга и «заступника» из совета директоров и совета учредителей.

Главным неизвестным в его задаче был заказчик «подставы» его друга и начальника (именно в такой последовательности), а претендентов на «почетное» звание «заказчика» было немало и Лаврентию нельзя было ошибиться.

Во-первых, это могли быть бывшие жены Бурмистрова: Лейла и Марго — женщины хотя и молодые, но обе очень жадные и злопамятные (в этом он убедился на собственной шкуре — обольстить их после развода с Бурмистровым, быстренько затащить их к себе в постель и поразвлекаться на «полную катушку» ему ничего не стоило, а вот отвязаться!).

Во-вторых, это могли быть многочисленные брошенные любовницы банкира — с этими Слава не церемонился: колечко в зубы, ну, в крайнем случае, шубку на плечи и за дверь.

В-третьих, богатые папочки отвергнутых невест — кого только Славе не предлагали в жены: и глупых красавиц, и умных дурнушек, и бесталанных, силиконовых красавиц, и талантливых серых мышек (была даже одна «красавица» со степенью доктора наук!), но после двух неудачных браков еще в начале карьеры, «брат Вячек» предпочитал кратковременные отношения без обязательств и последствий.

Но все эти женщины с их папашами и мстительными планами были не настолько коварны и кровожадны, чтобы пойти на такую жестокую «подставу»: истязательство, изнасилование, убийство ребенка — это вам не налоговый инспектор и не ОМОН в масках с утра пораньше! Это серьезно! И для такого должны быть очень веские причины!

Оставался бизнес! Бизнес — дело серьезное, а банковский, где крутятся миллиарды и миллионные прибыли, и подавно. За такие суммы и убить могут, а уж подставить…

Решив, что заказчика «подставы» надо искать именно в этой стороне, Лаврентий отложил сигару и плеснул себе в рюмку немного коньяка — бутылка и рюмка были маленькие, как раз для его детских ручек.

Только дома он позволял себе пользоваться маленькими удобными предметами, да и то частично. Квартира его состояла из двух квартир: двухкомнатной для гостей, там все было обычного размера — не усадишь же гостей на крошечные стульчики, а уж что говорить про длинноногих пассий! (кровать для «любовных развлечений» была сделана на заказ и занимала треть спальни) и однокомнатной — там все было сделано для его удобства.

Коньяк был выдержанным, мягким, не обжигал гортань, а приятно согревал. Коричневая благородная жидкость чуть покачивалась в миниатюрной хрустальной пузатой рюмке, и от этого на душе становилось спокойно и уютно.

«— Вот так бы каждый вечер, — расслабленно думал Лаврентий, — оттрахать во все дырки какую-нибудь длинноногую красотку, а потом сидеть в одиночестве, покуривать любимую сигару, потягивать любимый коньяк и размышлять о прекрасном и вечном!»

Подумав о прекрасном и вечном, Лаврентий вспомнил о друге и вздохнул — вот у кого теперь много времени для размышления, а не для траха!

«— Только вряд ли Слава сейчас думает о прекрасном — о вечном, может быть, а вот о прекрасном вряд ли! Хотя!.. Если он думает о своей «молодой жене», то в какой-то мере он думает о прекрасном! Брачная ночь — это прекрасно… наверно…»

Мысли Лаврентия плавно перетекли с друга на его жену.

Реакция этой женщины на его внешность была вполне объяснимой и ни сколько его не задела — он видел много разных реакций: начиная от обмороков и жалостливого умиления собственной впечатлительностью и заканчивая явным презрением — а, сколько эмоциональных реакций находилось между этими двумя полюсами и не сосчитать!

Давным-давно, в детстве он очень боялся человеческих реакций на свою внешность, старался не выходить за стены детского дома и частенько прогуливал уроки в школе, забившись в угол школьного сарая между сломанными партами.

Это продолжалось до тех пор, пока однажды в их городе не появился старый доктор и не взял шефство над их детским домом — бесплатно осматривал детей, лечил больных и подолгу разговаривал с ними. По невероятному стечению обстоятельств любимцем его стал именно Лаврентий — Лаврик, как ласково называл его старый доктор, укладывая спать по выходным на диване в своей квартире. Усыновить, о чем истово молился по ночам маленький карлик, старому доктору Лаврентия не разрешили — слишком стар для родителя был пожилой мужчина, но вот опеку на него — какими-то правдами, а скорее неправдами и денежными подмазками — доктор все же оформил. После смерти опекуна Лаврентию досталась квартира, имущество и приличный капиталец в трехлитровой банке, припрятанный доктором в кладовке. Но главным капиталом для маленького Лаврика стали искренняя любовь старого доктора (а он и не думал, что такого уродца можно любить), долгие разговоры (психиатрия была пунктиком старого доктора) и уроки постановки голоса с преподавательницей вокала. Лаврик, как музыкант, постепенно овладевал своим голосом: то он становился бархатным и нежным, то вкрадчивым и дрожащим, то страстным и завораживающим — последнего он добился значительно позже, продолжая занятия и после школы.

Панический страх перед встречами с новыми людьми постепенно отступал. Теперь Лаврик уже с неподдельным интересом наблюдал их реакцию на свою внешность — в какой-то мере это было цинично и жестоко, в первую очередь по отношению к самому себе (ведь он был еще подростком с неокрепшей психикой и мечтал о дружбе и любви), но ему надо было приспосабливаться к безжалостной (в первую очередь для него) жизни, одеть броню безразличия и глубоко спрятать от окружающих свои мечты и надежды. По людской реакции Лаврик научился определять, что он может позволить себе в дальнейшем в общении с этим человеком. Да, он начал использовать людей — их жалость, чувство необъяснимого стыда за свою первую реакцию на его отталкивающую внешность, их брезгливость и даже презрение — получи, что тебе надо и убирайся от меня подальше! И еще он увлекся психологией и стал учиться, как бешеный, наверстывая упущенные знания. Если на уроке в школе, а потом в институте он получал четверку, для него это была настоящая катастрофа: значит, он ошибся в психологической оценке этого учителя, недостаточно изучил его слабые места и поверхностно изучил саму тему ответа. После четверки он получал три пятерки подряд и только тогда успокаивался. Обладая хорошей памятью, он много читал, слушал классическую музыку, не путал картины Сандро Боттичелли с Яном Ван Эйка, но сколько бы он не развивал свой ум и душу внешне он оставался слабым и беззащитным против грубой силы. В эти самые трудные подростковые годы становления ему помог Славка Бурмистров — долговязый сын школьной учительницы русского языка и литературы, отъявленный хулиган и двоечник. С его кулаками, а главное с жестоким, каким-то фанатично упертым натиском и злобой, совладать из противников никто не мог — его били, валили на землю, но он вставал и отчаянно бросался в драку. Откуда и почему возникла дружба между столь разными мальчиками, никто не знал и не понимал — знали и понимали только они: у них была одна цель — вырваться из нищеты и уготованного Судьбой круга. Они объединили свои усилия, прекрасно дополняя друг друга и создавая единое неделимое целое целых семь лет школьной жизни.

Дальнейшие, жизненные пути их разошлись, но оба они уехали в Москву, получили образование, не теряя друг друга в суетной студенческой жизни. Как только дела одного (Бурмистрова) пошли в гору, он тут же пригласил другого на ответственную должность, оплатив из своего кармана второе образование. И Лаврентий чувствовал себя обязанным школьному другу.

Но «долг» другу он «вернул» с торицей, частично посвятив его в науку женского обольщения — не смотря на свое уродство любовником Лаврентий был первостатейным, в совершенстве овладев «наукой любви»: страстным, опытным и неутомимым — женщины с восторгом отдавались его «умелым ручкам» и внушительному «орудию любовных утех» и уходили от него удовлетворенные, влюбленные и мечтающие о следующей страстной ночи с любвеобильным Казановой.

Перегнувшись через ручку кресла, Лаврентий поставил рюмку на столик и взял в руки один единственный листок с печатным текстом и в который уже раз перечитал отчет — «молодая жена» Славки Бурмистрова ему не нравилась.

Ну, не нравилась, хоть убей!

Она пришла ругаться с ним! Ругаться! С самым любезным кавалером банка и лучшим, признанным дамским обществом, любовником! И то, что она не поддалась его обаянию (чарующий голос его, почти, не знал поражений, а дальше дело техники: цветочки, подарки, постель и от «дамы» можно получить все что угодно) и своей жалости (Лаврентий видел предательские слезы жалости и сочувствия в ее глазах), его настораживало — придется искать к ней другие подходы, чтобы заставить эту женщину действовать в его интересах, а это требовало времени и плотного общения. С общением было намного проще — он постарается каждый день появляться у нее перед глазами (причина для визитов всегда найдется) и обольщать, и обольщать, и обольщать, а вот со временем дело обстояло не так оптимистично — личного времени у него всегда не хватало. Не хватало, а ему надо было быстро обаять и подчинить себе эту женщину: узнав об аресте компаньона, учредители банка собираются на внеочередное совещание — что они на нем решат уже не зависело от их с Борисом выбранной тактики и приложенных усилий, а вот, как поведет себя на собрании эта женщина, они с Борисом должны точно знать! Поэтому-то ему и надо было ее подчинить своей воле и контролировать ее действия… Контролировать, а не предполагать ее поступки: что это еще за черновики…

«— И почему их два? Либо завещание, либо дарственная — значит, еще сомневается… Кому она собралась передавать Славкино имущество? Фамилия Шубин была в отчете — значит, не просто знакомый, но ничего у вас не выйдет, разлюбезная Кира Дмитриевна — акции банка никому ни подарить, ни продать нельзя, кроме учредителей банка, а по договору доверительного управления «управляющий» имуществом должен действовать в интересах доверителя. Как же вы объясните Вячеславу, что, подарив его имущество другому человеку, вы действовали в его интересах?»

Но в одном Лаврентий был прав: опыт общения с больными у Киры Дмитриевны имелся — никакого смущения и жалости во взгляде (глаза в глаза и никаких рассматриваний пола или стен), ровный голос с нотками усталости и мягкой иронии. Все правильно — словно опытный внимательный доктор с капризным пациентом…

«— Хорошо бы пригласить ее в театр и посмотреть, как она станет выкручиваться, — с привычным сарказмом подумал о себе Лаврентий и нервно дернул большой головой. Волосы опять упали на лицо, и он заправил их за уши маленькой ручкой. Он был не лилипут — маленький человек, у которых соблюдены все пропорции между частями тела, а карлик с телом тридцатисемилетнего мужчины и ужасающе короткими ручками и ножками. — Хотя, кто ее знает, как она отреагирует на мое приглашение — вдруг согласится… И, кто тогда из нас останется в дураках?»

Лаврентий всегда мастерски владел своим голосом, и лишь когда волновался или когда бесконтрольная злость затапливала мозг и душу, послушный инструмент выпадал из его рук — голос становился почти обычным и ему долго потом не удавалось восстановить собственный контроль над собственным голосом. В присутствии этой женщины голос тоже отказывался ему подчиняться — не желал он обольщать и обманывать ее, ну, хоть ты тресни! И это обстоятельство Лаврентию особенно не нравилось!