Жена поневоле

7

Утерев невольно набежавшие слезы, Кира опустила глаза вниз и увидела на ковре под столом золотую печатку Бурмистрова — видимо, печатка соскочила с пальца, когда она встала с кресла и схватилась за опухшую лодыжку.

Поджимая больную ногу, она осторожно опустилась на колени и полезла под стол.

— Рано уезжать! Ты же хотел со мной что-то обсудить…

Услышав этот голос, Кира замерла под столом, тут же забыв и о Вячеславе Львовиче Бурмистрове, и о его неприятностях, да и о своих собственных проблемах тоже…

Обаятельный, бархатистый баритон незнакомого мужчины живительным бальзамом изливался на страдающую душу, и душа замерла в восторженном упоении. Кира не вслушивалась в слова — просто наслаждалась музыкой мужского голоса и хотела, чтобы эта музыка продолжала звучать, как можно дольше. Но резкая боль в ноге привела ее в чувство.

Прогоняя наваждение, Кира потрясла головой — она взрослая, разумная женщина, а не юная, восторженная старлетка, легко впадающая в фанатичную влюбленность только заслышав звуки чарующего, мужского голоса — и наваждение растаяло. Она уже могла спокойно слушать этот голос и по достоинству оценить столь редкий божественный дар, данный простому человеку.

Голос был действительно необычный — мягкий, нежный, обворожительный и волнующий одновременно, но Кира не могла влюбиться в этот голос (хотя общеизвестно, что женщины любят ушами) и поддаться незримым волшебным чарам — она уже была влюблена в другой голос, чуть ниже по тембру, пусть и не такой «красочный» — в голос «любимого Шубина».

Подняв с пола массивную, золотую печатку, Кира села на пол под столом, вновь надела печатку на средний палец и, вытянув руку, немного полюбовалась ей. Бриллианты в полутьме (под столом) на черном камне сверкали особенно ярко.

Неожиданно дверь кабинета открылась, и Кира, прижав руку с печаткой к груди, сжалась под столом.

— Борис! — обратился обладатель бархатного баритона к адвокату Бурмистрова, входя в кабинет. — Ну, хоть ты ему скажи, что это неразумно — может, он тебя послушается! А где наша молодая?

Кира уже хотела сказать: «Я здесь», но представила себе, как это будет выглядеть — вылезать из-под стола на четвереньках «без одной ноги» попой кверху, цепляясь за все что под руку подвернется, да еще ругаться чуть ли не матом — нога с каждой минутой болела все больше, не очень лицеприятное зрелище, тем более для первого знакомства с «новобрачной».

Поэтому она, как всегда, передумала, не стала вылезать из-под стола и отзываться, решив, что человек заглянет в кабинет, ее не найдет и преспокойненько пойдет искать ее дальше по дому.

Сидя под столом, Кира недоуменно прислушалась к изменившемуся вдруг удивительному мужскому голосу — почему-то он потерял свое магическое обаяние и бархатистость, став почти обыкновенным.

Но, вопреки ее ожиданиям человек с бархатным баритоном не вышел из кабинета и не пошел ее искать, а вошел в кабинет и не один…

В кабинете произошло какое-то движение, кто-то неслышно (ворсистый ковер заглушал шаги) подошел к письменному столу, зашуршали бумаги, и раздался удивленный возглас мужчины с изменившимся баритоном.

— Он что сума сошел? Все имущество передал в управление этой женщине? Почему?

— Я его предупреждал, но он и слушать не захотел. Сказал: «Ты, брат Бориска, если что, за мою спину спрячешься, а она меня за свою спину от пули спрятала — даже если обманет, буду считать, что за свою жизнь с ней расплатился…».

— А сколько раз мы его от разорения спасали, он не считал…

— Нам остается только одно — принять все как есть, и извлечь из этой ситуации максимум пользы, — недовольно констатировал адвокат и, взяв со стола из футляра ручку с золотым пером Бурмистрова и любуясь ей, задумчиво продолжил: — Странная дамочка — эта госпожа Чичерина Кира Дмитриевна, так неожиданно свалившаяся на нашу с тобой голову. Приехала с утра пораньше и раз — подписала все бумаги. Одним росчерком пера этой великолепной ручки стала обладательницей всего имущества Славы! Но ты бы видел, с каким видом подписала! Будто сделала ему огромное одолжение…

— Еще бы ей такое не подписать! Собственности на десятки миллионов долларов, да акции банка, — заключил баритон и, усмехнувшись, самым обычным, ну может чуточку более красивым голосом, чем обычный, упрекнул адвоката: — А ты, Борис Яковлевич, ручечку то эту великолепную положи на место — не ровен час хозяин вернется и, не найдя подарка, осерчает…

— Ты все шутишь, Лаврентий, но от шуток твоих не весело, ядовитые они, как жало скорпиона.

— Ладно, не сердись на меня, брат Бориска! Выиграем дело, я тебе на радостях такую же ручку подарю и даже с монограммой! Но только, что мы будем делать с этой новоявленной женой? Она нам, зараза, все карты смешает — будет путаться под ногами со своими правами и документами перед носами трясти — искушение оставить себе все это богатство очень большое.

— Справимся, брат Лавруша. Пусть эта дамочка тратит деньги брата Вячека, а мы его делами займемся. Хорошо бы еще узнать, что это за дамочка и откуда она взялась на наши головы.

— Этим уже занимается служба безопасности нашего банка.

Разговаривая, мужчины направились к двери, и кабинет опустел.