Глаза Фемиды

Глава пятнадцатая. Лицом к океану

Один мой знакомый, самодеятельный кинорежиссер и оператор, по приглашению всесильного тогда ВЦСПС, принял участие во всесоюзном конкурсе самодеятельных кинофильмов в Одессе, под девизом «Наше море». Отборочная комиссия при регистрации заявки удивленно вскинула брови: «Откуда в Тюмени море?» На что представитель Тюмени с достоинством возразил: «Наше море не меньше Черного, и зовется Карское. Хотя Тюмень стоит спиной к Казахстану, зато лицом к океану. Недаром на гербе нашего города барка. А на гербе вашего, что?» Комиссия возражений искать не стала.

Когда эта история стала известна мне, я задумался: над его словами. Действительно, на старинном гербе Тюмени лодка. В знак того, что отсюда начинается великое плавание по сибирским рекам на Север и Восток, в Ледовитый океан, Китай и Бухару. И плавали наши предприимчивые предки на веслах и под парусом, сплавляли тяжелые барки по течению, а против — вели бечевой. Здесь, на пологом Туринском берегу был склепан котельщиками первый сибирский пароход «Основа». Его сипловатый гудок возвестил на всю неоглядную Сибирь, что бурлацкой лямке пришел конец и наступает век пара.

Так, что на самом деле — Тюмень город если не приморский, то прибрежный и портовый. Одни названия улиц чего стоят и говорят сами за себя. Например, Морская, Флотская, Охотская, Карская, Балтийская, Беломорская, Портовая, Рейдовая.

Естественно, что имеются на карте города улицы Мурманская, Ямальская, Таймырская, Камчатская, Сахалинская и переулки Кольский и Тихоокеанский.

Если так, то понятно, почему и названия крупнейших портов увековечены в названиях наших улиц: Рижская, Севастопольская, Ленинградская, Одесская, Таллинская, Магаданская, Астраханская и Тобольская.

История освоения Севморпути тоже не преминула отразиться на названиях: Челюскинцев, Папанинцев, Шмидта. Имена геройских кораблей носят улицы, названные в память ледоколов Седова, Малыгина, Ермака и знаменитого броненосца Потемкина.

Вообще с судостроением и судоремонтом у нашего города очень многое связано. А потому мы гордимся названиями улиц Судостроителей, Судоремонтная, Корабельный проезд, Котельщиков. Именами знаменитых судостроителей названы улицы Макарова, Кулибина, Ползунова. И по имени преподавателя кронштадтских минных классов — улица Попова.

Имена знаменитых флотоводцев носят улицы Ушакова и Нахимова. Есть еще улицы капитана Плахина и, погибшего на броненосце Петропавловск, художника Верещагина. Герои матросы тоже не позабыты тюменцами. Именами героя гражданской войны Павла Хохрякова и Героя Советского Союза Марии Цукановой названы улицы.

Главная дорога к морю — река. Потому и дана высочайше на герб Тюмени лодка, что отсюда начинается плавание по всем сибирским рекам к океану и вплоть до Байкала. Наверное, поэтому на карте города мы найдем улицы Водников, Пароходскую, Причальную, Пристанскую, Береговую и, названную по имени государственного пароходства, Госпаровскую. Словно реки текут улицы Речная, Обская, Иртышская, Невская, Бийская, Амурская, Кубанская, Цимлянская, Кондинская, Ангарская, Днепровская, Жигулевская, Камская, Туринская, Пышминская, Енисейский переулок.

А еще есть Набережная, Мостовая, Дамбовская, Большая Заречная, Озерная и Заозерная, Воронинская гавань.

Наверное, это не все и что-нибудь упущено. Однако тюменцы не забывают и гордятся тем, что в годы войны в их городе серийно выпускались торпедные катера, а в мирные дни строились танкеры и плавучие гиганты — электростанции «Северное сияние».

Нет, не случайно на гербе нашего города лодка с золотой мачтой, и не потому ли на берегу Туры возникла лодочная станция, о которой стоит поговорить подробно, поскольку собирались в ней замечательные личности — последние в двадцатом веке речные романтики. Во времена, о которых идет наш рассказ, мальчишки еще мечтали похитить чужую лодку, чтобы под парусом из простыни пуститься в плавание в дальние страны, бензин еще ценился не дороже минеральной воды, хлеб — дешевле пустой бутылки из-под нее, зато легковые автомобили оставались недоступны простым трудящимся, а технические журналы «Моделист-конструктор» и «Катера и яхты» призывали народных умельцев, не дожидаясь подешевления автотранспорта или повышения зарплаты, строить катера и лодки из подручных средств (чаще всего, уворованных с родного производства) или приобретать изделия малого судостроения в торговой сети.

С молоком матери впитавшие в себя традиции судостроения и судоходства, горожане и сами строили лодки и покупали готовые. В результате этого стихийного процесса, оказалось, что берега Туры, буквально, завалены лодками и что городу без лодочной станции и стоянки уже не обойтись. Тем временем, партия требовала расширения сферы услуг для населения, которое должно было не только трудиться, но и культурно отдыхать, чтобы восстанавливать силы опять-таки для работы. По этой причине образовали лодочную станцию и по сложившейся традиции заботиться о гражданах, отвели под нее не самое лучшее место берега, напротив зловонного устья Тюменки, что повыше деревянного моста. Это чудо деревянной архитектуры верой, правдой служило горожанам, пережило пару пожаров, одну реконструкцию и украшало бы речной пейзаж еще неизвестное количество лет, если бы однажды, среди белого дня, не рухнуло на речную гладь так величаво и степенно, что никто, из оказавшихся в это время на мосту, не пострадал, в том числе и пассажиры микроавтобуса. Но это уже другая история. А мы вернемся на лодочную станцию, отцом — родителем которой случилось стать памятному нам Виталию Павловичу, тому самому лектору из окружкома, что прославился лекциями о переброске сибирских рек в Среднюю Азию.

Дело в том, что на политическом горизонте власть без особого шума переменилась и к руководству области пришли давние товарищи Виталия Павловича, которые про опального лектора спустя недолгое время вспомнили и вытащили на свет божий, то есть в областной центр. Как-никак — проверенная номенклатура партии, такими не разбрасываются. Но на партийную работу Виталия Павловича направить все-таки поостереглись, зная его революционный характер и невоздержанность в выражениях. Однако этот недостаток не помешал ему возглавить управление бытового обслуживания населения. А куда еще — больше некуда. Считалось, что бытовым обслуживанием населения любой обыватель руководить сможет. К тому же и низовые структуры созданы. Парикмахерами руководит трест «Облпарикмахерская», швейниками — «Облшвейбыт», сапожниками — «Облобувьбыт», ремонтниками — «Облбыттехника» и так далее, вплоть до «Облхимбыта» включительно. И в каждом тресте — аппарат, кадры и бухгалтерия. И все при деле и дело знают. Такими руководить — значит, не мешать и вовремя собирать отчеты, чтобы обобщить и составить свой. А потом довести до подчиненных структур контрольные цифры развития. И еще обобщить итоги соцсоревнования — кто больше настриг или нашил.

В сапожных, прачечных и швейных делах Виталий Павлович отнюдь не разбирался и разбираться не то чтобы не стремился, а не любил. Другое дело — милая его сердцу лодочная станция. Недаром он вырос в лодке и пол-жизни на воде. И здесь он не изменил своей привычке по выходным выезжать на рыбалку. По этому случаю разъездной катерок приобрести пришлось, вместо оборудования для химчистки. Да и не нужно оно в химчистке: от химии природе и людям вред один. А катерок — это для души и для друзей.

Впрочем, лодочная станция начальственных выкрутасов как бы не замечала, благодарности и трепета перед ним не испытывала и жила по своим романтическим законам, по которым всякий ступивший на причал автоматически лишался береговых заслуг, чинов и званий, в обмен на обще уравнивающее: судоводитель маломерного судна. А по степени мастерства в этом деле — и честь капитану. Лодочная станция по духу — не чета гаражным кооперативам, где каждый собственник в своем частном боксе, как улитка в ракушке, от посторонних прячется. На причале каждый насквозь виден: кто такой, на что способен, какой механик, а главное — какой товарищ. И это особенно важно для тех, кто уходит в плавание. Неважно — дальнее или ближнее. На воде каждый судоводитель должен считать себя близким к опасности и должен знать на кого положиться можно. Поэтому лодочное сообщество всегда отчасти братство.

Вообще говоря, можно было разбить лодочное сообщество на три категории: туристы, браконьеры и Кулибины. Аван-туристы ближнего плавания отплывают шумными компаниями, жгут костры на песчаных отмелях, поют под гитару песни, пьют из эмалированных кружек и возвращаются совершенно измученными, чтобы повторить то же самое в следующую субботу или даже пятницу. Чем и отличаются от «летучих голландцев», серьезных туристов-дальнобойщиков, известных тем, что по мелочам не размениваются и приходят на станцию готовиться к предстоящему плаванию, которое давно намечено, просчитано долгими зимними вечерами, выношено в сердце, но ждет только отпуска, который у приятелей почему-то не совпадает по срокам. Но когда совпадет — тут уж ничто не удержит мечтателей. Дальнобойщики в который раз осматривают снаряжение, проверяют как часы отлаженные моторы и, без сожаления, провожают глазами суда и капитанов выходного дня: мы тоже так можем, но не хотим размениваться. У нас дорога другая — на Обь и в Губу. Просто не пришло наше время. И однажды их суда действительно исчезают и появляются снова, месяц, а то и больше, спустя. Чтобы взахлеб рассказывать про похождения в бескрайних речных просторах, и чуть свысока поглядывать на мелкоплавающих сотоварищей: «А вам, слабо?» Да не слабо, только жены и заботы на берегу держат. Да мотор не отрегулирован. И лодка течет. И погода меняется. И вообще — чем дома плохо? Но бывает что и они срываются с места, чтобы на нескольких корпусах, наперегонки устремиться в Тобольск, а там вволю попить пива, сходить в баню и через пару суток вернуться. А потом годами вспоминать о походе и рассказывать о нем с картинками.

Кулибины — народ особенный. Для них лодочная станция не просто стоянка маломерного флота, а технический клуб по интересам, дающий простор техническому творчеству. Эти — строгают, пилят, клеят, полируют, создают необыкновенные корпуса и невиданные усовершенствования к моторам, чтобы однажды их испытав, не удовлетвориться достигнутым, все разобрать или, еще хуже, сломать и начать все сначала. Это болезнь, которой никто не нашел объяснения, но по мнению жен, заразная и неизлечимая, хотя и не смертельная и даже наоборот. Рассказывают о Пал Палыче, от которого доктора отказались по причине неизлечимости, выписали домой с группой инвалидности и отпустили помирать в кругу близких. Ближе товарищей по лодочной станции у Пал Палыча никого не оказалось. Доковылял он до бережка, лег в своей лодке под брезентовым тентом, лежит, а волна его покачивает. День лежит, ночь лежит. Утром рыбаки его свежей ухой покормили. Еще через сутки он сам в руки удочку взял. Сидит в лодке, на волне качается. А перед глазами и без того круги от слабости. Однако откачала его речная волна. К осени Пал Палыч уже и на плес выплывать наладился, а к ледоставу сам лодку на берег вытащил, без помощников. И до сих пор, говорят, живет, во славу речному озону и на удивление докторам. Еще в пример приводят Виктора Демьяновича, который для того, чтобы быть ближе к предмету своего увлечения, соорудил на лодочной станции жилой контейнер, с постелью, кухней и мастерской и удалялся в него от сварливой семьи с начала каждого лета до поздней осени, когда спальный мешок от природы уже не спасает и причалы пустеют. Зато никто ему мастерить и изобретать не мешает. Ему бы инженерное образование, да не довелось получить из-за войны и трудного детства. Вот и пытается реализовать себя, изобретая изобретенное — то бесконтактную систему зажигания, то лодочный мотор на керосине. Автоматический самогонный аппарат — тоже его выдумка, только об этом в другой раз и в другом месте.

Третья статья — браконьеры. Многого о них сказать нельзя, потому что это немногочисленные индивидуалисты-тихушники, у которых одна только моторка на лодочной станции, а душа и все остальное прячется в ночи и за поворотом речной излучины, вне прямой видимости. Дела их темны, души тоже и таятся в потемках. О своих похождениях они больше молчат, а если и говорят, то больше намеками и загадками, и я пересказывать такое не буду из-за неприятия. Лучше расскажу о другом обитателе лодочной станции, которого навсегда запомнил. Звали его… Но обо всем по порядку.