Глаза Фемиды

Глава двадцатая. Капитан старой черепахи

В кубрике уютно, тепло и сухо. Под подволоком матово светится плафон, в круглых иллюминаторах чернота — за бортом ночь. На раскладном столе дымит уха, на камельке кипит чайник, а мы, удобно развалясь на рундуках, слушаем Колонтайца: «Я, когда тетку схоронил и без жилья оказался, первые дни не знал куда податься. Пробовал искать работу с предоставлением общежития, обошел несколько предприятий, но все неудачно: как посмотрят на мой послужной список, так сразу и заявляют, что в общежитие поселить не могут — места нет. Я, конечно, понимаю, что это только для меня места в нем нет, потому что там борются за высокую культуру и социалистический быт, а бывший зэк в поведении непредсказуем и может в любой момент показатели испортить. Если нет жилья — нет и работы. Какой кадровик без прописки на работу принять осмелится — не бывает таких в природе. Вот и получалось, что места мне нет нигде и заночевать негде. С вокзала меня менты поперли, из парка — сторожа. Пару дней я проскитался по улицам, на третью ночь забрел на лодочную стоянку. На ней оказалось весело: лодочники снуют, уплывают, наоборот. — швартуются на стоянку, испытывают моторы, заправляются. Сел я на банку и наблюдаю и, от нечего делать, батон жую. Подходит ко мне мужик в джинсах и предлагает за небольшую плату помочь ему вот этот катерок соляркой заправить к приезду начальника. Естественно, что я согласился и помог. После заправки, как положено, мою палубу шваброй вдруг слышу меня окликают: «Здорово, Колонтаец!» Я даже вздрогнул — кто это мою кличку знает, если я ей не назывался. Гляжу, мужик стоит, пузатый, как тульский самоварчик, при желтом портфеле и в очках. Личность вроде бы знакомая, но кто такой — не припомню. Он видит, что я замялся, и сам назвался: «Я Ермаков. Мы с тобой на Севере пересекались. Майор милиции в отставке». — «Капитан Ермаков», — вспомнил я. «Майор, — поправил меня Ермаков. — Ты никуда не торопишься? Может, порулить не откажешься? Я тут компанию прокатиться пригласил, а самому на руле стоять неудобно. Ты как, с катером справишься?» — «Нет проблем, — отвечаю. — В институте «Суда и оборудование лесосплава» сдавал и служил старшиной водолазного бота. Аттестат рулевого-моториста имею». «Подходит, — согласился Ермаков. — За услугу расчитаемся в жидкой форме». Выбирать мне на тот момент было не из чего, и я повез всю компанию на природу жрать водку и шашлыки. К чести сказать, меня они тоже не обделили, но напиваться я не стал по двум причинам: из осторожности и из необходимости катер обратно вести. Нажрались отдыхающие, как оказалось по обмену опытом — из Свердловска, до поросячьего визга, кое как я их потом на берег выгрузил и по машинам рассовал. А пришвартован ли катер, закрыты ли его помещения — никто из них и не подумал. А внутри ценности немалые: портативный магнитофон, электромегафон, ракетница с патронами, бинокль, фотоаппарат, спальные принадлежности и прочее. Если уйти и все так оставить — разворуют, а подозрение на меня ляжет. Нет, думаю, уходить нельзя. Залез я в кубрик, прибрался, выпил, поел, постелил на рундуке и проспал почти до обеда. Пока умылся, побрился, то да се — Ермаков приехал, больной и озабоченный. Видит: катер у причала, вещи на месте, все прибрано, и палуба блестит, а на ней я сижу. Понятно, это Ермакову понравилось и на его душе полегчало. Поедем, говорит, со мной, в контору. Поговорим. Я, понятно, упираться не стал, согласился. Поехали, разговариваем. Оказалось — Ермаков вышел в отставку, но на пенсии не усидел. Старые приятели по комсомолу и партии поспособствовали ему занять пост председателя Областного общества спасания на водах, которое специально придумано для трудоустройства номенклатурных пенсионеров. Вроде бы цель благородная — обеспечивать безопасность отдыхающих на воде и у воды, а на деле — одна бюрократия, бумаготворчество и показуха. Но от государства никаких прямых дотаций. Зато есть завуалированные, в виде юридического членства предприятий. Допустим, имеется у председателя хороший приятель, директор завода. Председатель ОСВОДа где-нибудь на природе, за выпивкой, предлагает директору вступить всем предприятием в коллективные (или юридические) члены и перечислить ОСВОДу разовый годовой взнос в десяток тысяч рублей. Законодательство это дозволяет и директор государственных денег на благотворительные цели не жалеет. Завком, партком — никто не против, поскольку политика партии такова. За это директору Президиум облсовета ОСВОДа официальный откат назначает в виде солидной премии два раза в год. На этих условиях госсредства все тратить готовы и ОСВОД в деньгах не нуждается. Бывают, конечно, поступления и от индивидуальных членов, но это так, мышкины слезы. Аппарату облсовета их на зарплату не достанет. Есть еще школа ОСВОДа, отряд подводно-технических работ — тоже доходы приносят. Их на катера и снаряжение хватает. Однако, как ни пропагандируют безопасность на водах, люди все равно тонут и портят показатели отчетности. ЦК КПСС спрашивает за это с ЦС ОСВОДа, центральный совет требует активности от областных, областники гоняют районных инспекторов, а люди тем временем тонут. Сибирские реки необъятны, просторы не меряны и спасательные посты везде не выставишь. Поэтому Ермаков придумал подвижной спасательный пост на катере. Идет такой катер по реке, с борта видят, что на берегу люди отдыхать кучкуются. Катер к ним подходит и через громкоговоритель внушает правила поведения у воды. Потом идет дальше по акватории и так все лето. Катер имеется, лекция разработана, а рулевого-моториста, на которого положиться можно, пока еще не нашли. Все хотят большую зарплату, а не понимают, что в ОСВОДе не зарплата главное, а благородная цель спасения человеческих жизней. Так вот, не хочет ли Колонтаец послужить сезон или дольше благородной цели?»

Вот так меня с ходу озадачил Ермаков. Пришлось ему вкратце все про себя рассказывать и про Сургут, и про побег, и про другой. И про реабилитацию. Ермаков над моим рассказом как бы задумался. Вижу — по лицу его тень пробежала. Не до конца гнилой мужик оказался или приперло его с мотористом — не знаю и не берусь догадываться. Посмотрел он мои бумаги и просто так, и на просвет, и с лупой. А когда ничего криминального в них не обнаружил, вроде как крестник, ты мой, — говорит. Слегка приложился я к твоей судьбе и нехорошо получилось. Единственное, что могу для тебя сейчас сделать, так это принять на работу и прописать на катере. Живи на нем всю навигацию, а потом решим, как быть. Вот тебе бумага для заявления. Других предложений у меня на тот период не было, жилья тоже — я и согласился. Все лето дурака провалял, вдоль пляжей с мегафоном курсировал и кричал на отдыхающих: не купайтесь в нетрезвом виде и не заплывайте далеко. Можно подумать, что в черте города трезвый человек решится в грязную и вонючую реку войти. Самоубийца, разве что, и то не каждый. Посмотрит на нефтяные разводы и передумает, если трезвый. Нетрезвый человек чутье и осторожность теряет — тогда ему море по колено. Я подозреваю, что люди специально себя вином оглушают, чтобы не так было противно в сточных водах плескаться. Потому, что трезвых на городских пляжах я почти не видел. Если идет к реке компания отдыхающих, то непременно с водкой в количестве по бутылке на рыло и еще по резервной, на случай, если не хватит. А ее никогда и не хватает. От нее, родимой, и на дно идут. Редкий выходной без происшествия обходится. И если человек решился утонуть в пьяном виде, никакими уговорами его не остановишь, разве, что токами высокой частоты и напряжения, если пропустить их по дну, вдоль всего берега. И все равно тонуть будут. В открытых водоемах примерно половина от всего количества утонувших гибнет. Другая половина умудряется захлебнуться в придорожной канаве, в огородной борозде, в бочке, колодце, собственной ванне, в дорожной колее, болоте, и прочих жидких местах. Купала мать ребенка в ванночке, отвлеклась, он захлебнулся — нам его на учет, как утопленника. Пил алкаш брагу прямо через край фляги и тоже захлебнулся. Судмедэксперт дает заключение: асфиксия жидкостью. Это значит, что еще одним утопленником у ОСВОДа в отчете стало больше. А что на Северах делается: каждой весной вокруг городов и поселков «подснежники» вытаивают. Это трупы бичей и пьяниц, которые сами собой замерзли или их собутыльники прикончили по пьянке, да в снегу и зарыли. Милиция, чтобы не утруждать себя бесперспективным разбирательством по поводу насильственной смерти, умудряется все неопознанные, да иногда и опознанные трупы списывать на случайное утопление. Судмедэксперты тоже люди и возиться с полуразложившимся трупом никому из них не хочется, легче свалить на асфиксию. И так помногу списать умудряются. Зато отчетность и раскрываемость у милиции в порядке, чего не скажешь о спасателях. Каждый такой утопленник — будто бы их недоработка. Несмотря на то, что нашли его в полукилометре от водоема и никто не знает, какой волной его туда занесло. Может, цунами, но их в наших краях не припоминают. Но в заключении судмедэксперта написано ясно: асфиксия жидкостью. Статуправление с диагнозом спорить не пытается — какая им разница. А за гибель населения на воде спрос самый строгий и в партийном и в дисциплинарном порядке. Я, когда в этой ситуации разобрался, понял почему Ермаков так сильно нервничал и меня на работу принять осмелился: срочно нужно было красиво отчитаться о создании подвижного спасательного поста и других принимаемых мерах. Так и лето прошло. Сейчас, когда уже не купаются и эффективность моей работы можно сказать нулевая, а катер на прикол ставить рано, некуда и дорого платить за стоянку и охрану, задумал мой председатель под видом профилактического пробега ОСВОДа по сибирским рекам, сплавить катер на север, в окружной Совет, да там и оставить навсегда. А заодно избавиться от головной боли по оплате расходов на его эксплуатацию, ремонт, охрану и тому подобное, в том числе и от меня лично. Зима придет, я на катере жить не смогу, понадобится меня в общежитие устраивать и работой занять. Гораздо проще катер вместе с мотористом в низовую организацию передать и пусть там эти проблемы решают. Вот я и перегоняю катер в Ханты- Мансийск. А что делать дальше — на месте видно будет. Не хотите со мной — поплывем вместе, прокатимся по большой воде, а обратно на мотолодке вернетесь», — предложил нам Колонтаец.

Не скажу, чтобы предложение нам не понравилось. Катер — не моторная лодка, путешествовать на нем гораздо комфортнее. К тому же покинуть негостеприимный берег мы все равно уже приготовились, осталось костер загасить и угли засыпать. Еще в Тобольске хорошо бы побывать, повидать друзей и попить пива. Пиво в Тобольске неплохое и продают его прямо на пристани — далеко не ходить. И, главное, почти свободно, в отличие от Тюмени, где пиво для жаждущих — проблема многочасовой очереди с непредсказуемым финалом, в виде захлопнутой перед самым носом ставни ларька и надписи: «пиво кончилось». От такого огорчения можно инфаркт схватить и очень даже просто.

Если только до Тобольска прокатиться, то я — за. Это Владимиру можно сколько угодно путешествовать, он человек свободный. Может себе позволить на Обь скататься, там как раз муксун идет — без рыбы не останется. А у меня, к сожалению, отпуск скоро кончается, и семья ждет. Так и договорились: я из Тобольска возвращаюсь поездом, а Владимир с Колонтайцем поплывут до Самарово, где попытаются ловить муксуна и, если все сложится удачно, возвратятся на лодке.