Глаза Фемиды

Глава третья. Уха для иностранцев

На рыбалке, как в бане, нет неравенства и чинов. Нет подчиненных и начальников, есть только рыболовы и рыбаки, удачливые и не очень. Рыболовы — это те, которые спортсмены и вроде того, пробавляются крючками и катушечной снастью. А рыбаки — это те, что возятся с сетями, фитилями, мережами и прочей неводной делью. Этим не на уху подавай — им на продажу надо, чтобы снасть, бензин и транспорт оправдать и чтобы еще навар остался. Но за ухой и рыболовы и рыбаки и даже не виноватые в браконьерстве наемные шофера равны. Кстати, о наваре: чтобы его в ухе доставало, нужно особое умение. Для его описания мне не хватило бы и целой главы. А какая-нибудь хантыйка из Согома, которая написать о варке ухи не имеет времени, смогла бы вас угостить незабываемой по вкусу и цвету ухой из семи сортов рыб, которая у аборигенов Севера так и называется — варка.

Приготовление хорошей варки искусство сродни шаманскому и дается не каждому, а только тому, кто на рыбе вырос, имеет ее в достатке и умеет взять из нее самое полезное и вкусное, будь то икра, молоки, печень или внутренний жир. Сибиряк никогда не станет пороть окуня, чистить щуку и промывать до блеска брюхо предназначенной для ухи рыбины. Хотя случались из-за этого знания и умения даже семейные неурядицы. Рассказывают, как украинец-прапорщик подсмотрел однажды процесс приготовления ухи его любимой женой- сибирячкой, которая из старания как можно больше угодить мужу, тщательно обобрала и запустила в уху внутренний жир, не смог преодолеть предубеждения, что жена его неряха и лентяйка и подал на развод. И развелся, исключительно из-за того, что женщины-рыбачки не чистят окуня.

Очевидно Абориген оказался из числа рыбаков и искусством изготовления варки владел в совершенстве, поскольку янтарнооранжевый навар, дымящийся в ведре, весьма отдаленно напоминал ту прозрачную жидкость, которую под именем ухи подают в общепите. Под такую грешно не выпить и «Стрелецкая», поскольку она с перчиком, для ухи в самый раз. И тост подобрался с перчинкой: «За нашу и вашу свободу!» Кружки подняли, но опорожнить не успели: случилась внешняя помеха в виде выбежавшего из-за высокого мыса на широкий плес, на самом что ни на есть полном ходу небольшого катера. «Хорошо идет!» — восхитились и как по команде повернулись головы от застолья. «Да это с нашей лодочной катерок, — определил адвокат. — Андрей заруливает. — И призывно замахал руками. — К нам! Сюда причаливай! На уху!» На борту заметили и отмахнули в ответ. «К нам! К нам! — радостно закричала береговая компания. В ответ катер резко повернул и приткнулся носом в песок. С его палубы сначала подали швартовый конец, а затем и небольшой трап.

«Заболел Андрей, что ли? — пожал плечами адвокат. — Трап спускает, как белый человек, когда можно босиком прямо с борта и в воду. Даже еще приятнее. Удивляет Андрюха. «Через минуту еще более удивился Владимир, когда, по принятому им трапу чинно проследовали два с иголочки разодетых гражданина, в летних костюмах, штиблетах и галстуках. Поравнявшись с Владимиром, оба привычноэлегантно приподняли парусиновые шляпы и поприветствовали: «Good day!» — «Гуд дэй!» — машинально ответил Романов. А, следовавший за господами, переводчик пояснил ошалевшей от неожиданности компании, что мистер Роджер Смит пожелал всем доброго дня и удачи в делах.

Явление на речных водах самого Христа или появление в прибрежных зарослях стада мамонтов не произвело бы на собравшихся такого сокрушительного впечатления как эти, невесть как прорвавшиеся сквозь железный занавес советской самоизоляции, денди. Не забудем, что в это время вокруг соцлагеря полыхала холодная, а во Вьетнаме и Анголе самая настоящая кровопролитная война. Международный империализм рыскал вокруг социалистического лагеря, засылая в него своих многочисленных агентов, чтобы подрывать устои социализма изнутри, устраивал путчи наподобие «Пражской весны». Наймитам международного капитала, шпионам, фарцовщикам, абстракционистам и прочим диссидентам доблестно противостояли высокоидейные бойцы невидимого фронта — чекисты Комитета госбезопасности, в обиходе — комитетчики, которые выезд советского гражданина в турпоездку по Болгарии рассматривали как потенциальную измену Родине, а несанкционированное общение с иностранцем в отсутствие парторга — как свершившийся акт предательства. Со всеми отсюда вытекающими последствиями. А потому настоящий советский гражданин и патриот против иностранцев был всегда насторожен, не то чтобы из предубеждения, а из чувства самосохранения. И даже с рабочими иностранными делегациями контактов старался избегать. На всякий случай. А то, не дай бог, обмолвишься, по простоте душевной, лишним словом, а комитетчики его мгновенно зафиксируют и пошло-поехало: в парткоме будут прорабатывать, премию урежут, очередь на квартиру передвинут назад, а из очереди на «Запорожец» и вовсе выкинут. И хорошо если этим ограничится. Могут и с работы попросить, на том основании, что птицефабрика поставляет меланж в воинскую часть и потому значение имеет оборонное и полусекретное. И ходи тогда, посвистывай без работы и ищи необоронное производство, где тебя взять согласятся. И вряд ли сыщешь, потому, что в Союзе все производства оборонные и на каждом спецчасть и первый отдел. Даже на фабрике валяной обуви, не говоря уже об овчинномеховой.

Рассказывают, как на одном из заводов готовились к встрече иностранной профсоюзной делегации. Парторг инструктировал многодетного слесаря Иванова: «Все знают, что в столовую ты не ходишь, а обедаешь из экономии за верстаком, всухомятку и кислой капустой из банки. Чтобы производственный ритм не нарушать мы завтра делегацию через ваш цех в обеденный перерыв поведем. Так ты сделай милость, будь патриотом, погуляй где-нибудь, не позорь Союза». Иванов проникся патриотизмом и пообещал не опозорить. Однако назавтра, когда делегация вошла в цех, первое, что она увидела — Иванова восседающего на самом видном месте с поллитровой банкой, в которой он старательно орудовал ложкой. У парторга от его бесстыдной наглости язык отнялся, а председатель завкома профсоюза, человек в коллективе тертый, не растерялся и поясняет: «Это наш передовик производства Николай Иванов, большой любитель закусить. Он уже пообедал в столовой и сейчас дополнительно закусывает «наверхосытку» перед работой». Иностранцы заинтересовались, подходят к Иванову. Видят: в банке остатки черной икры и Иванов ее черпает оттуда ложкой и прямо так, без хлеба, ест. Делегаты попробовали удивиться, но парторг не позволил: «Он у нас странный — не любит хлеба, а икру просто ложкой хлебает, говорит — так привык». — «И часто он так?» — поинтересовались гости». Да каждый день, после обеда. Уединится и ест икру, в основном, черную. Красная, видите ли, ему не по вкусу. Балованный у нас пролетарий» — как бы извиняясь, проворковал парторг. Делегация подивилась русским обычаям и пошла дальше. А директор завода задержался возле Иванова: «Почему же мне твердят о вашей низкой зарплате? Черную икру каждый день даже я не могу себе позволить. Да еще ложкой». И покачал головой. «Это и не икра вовсе, — испугался за нормы и расценки Иванов, — это глаза от кильки. Мы их до утра всем семейством иголками выковыривали, чтобы завода не посрамить». Находчивого слесаря вскоре за счет профсоюза отправили лечить гастрит на желудочном курорте и наградили почетной грамотой. Однако не у каждого достанет ума и терпения выковыривать глаза у кильки. И не все контакты с иностранцами благополучно кончаются. Имелись и другие примеры, их даже больше.

А потому, хотя и интересно пообщаться с «забугорными», но себе дороже. Особенно если репутация подмочена и со скамьи подсудимых всего лишь час как спрыгнул. Стоит позвонить какому-нибудь тайному майору Пронину в прокуратуру, намекнуть на государственную важность, как там «сделают под козырек» и обжалуют сегодняшний приговор. И уж тогда суд дело будет не в открытом заседании слушать, а в самом, что ни на есть закрытом, чтобы раскрутить его на всю катушку, раз Родина в опасности. Так что с иностранцами общаться — это не кур таскать. Лучше при свидетелях.

Охотники за курями это быстренько смекнули, и пока адвокат принимал чалку и болтал с капитаном как со старым знакомым, не тратя лишнего времени, провели микросовещание, главными вопросами повестки которого стали: как быть? и куда бежать? В ходе коротких прений выяснилось, что у всех, без исключения, дома срочные дела, жены и дети, которые их ждут — не дождутся. И не дело отвлекаться от семьи ради случайной ухи, со случайной компанией из бродяги, подозрительных иностранцев, кандидата в алкоголики адвоката и сорвиголовы в тельняшке и мичманке. По первому вопросу решили однозначно, что прибыть домой следует трезвыми. По второму — решили немедленно «рвать когти, сматываться, делать ноги и тому подобное. А так решив, оставили как есть и закуску и выпивку, хлопнули дверками машины, взревели мотором, да только их и видели.

Татуированый Абориген, подслушавший прения, но не проронивший ни слова, только плюнул вдогонку. Иностранные гости ничего не поняли, ученый переводчик не объяснил, а брошенный подзащитными адвокат ничего не заметил, поскольку увлекся беседой со своим знакомцем по лодочной стоянке и одновременно капитаном и начальником круиза Андреем.

«Это кто — янки?» — поинтересовался Романов. «Англичане», — невозмутимо отвечал капитан, как будто только и делал, что ежедневные рейсы через Ла Манш. — Они в конторе ресторанов хотели гешефт сделать, да «обмишулились». Пошли по шерсть — вернулись стрижены. Завтра их обратно провожают, а сегодня контора для них «уик энд» устраивает на прощание. Меня с катером специально зафрахтовали…». — «И так просто, без КГБ и охраны?» — удивился Владимир. — «Да не обошлось. Только у них прокол случился. Они заранее планировали как англичан и на природу вывезти и от населения отсечь. Меня полсуток по карте натаскивали и инструктировали, чтобы вел катер вверх по реке от города, где и вода чище и природа пригляднее. Там, в согласованном и заранее подготовленном месте, нас должны ожидать замаскированные под туристов гэбэшники с ухой и шашлыками. Я, как бы случайно, к ним пристану, и мы, как бы случайно, познакомимся. А потом будут тосты за дружбу, мир и сотрудничество, всеобщее удовольствие и никаких посторонних глаз», — хохотнул Андрей.

«Сценарий известный, — подытожил Романов. И не преминул уточнить, — а какой волной вас в нашу сторону закинуло? Направление как будто бы самое противоположное».

«Нашу действительность в гэбешные сценарии не уложить. Все они предусмотрели, все распланировали, а вот то, что на деревообделочный комбинат саморазгружающаяся баржа с лесом именно сегодня придет — не предусмотрели. Беру я, значит, этих господ от пристани, иду не торопясь вверх по фарватеру, как заранее уговаривались. Только разогнаться не спешу: по реке то и дело бревна мелькают. Не топляки — они на судовом ходу редко попадаются, а свежий лес плывет часто, словно где прорвало. Иностранцы это тоже отметили, интересуются через переводчика почему деловая древесина в реке оказалась. Деваться некуда — надо отвечать, но так, чтобы достоинства страны не уронить. — «Это, — говорю, — нестандарт». — «Что значит нестандарт? — не понимают гости. «Это, значит, короткомер, — объясняю. — Бревна короче, чем необходимо». Англичане удивляются: «А почему такие свежие бревна в реку бросают?» Я сделал круглые глаза, будто удивился и сам спрашиваю: «А куда их девать, если они нестандартные? Не на берегу же оставлять? А вдруг пожар? Им одна дорога — в реку и плыть до Карского моря. У нас всегда так делают».

Гляжу, огорошил я иностранцев, примолкли, фотоаппаратами щелкают: велика, богата и непостижима Россия, но Сибирь раз в десять непостижимее и непонятнее.

Так и идем по реке с разговорами. Выруливаем на плес у Воронинской гавани и видим: приплыли. Поперек реки бревенчатые боны натянуты, а за ними баржи-лесовозы прямо в воду разгружаются. Бревна течением вдоль бонов тихонечко тянет прямиком в лесную гавань, а из нее уже на лесотаску и в цех на разделку. Некоторые бревешки, что потяжелее, умудряются под боны пронырнуть и на судоходный фарватер выскочить. Однако нашему катеру ни под боны не пронырнуть, ни через них не перепрыгнуть. Постояли мы перед гаванью часок, видим, что разгрузке конца не видать, развернулись, да и пошли вниз по реке — не пропадать же рейсу. Удачно, что вас встретили — все-таки программу выполним».

«А как же гэбэшники? — засмеялся Романов. — Они, наверное, от потери с ума сходят?» — «И не вспоминай! — махнул рукой Андрей. — Они нас без присмотра не оставят, — того и гляди объявятся. Мне еще за отклонение от маршрута отвечать придется. Впрочем, ну их к бесу, с их проблемами. У меня своих хватает. И главная — есть хочется, так что в глазах темно». — «Так в чем же дело, — широким жестом пригласил Владимир. — Прошу к нашему шалашу. Уха стынет».

Я думаю, не стоит описывать того оживления, которое всякий раз возникает в первый момент рыбацкого застолья. Дело это известное и не один раз описанное. Короче говоря, когда уха разлита по чашкам, а «Стрелецкая» по кружкам, остается избрать спичрайтера, если перейти на английский или тамаду, если вспомнить грузинский. Принимающей стороне предстояло выдвинуть его из своей среды, поскольку уха нам этот раз предстояла не простая, а международного значения.

На молчаливого и малокультурного на вид Аборигена полагаться не следовало и адвокат, в силу своей профессиональной привычки к многословию, решил принять эту функцию на себя, не забыв намекнуть Аборигену, чтобы не напивался и помалкивал, поскольку в случае международных осложнений повторной ходки в Харп или Лабытнанги избежать не удастся. «Понял», — заверил Абориген, добыл из-под брезента здоровенный тесак и без лишних слов взялся нарезать хлеб.

Тем временем, англичанин росточком поменьше, по имени Джек Мейджер, поинтересовался содержимым предложенной ему эмалированной кружки и от вкуса напитка пришел в совершенный ужас: «Это же неразбавленный алкоголь! В Великобритании такое не пьют — это опасно для жизни!» — огорчался он через переводчика. — И если судить по этикетке на бутылке, на которой изображен палач в красном балахоне и с огромным топором, то напиток этот предназначен специально для приговоренных к смертной казни: от такой выпивки им хуже не будет. А он, Джек, еще очень молод, холост и в его сорок два еще хочет пожить».

Трудно общаться с человеком через переводчика. Особенно когда оба еще не выпили. Но для того и существуют на земле представители адвокатских контор, чтобы уметь устанавливать контакты с теми, кто их не понимает или понимать не хочет. Романов выждал время пока Джек выговорится и когда такой момент наступил, как можно внушительнее произнес всего пять слов: «Если хотите жить — следует выпить». Переводчик перевел, гости как-то сразу сникли, помрачнели и не сводя глаз с тесака в татуированной руке Аборигена, попробовали уточнить: почему?

«Потому, — отвечал адвокат, — что настойка эта лечебная, специально от таежного энцефалита предназначенная, который в сибирских краях свирепствует не меньше, чем муха це-це в Африке или бери-бери в Индии. И не палач это на этикетке, а стрелец, человек который стреляет, охотник, одним словом. Сибирские охотники от энцефалита исключительно этой настойкой и спасаются. Потому сибиряки и пьют во все времена и всегда, зная наперед, что энцефалит в природе везде и повсюду присутствует и неподготовленного подстерегает. И наоборот, допустим спикирует вредоносный клещ на принявшего защитную дозу охотника, чтобы свежей крови насосаться, а у охотника кровь наполовину водкой с перцем разбавлена. Тут клещу и крышка, а у охотника никаких последствий. Что из этого следует? Если хотим жить — следует выпивать систематически и много. Совершенно не случайно — любимый тост русских, а сибиряков в особенности — «За здоровье». Его я и предлагаю почтенным господам англичанам и с ними переводчику: «Выпьем за наше здоровье. А иначе — все помрем».

Тост убедил, все дружно чокнулись эмалированными кружками и выпили. Англичанам уха понравилась, «Стрелецкая» видимо тоже, потому, что предложили повторить. С ответным спичем выступил сэр Роджер Смит, сравнивший русскую действительность с широкой полноводной рекой, которая внешне спокойна и медлительна, но в массе своей несет огромную мощь и скрытые от поверхностного взгляда возможности и тайные опасности для того, кто пытается пересекать ее течение. Лично он такого больше никогда делать не будет и другим отсоветует. Спич не все поняли, но все выпили. После второй оказалось, что языкового барьера между сотрапезниками как бы не существует и надобность в переводчике почти отпала. Карась у англичан оказался «карпо», комар — «москито», а значит: «Giue me а repellent», — тоже понятно. Водка — «рашен уодка вери гуд», а значит, пора наливать еще — чего тут не понять, даже Аборигену, который к английской речи проявил необъяснимые способности и воспринимал ее явно осмысленно.

В паузе между тостами, адвокат успел познакомиться с переводчиком, который оказался инженером-технологом. «Вот это мы и делаем ракеты, перекрываем Енисей, и даже в области балета мы впереди планеты всей», — пошутил переводчик. «А я посчитал что Вы профессиональный полиглот, — поспешил удивиться Романов. — так Вы ловко с ними общаетесь. А я вот ни бум-бум». «Спецшкола с английским уклоном в основе, а в институте удалось закрепить. А Вы какой язык изучали?» — «Русский — в семье, командный — в армии, матерный — на работе», — отшутился Романов и вспомнил свои экзамены по ин. язу на заочном юридическом «ликбезе», устыдился себя и ощутил, что краснеет.

Вспомнилось, как преподавателем на их факультете оказалась бывшая Володькина одноклассница Катя Довнарович, которая, пока он служил в армии и нарабатывал производственный стаж, успела закончить иняз, поступить в аспирантуру и заделаться преподавателем.

После первой же лекции Володька пригласил Катю в кафе, где объяснился в любви к ней и в нелюбви к языкам, в особенности к иностранным. Катя Володькины залеты еще со школы помнила, понимающе усмехнулась и пообещала: «Все будет нормально, Вовчик, ты только лекции посещай». Иностранный язык во времена железного занавеса считался предметом обременительным и необязательным и никто не мог предполагать, что пробелы в образовании Володьке придется осознать на пустынном пляже но не в Майами-бич, а в центре Сибири, в десятках километров от цивилизованного общества. Представился редкий случай пообщаться без лишних свидетелей с ребятами «оттуда», а на память кроме слов «дринк» и «брекфаст» ничего не приходит. Хотя отдельные слова и смысл фраз разобрать можно. Может благодаря тренировке и интуиции, в изощренном адвокатской практикой подсознании Романова во время спича Роджера Смита возникло ощущение, что сэр на русских сильно за что-то обижен, хотя и старается сделать хорошее лицо и скрыть досаду.

О своих подозрениях Романов и спросил у переводчика.

«Еще бы ему быть довольным, — засмеялся тот. — Он ехал в Сибирь овец стричь, а уезжает сам остриженным». — «Как?» — не поверил Романов.

«Очень просто, — снова хохотнул переводчик. — Год назад шеф нашей конторы посетил в составе областной делегации Англию с целью изучения передовых технологий в сфере обслуживания. Считается, что у британцев с этим все в порядке. В числе прочих прелестей капитализма, показали нашим олухам и столовую «фаст фуд» — быстрого обслуживания. А на наших заводах именно с этим и напряженка. Как обед — так бесконечная очередь к раздаче, жара, теснота, шум, скандалы и недовольство. Шеф посмотрел на английский «фаст фуд» и загорелся такое же оборудование купить, да еще, чтобы «на халяву». Едва он о своем пожелании обмолвился, как коммерсанты ему: чего изволите заказать? На какую сумму, в фунтах или долларах? А Роджер Смит уже готовый контракт подсовывает: очень выгодные условия, почти бесплатно. Наши и уши развесили, забыли, что у британских акул бесплатной одна наживка бывает. Взяли контракт на прочтение. Переводчики, как водится, обычные лингвисты, инженера среди них ни одного, юристов тоже. С грехом пополам, но текст перевели. На первый взгляд, в контракте сплошная выгода: оборудование Смит поставляет бесплатно, сам выезжает на запуск и опробование. А за это в течение пяти лет половину прибыли от эксплуатации оборудования должен получить Смит с компанией. Конечно, как полагается, если стороны не выполнят взаимных обязательств в положенный срок — предусмотрена выплата неустойки виновной стороной.

Наш шеф с иностранными дельцами ранее никаких дел не имел, клюнул на внешнюю благопристойность и респектабельность партнера и подписал контракт, особо в детали не вникая. Может, купился на обещания, а может, думал, что англичанин лопухнулся. Смит же, наоборот, все детали контракта заранее обдумал и как ему казалось, все предусмотрел и тоже был абсолютно уверен, что русского облапошил на все сто. Так или иначе — время пошло.

Точно в установленный срок, ни днем раньше, прибывает к нам из Англии заказанное оборудование. Отведенного контрактом времени на монтаж — в обрез. А у нас, как водится у русских строителей время монтажа на четыре этапа размечено: спячка, раскачка, накачка, горячка. Пока помещение освободили, пока оборудование на объект доставили, пока распаковали — уйму времени потеряли. В конце концов выяснилось, что оборудование есть, а монтажных чертежей и технологических схем к нему — нет и по всему видно, что и не бывало. Попробовать бы самим разобраться, да боязно: все оборудование электроникой нашпиговано, принцип работы неизвестен, да и в контракте оговорка, что фирма за поломки, допущенные некомпетентными специалистами во время монтажа, ответственности не несет и запасными частями не обеспечивает. Делать нечего — не пожалели денег на телетайп, запрашиваем фирму: так мол и так, мистер Смит, комплект техдокументации ВЫ позабыли вложить, просим ее выслать и дату окончания монтажа, предусмотренную контрактом, отодвинуть на то время, какое документация будет в пути. Пока мы ответа ждем — время идет. И работает оно на Смита и К⁰, поскольку если мы условия контракта не выполним и в срок линию не смонтируем, то неустойку фирме обязаны выплатить в три раза большую, чем само оборудование стоит. Наконец, дождались: обычной почтой приходит ответ. В своем письме Роджер Смит выразил недоумение, почему вопрос о техдокументации вдруг взял да и возник не вовремя, когда оборудование давно уже на месте стоять должно к прокрутке готовое. Ведь контрактом предусмотрена исключительно поставка оборудования, а о техдокументации в нем нет ни слова. Да и быть не может, поскольку у них, в Европе и Австралии, оборудование фирмы Смита монтируют исключительно дочерние предприятия фирмы, которым принадлежат эксклюзивные права на техническую документацию. В одностороннем порядке он, Роджер Смит, нарушить договора с дочерней фирмой не вправе, но не возражает, если Заказчик, то есть мы, самостоятельно обратится в дочернее предприятие с предложением о покупке комплекта документации или заключения договора на шеф-монтаж. Одновременно напомнил, что срок окончания монтажа, предусмотренный контрактом, наступает через 12 дней после подписания настоящего письма. И именно в этот день, он, Роджер Смит, собственной персоной надеется прибыть в Тюмень для пробной прокрутки оборудования. С уважением, и прочее, прочее.

Пока письмо до нас дошло, пока прошло через канцелярию, пока переводчик перетолмачил его с английского — декады как не бывало. Шеф как прочел письмо, как глянул на штемпели и календарь, так побагровел и взвился до потолка: «Негодяи! Работать не умеете! Завтра мистер Смит прибывает, а у вас еще не у шубы рукав! А что мне в обкоме скажут? Погубить меня думаете? Не выйдет. Я сам найду виноватого».

Надо заметить, что шеф в коридорах власти бока пообтер до блеска и усвоил накрепко, что начальник, будь он трижды дурак и простофиля, за собственные ошибки отвечать не должен и виноватым в них быть никогда не может, как не может быть виновен господь бог в непорочном зачатии девой Марией. «За все отвечают заместители и те, кто ниже их», — эту аксиому шеф усвоил твердо и навсегда. И, чтобы не подвергать ее справедливость сомнению и не создавать ненужного прецедента, срочно препоручил окончание монтажа, встречу и переговоры со Смитом своему первому заму, а сам экстренно отбыл в длительную командировку на Севера.

Ознакомившись с делом, первый зам уяснил всю безысходность ситуации и схватился за голову: в торгово-технологическом оборудовании он ровным счетом ничего не смыслил. И по примеру шефа, тоже стал искать крайнего: «Кто у нас за общепит отвечает?» — «Инженер-технолог Заголовцева», — доложили исполнительные помощники. «Раз инженер, то пусть и организует монтаж, — обрадовался заместитель. — Пригласите ее ко мне через полчасика, на инструктаж».

И свалили всю заботу на хрупкую женщину, которая хотя и отдала полжизни общественному питанию, хотя и закончила институт народного хозяйства, но по специальности была технологом по приготовлению пищи, а значит, в тонкостях монтажа оборудования, да еще импортного, не очень разбиралась. И до рокового дня даже не пыталась разобраться, так как знала, что для этого существует техотдел Г лавка, «Росторгмонтаж» и другие умные технари, которые, как положено по техусловиям Министерства торговли, оборудование смонтируют, испытают, а ее пользоваться им научат. А про сроки по контракту и существование конторы Роджера Смита даже и не подозревала. Но в силу присущего многим женщинам любопытства, новое оборудование еще загодя со всех сторон осмотрела, покрутила и пощупала. И кое-что в забугорной технике поняла. А самое главное — это то, что линию в ближайшее время запустить никак не удастся вследствие хитрой заморочки, не оговоренной в контракте Роджером Смитом, и по простоте душевной не замеченной Заказчиком. Тонкость игры Смита заключалась в том, что технологическое оборудование всех общепитовских точек города — многочисленные печи, духовые шкафы, плиты, жаровни, сковороды и прочее, испокон веков грелось и крутилось с помощью электроэнергии и о других источниках теплоснабжения никто не задумывался, да и взять их было негде — не подвели. Именно это обстоятельство и учел хитроумный британец, когда отгружал оборудование специально спроектированное и изготовленное для работы на природном газе, который, при полном отсутствии централизованного газоснабжения, не вдруг подведешь.

Эти обстоятельства и докладывала Нина Заголовцева первому заму, когда вошел его помощник и сообщил, что господин Смит из Москвы уже вылетел и пора ехать для встречи его в аэропорту. «Ну, матушка, доигрались, — подвел итог заместитель. — Выкручивайся теперь как знаешь. Я на себя беру встречу, размещение, культурную программу, а запуск оборудования — это по твоей части…»

Смит Роджерс свою аферу с контрактом просчитывал заранее, в ее успехе был вполне уверен, а потому приехал вдвоем не с наладчиком, а с юристом Мейджером, чтобы сразу зафиксировать несоблюдение контракта, не откладывая. Капиталисты ребята деловые, не нам чета, времени и денег терять не любят. Смит из их числа не исключение и в алчности другим не уступит, хотя по внешности — кроткий ягненок, на икону просится. Вот этот ягненок, вместо того, чтобы с дороги вымыться, отдохнуть, покушать, с городом познакомиться, как это у нас принято, прямо с посадочной полосы аэродрома потребовал отвезти его на объект, чтобы собственными глазами убедиться что и как. Юрист при нем. Куда нашим деваться — отвезли. Показывают: вот оборудование ваше, протерто, помыто, болтами схвачено. Но коммерсанту очки втирать бесполезно: «Газ подведен?» — спрашивает. Ему отвечают, что газа пока нет, но к утру непременно будет. И так это ему уверенно сообщили, что он сразу засомневался: «А далеко ли газовая магистраль?» — «Далеко, — отвечают, — так далеко, что можно сказать, что и совсем нет. Но к утру, а может, и еще раньше, на объекте газ будет».

Смит на часы с календариком внимательно посмотрел — не подошло ли время неустойку требовать — убедился, что рановато и можно успеть хорошо выспаться, и отбыл в гостиницу, очень вежливо предупредив на прощание Нину Заголовцеву, чтобы когда газ подведут — вызывала его на объект, не считаясь со временем суток. И уехал, уверенный, что до утра его никак не потревожат.

В гостинице Смит заказал к себе в номер сэндвичей с ветчиной и лососиной, дюжину бутылок темного пива и пригласил юриста Мэйджера спланировать дальнейшие совместные действия. Едва успели господа выпить по паре бутылок, как их потревожил звонок: «За вами пришла машина: газ подвели, и он горит во всех горелках». — «Не может такого быть — не поверил ушам Смит. — Всего два часа прошло».

- «Это в Европе такого не достичь, — парировала Нина Николаевна, — а у нас в Сибири и не такое случается. Мы медленно запрягаем, зато погоняем быстро». Наивный Смит! Испорченный европейской цивилизацией и благами британских ухоженных островов, он упустил из вида, что газ пропан может существовать в природе не только в магистральных сетях и разводящих трубопроводах, но и в 50-литровых баллонах, которые удобно транспортировать и присоединять к потребителям резиновыми шлангами. А Нина Заголовцева об этом вовремя вспомнила. Вам нужен газ для запуска? — получите. Прокрутим оборудование, а после не ваше дело — откуда мы его подведем — хоть с Ямала. Но неустойки вам, господа капиталисты, не видать.

Сразу после отъезда Смита в гостиницу, Нина спустилась в технический этаж здания, в мастерскую сварщиков и сантехников. После недолгих переговоров, два баллона с пропаном переместились в подсобное помещение столовой, а от них к оборудованию протянулись гибкие шланги. «Вэри гуд! — вынужденно оценил находчивость русских партнеров Смит. — Скажите вашему инженеру, чтобы последовательно запускал и прогревал оборудование». «А разве не ВЫ должны это делать? — удивилась теперь уже русская сторона. — Ведь по контракту Вы выезжаете на запуск и оборудование». — «Йес, — подтвердил Роджер Смит. — Правильно говорите, так в контракте. Я условие контракта не нарушил — приехал вовремя. Но это не значит, что на мне лежит обязанность шеф-монтажа и пусконаладки оборудования. Я должен присутствовать на запуске и все на этом, мои функции исчерпываются. А если до восьми утра оборудование не заработает — подпишем протокол о неустойке, и я улетаю».

- Может — без пусконаладки? — предложила Нина Николаевна.

- Без этого никак невозможно, — не согласился Смит. — Оборудование сложное — датчики, термопары, электронные мосты и другая автоматика-электроника сама собой не заработает. Впрочем, до утра у Вас еще время есть, вполне можете успеть с вашими талантами. — Это он так шутил: у англичан юмор черный.

- Успеем, — озлилась Нина Николаевна. — Еще как успеем. Не обессудьте, если среди ночи Вас еще раз потревожим.

- О нет, я надеюсь сегодня безмятежно выспаться, — усмехнулся Роджер Смит. — А Вам желаю приятной ночи. Гуд бай.

- Бай-бай, — повторила за ним Нина Николаевна. — Байбак! — вдруг ее осенило. — Где Байбак?

Байбак, — он же Вася Пульников, недавний электромеханик подводной лодки, а нынешний студент-дипломник факультета автоматизации индустриального института и, по совместительству, сторож и подсобник столовой, как всегда оказался на боевом посту — то есть спал в подсобке. За свою способность мгновенно засыпать в самых неприспособленных местах он и приобрел, как нельзя более подходящее к нему прозвище — Байбак. Другой, не менее яркой индивидуальной особенностью Васи была его страсть к решению всевозможных электрических схем, своего рода хобби. Кто-то любит решать кроссворды, а Вася коллекционировал в тетрадочке необычные схемы в надежде использовать в дипломной работе. И когда распаковали импортное оборудование, Вася, буквально, очаровался красотой внутреннего электромонтажа, любовался качеством изготовления пускателей, кнопок и промежуточных реле, разноцветными жгутами тщательно промаркированных проводов и, уж конечно, приборами автоматики. Всю эту паутину Вася во время ночных дежурств не торопясь срисовывал в тетрадочку, чтобы разгадать, как разгадывают кроссворды. На это уходили светлые июньские ночи, когда те, что помоложе гуляют, те, что постарше — спят. Вася же не гулял и не спал ночами — он самосовершенствовался. Однако недоспанное ночью, приходилось наверстывать днем.

Несмотря на это уважительное обстоятельство, Васю удалось разбудить и частично привести в чувство. «Че пристали? — недовольно заворчал он. — «Надо, Васенька, линию запустить», — попросила Нина Николаевна. — «Без газа не запустится, — там датчик давления есть». - не согласился Вася и приготовился спать дальше. Но Нина Николаевна эту попытку решительно пресекла: «Запустится, Васенька, газ уже подвели». «Правда? — удивился и обрадовался Василий. — Тогда можно попробовать. Зовите электрика». — «Ждет электрик», — поспешила предупредить Нина Николаевна неторопливого Васю.

«Можно попробовать, — уже не сонным голосом повторил Вася. — Девка пробовала — да родила. Может, и у нас что-то родится». И Вася развернул свою заветную тетрадочку: там много что хранилось!

А тем временем, господин Смит с господином Мейджером, приняв традиционную ежевечернюю дозу пива, спокойно отошли ко сну. Но вздремнуть им как следует в эту ночь не пришлось: около трех часов ночи их потревожил стук в дверь. На пороге вежливо улыбался переводчик: «Господа, прошу пожаловать на запуск линии. Все крутится и прогревается. Извините, что потревожил, но время нашей работы контрактом не оговорено», — откровенно поиздевался он в отместку.

Прибыв на место, и убедившись, что интрига с контрактом не удалась и партия проиграна в последний момент, Смит, вопреки ожиданиям, не впал в нервную депрессию, а пришел в совершеннейший восторг и восхищение остроумным русским решением неразрешимой для британца задачи. «Где тот инженер, который смог это сделать? Я хочу выпить с ним за его удачу!» — кричал он переводчику. «Спит в подсобке», — отвечала Нина Николаевна. Васю снова растолкали и подняли со стеллажа, чтобы представить англичанам. Роджер с недоверием оглядел Василия, оценил его отекшее со сна лицо, мятые и потертые джинсы, обтрепанные рукава рубахи и не поверил: «Это именно он смог?» — «А че! — понял вопрос Вася. — Мы любую технику освоим. Так что, вези еще — справимся. А пить я с ним не буду — не хочу. Ай кэн нот дринк виски». — И снова пошел спать. Словом, не выгорело дельце у Роджера Смита — вот он и убивается».

- Но у него осталась возможность получать половину прибыли от эксплуатации оборудования. Может, это его утешает, — возразил Романов.

- Откуда она вдруг возьмется, прибыль, в нашем общепите — когда он вечно на дотациях. Да наша система так устроена, что при любых условиях, на самом современном оборудовании сумеем бесприбыльно сработать…

Рассказчика прервало завывание, каким славятся пикирующие бомбардировщики, да еще побочные дефективные чада отечественного авиапрома — подвесные лодочные моторы «Вихрь», которое усиливаясь с каждым моментом сделало невозможной дальнейшую беседу. И не только беседу: Джек Мейджер и Абориген самостоятельно установившие общий язык и взаимопонимание, к сожалению Смита, исполнявшего роль рефери, отвлеченные ревом мотора, прекратили матч по армрестлингу, в состоянии уверенной ничьей и повернулись к реке.

Обшарпанными боками похожая на шелудивого пса, дюралевая лодка «казанка» на «пятке» вылетела из-за зеленого мыса и, ведомая явно нетвердой рукой рулевого, после нескольких замысловатых пируэтов на собственной волне умудрилась-таки вылететь корпусом на песок прямо напротив отдыхающих. Помятая личность в затертой, как швабра, тельняшке, такой же свежести хлопчатобумажных брюках и кирзовых сапогах, выйти из лодки не пыталась, возможно опасаясь его зыбкого состояния или справедливо полагая, что надежнее сидеть в лодке, вцепившись в ее борта, чем пробовать удержаться на неустойчивой береговой поверхности, которая то вздымается, то ускользает из-под ног в сторону. Сломившую рулевого слабость и неуверенность в собственных силах отчасти объясняла стоявшая в этот день жара, раскалившая его ничем неприкрытую голову, отчасти абсолютно пустая бутылка из-под горькой настойки «Ермак», завалившаяся под слани лодки. Другая, такая же, но нераскрытая, ждала своей очереди у ног рулевого. Романов рулевого сразу опознал: среди водномоторников пришелец был известен как мото-бич Крокодил Гена. Он и был тем гонцом, которого Абориген ожидал из магазина в деревне Есаул.

Общение Крокодила с иностранцами для всех обещало последствия самые нежелательные и неприятные. Вместе с Романовым всполошился и Андрей. Он даже привстал с песочка, чтобы успеть нейтрализовать в случае необходимости Крокодила еще на дальних подступах. Но не преуспел: Крокодил из лодки сам выйти не смог. Однако орать мог, и очень громко. Чем не замедлил воспользоваться, как своей последней возможностью самоутвердиться и заявить о своем присутствии в этом чудесном месте. От всей полноты переполнивших его хмельных чувств, Гена обратился к собравшимся на берегу с речью, состоявшей из самых отборных слов, которые он впитал с молоком матери, табаком отца и водкой деда. Я не берусь пересказать содержимое этой речи, поскольку она несколько сложна для неподготовленного и неискушенного в подзаборной лексике, но некоторые, самые невинные слова типа: «Козлы вонючие» и «педерасты» можно привести.

По лицам иностранных гостей пробежала тень: заметно было, что подзаборную лексику они воспринимают без переводчика. Назревал скандал, если не международного масштаба, то в масштабах уголовного кодекса. Мейджер — юрист и неизвестно еще какого реванша и какой компенсации ему захочется.

«Ну, теперь тебя точно — снова посадят, — на ухо Аборигену ласково пообещал адвокат. — За соучастие в оскорблении иностранцев и дискредитацию советского общества». «Понял, — огорчился Абориген и вдруг захотел выпить. Ни слова более не говоря, он вылил остатки водки в кружку, осушил залпом, закусил, по-сиротски, корочкой, затем резко встал и вброд подошел к корме лодки. Первое, что он предусмотрительно сделал — выбросил на песок непочатую бутылку. Затем, не видя другой возможности остановить излияние беспричинных ругательств, размахнулся и двинул кулаком прямо в сквернословящую пасть Крокодила. От дружеского внушения Крокодил взмахнул ручонками и опрокинулся через борт в воду. «Вери гуд!» — восхитились англичане силе русского тычка и простоте нравов. (Должен заметить, что этот способ урегулирования отношений в описываемые годы был популярен не только среди аборигенов Туры, но и в среде многих известных в мире международных политиков ходило мнение, что сильный русский удар — лучшее лекарство для снятия локальных напряженностей).

Абориген сделал еще шаг в реку, за штаны и тельняшку как беспомощного щенка выловил Крокодила Гену и бросил его на дно лодки.

«Вери гуд, рашен бокс. Нокаут: уван, ту, сри, фо, файв…» — продолжали изливать восторг англичане.

Абориген поднатужился и оттолкнул лодку на быстрину. Течение закрутило «казанку» и унесло ее вместе с худоязыким Крокодилом за поворот. А Абориген подобрал с песка бутылку и вернулся к столу, где его встретили приветственными возгласами.

«Это инспектор рыбоохраны — фишинспектор, — хлопая по плечу Аборигена пояснил англичанам находчивый переводчик. — А тот, в лодке — браконьер. Фишинспектор браконьера маленько поучил, как соблюдать закон».

— Вэри вэл, — одобрили русский способ утверждения законности иностранцы. — Вэри вэлл.

А Джек Мейджер потрогал татуировку Аборигена и поинтересовался: «Моряк?» — «Моряк, — криво усмехнулся Абориген. — Вот только полоски на «тельнике» не поперечные, а продольные». И вдруг непроизвольно добавил на чистом английском: Эскьюз ми. Ай эм сорри». Андрей и Романов только переглянулись: не прост оказался Абориген.

Между тем вдруг обнаружилось, что летний день не бесконечен и пора возвращаться. Место на катере нашлось всем. Внизу, в освещенном кубрике Романов и Тучин учили англичан играть в подкидного дурака и весело хохотали. А в затемненной катерной рубке стояли у штурвала Андрей и Абориген. «Тебя как кличут, братан? — как бы между делом спросил Андрей. «Колонтаец», — вяло ответил тот. «А где живешь?» — «На берегу, под лодкой, — последовал ответ. — Я старшина-моторист с “ОСВОДа”».

«То-то мне лицо твое знакомым кажется, — засомневался Андрей.

— Ты на «Неге» в экспедиции не работал?» — «Зачем тебе знать?» — уклонился от ответа Колонтаец. «Работал, работал, — вспомнил Андрей. — Ты еще на гитаре играл и самодельные песни пел. А потом ты уехал, а я не успел. И чуть на нары не загремел тогда. Теперешний твой начальник Ермаков стал на меня дело шить и пришил бы, если бы по весне труп Мишки Тягунова не отыскался. Его медведь возле обласа подстерег и задрал, а есть не стал — наверное, сытый был. И деньги при нем потом обнаружились. Правда, уже не деньги, а так себе, бумажки негодные — зимой как раз реформа прошла — потому и не растащили по себе тайком. Меня и на допросы таскать перестали, а потом в армию призвали. А ты неужели этой истории никогда не слышал?»

«Не слышал я этого, — заскрипел зубами Колонтаец. — Выходит, что два хищника один другого жизни лишили, оба от своих злодейств не насытились, а на меня, крайнего, менты дохлое дело повесили, чтобы красиво отчитаться. Эх, знать бы где упасть, да подстелить соломки… Вся жизнь бы по другому пути пошла».