Гражданин Города Солнца. Повесть о Томмазо Кампанелле

Глава XXXVIII

Когда Мавриция не было рядом, Кампанелла чувствовал, как ему недостает его советов в военном деле. Однако когда Мавриций вернулся, Кампанелла испытал вместо облегчения тревогу. Казалось, надо радоваться. Турки согласны помочь. Назначен день и место, когда и где их суда нападут на побережье, начнут обстрел, высадят пехоту. В тот же самый день спустятся с гор фуорушити.

Тройной удар подготовлен как нельзя лучше. Почему же тревожится Кампанелла? Когда Джамбаттиста делла Порта собирался впервые соединить несколько веществ, он отделял от каждого вещества по крупице, соединял их в малой реторте, смотрел, что получится. Точно так же поступал когда-то изобретатель пороха немец Бертольд Шварц. Если бы он сразу начал смешивать вместе уголь, селитру, серу в большом количестве, не испытав смесь малых крупиц, он взлетел бы на воздух, не доведя опыта до конца, и некому было рассказать, что он придумал.

Пробовать с осторожностью, пробовать на малом! — говорил делла Порта. Хорошо ему говорить! Хорошо было изобретателю пороха. Он, Кампанелла, не может испробовать свой план осторожно и на малом. Тому, кто готовит восстание, чтобы создать справедливое государство, возможности поставить опыт на малом не дано. Примеряться он может только в уме. Рисковать приходится всем. Всем и сразу. Каждое действие, ведущее к восстанию, совершается окончательно. Все, чего они не предусмотрят сейчас, потом уже не сделаешь. Их трое. Он, Кампанелла, в уме которого живут истории множества войн, заговоров и восстаний от библейских времен, когда Давид поверг Голиафа. Он помнит монаха Якопо Буссолари, который двести с лишним лет назад поднял народ против правителей Павии, одержал победу и начал преобразовывать жизнь города. Он помнит и другого монаха — Иоахима Калабрийского, который проповедовал жизнь, основанную на равенстве, и предсказывал наступление царства справедливости. Дионисий, как никто, знает жизнь калабрийцев. У него знакомые и в темных пещерах фуорушити и в роскошных епископских дворцах. Он умеет толковать с крестьянином и дворянином. С каждым на его языке. О делах житейских и о политике. Мавриций рожден не только для войны, но и для переговоров. Прекрасный триумвират!

Едва в мыслях Кампанеллы мелькнуло это слово, он помрачнел. Он хорошо помнил, чем заканчивались в прошлом судьбы самых блистательных триумвиратов. Он не ровняет их троих с триумвирами древних, но одно ему ясно уже сейчас — полного согласия между ними нет. Вот еще причина, почему нельзя откладывать восстание, чуть заметные трещины разномыслия могут углубиться. Да и невозможно откладывать: срок турецкому флоту назначен.

Когда они коснулись этого важнейшего пункта плана, Дионисий не сдержался и негромко озабоченно проговорил то, о чем давно думал:

— Турки помогут нам прогнать испанцев. Прекрасно! А кто поможет нам потом прогнать турок?

Мавриций вскочил. Его лицо мгновенно побелело, а голос прозвучал сдавленно, гнев перехватил ему горло.

— Вначале вы посылаете меня договариваться с турками, а теперь, когда я договорился!..

Кампанелла перебил его. Никем не выбранный главным среди заговорщиков, он не сомневался: главенство принадлежит ему. Никто не оспаривал этого. Он знал, заговорщики называют его Мессией. Он не присваивал себе такого имени, но если они зовут его так и такое имя укрепляет их веру в победу, хотя носить его смертельно опасно, от него дышит костром, — пусть называют! Кампанелла властно перебил Мавриция:

— Замолчи! Не ищи упрека там, где его никто не высказал. Если что-нибудь принесет нам беду, это сомнения в споры. Мы перешли свой Рубикон!

Кампанелла указал широким взмахом руки на речку Стильяро, струившуюся подле рощи. Бурная и полноводная весной, когда в горах таял снег, сейчас, в августе, она неглубока и неширока. Ее переходили вброд, замочив ноги не выше колен. Но ведь и Рубикон, граница между Галлией и Италией, был не слишком широк и глубок. Однако когда он был перейден, это означало: возврата нет! А сколь ничтожно то, к чему стремился Цезарь, переходя Рубикон, по сравнению с тем, к чему стремятся они! Он искал в своем походе на Рим пути к личному могуществу, его вело честолюбие — они ищут пути к всеобщему счастью! Их ведет любовь к людям. Они не должны, они не могут, они не смеют сомневаться.

Август был даже для здешних мест необычно жарок. Ночи томительны. Ручьи обмелели. В колодцах не хватало воды. Трудно стало поливать огороды. Засуха — грозный знак, предвещающий перемены. Вот так и надо толковать его людям. Тогда сама беда принесет пользу заговору!

Каждый из дней, оставшихся до назначенного срока, тянулся бесконечно. Кампанелла вставал рано, весь день был на ногах, ночью долго не мог уснуть: дневные беседы, тревоги, опасения, строки новых стихов, мысли о будущем одолевали его. Любое неосторожное слово, сказанное днем, ночью приобретало очертания грозной опасности. Пустяк, который он забыл сделать днем, вырастал ночью в препятствие неодолимое. Мысль металась. Сон был тревожен и сил не прибавлял. Скорее бы все началось!