А пока он остается узником. И положение его опять ухудшается. Напрасно думал комендант Кастель дель Ово, что на острове он — владетельный господин. У него были завистники. Святая Служба получила полный благородного негодования донос о неслыханной снисходительности коменданта Кастель дель Ово к нераскаявшемуся еретику.
Пока комендант, за один день потерявший всю свою важность, оправдывался, Кампанеллу, после шести лет, проведенных на острове, спешно вернули в Замок Святого Эльма. Подземная камера, которую он некогда назвал в стихах своим Кавказом. Прометей прикован к той же скале. Сырой, гнилостный полумрак, никаких книг, никаких посетителей, никаких поблажек. Связи, некогда с таким трудом установленные, оборвались. Теперь тут другой врач. Другой священник изредка приходит к нему. Надзиратели тупы и жестоки.
И снова потянулись дни, недели, месяцы, годы…
«Я немало видел в тюрьме заключенных, — писал Кампанелла, — за долгое время свыкшихся со своей неволей и уже не желавших выходить на свободу, столь низкими и рабскими были их души: они уже не представляли себе, что могут жить иначе». Он не таков! Он не желает свыкаться с неволей, сколько бы ни длилась она. Низкое, рабское чуждо его душе. Едва узник, возвращенный в замок Святого Эльма, обрел возможность писать (едва? Чтобы получить ее, ушли месяцы!), он принялся за новое сочинение — речь в защиту Галилея… Память о первой встрече с Галилеем в Падуе Кампанелла сохранил навсегда, за его блистательным возвышением в науке следил внимательно. Едва он получил возможность писать письма, он обратился с дружественным посланием к Галилею, потом писал ему еще несколько раз, но ответа не дождался. Может быть, Галилей счел небезопасной такую переписку, а может быть, ответы были написаны, но не дошли. Кампанелле было горько это молчание, но он не затаил обиды. В 1616 году Кампанелла узнал, что церковь запретила Галилею развивать учение Коперника. Бесправный заключенный решил помочь человеку, которого, несмотря на его молчание, продолжал считать другом и глубоко уважал как ученого. А ведь Кампанелла отнюдь не во всем был согласен с Галилеем, со многими его доводами спорил в своих трудах. Кампанелла и Телезий принадлежали к эпохе, которая кончилась вместе с Бруно, а Галилей начинал эпоху новую. Упрекать ли Кампанеллу — оторванного от собратьев по науке, от их опытов и споров, в том, что он отстал от Галилея? Удивляться ли тому, что, признавая подвижность небесных тел, он считал Землю недвижно расположенной в центре мира? Кампанелла мог бы сказать о себе: «Я не разделяю ваших взглядов, но готов умереть за ваше право эти взгляды иметь». Он доказал это, написав «Апологию Галилея» и послав ее в Ватикан. Искушенный в полемике с теми, от кого исходят запреты, Кампанелла доказывал: взгляды Галилея не противоречат учению святой католической церкви, а, напротив, способны прославить его.
Он, чьи сочинения, как напечатанные, так и не напечатанные, запрещены, он, числящийся в неисправимых еретиках, рисковал многим, когда посылал такое письмо. Уже тем, что напоминал о себе! Его обращение было опасным свидетельством против него. Оно доказывало, что, несмотря на все препоны, он знает о борьбе вокруг теорий Коперника и Галилея, знает о запрете, но дерзает оспаривать его…
А он дерзнул, защищая Галилея, процитировать такие слова, некогда неосторожно сказанные одним из отцов церкви: «Если истина скандальна, лучше согласиться, чтобы произошел скандал, чем прекратить поиски истины».
Ватикан не ответил на дерзость Кампанеллы. Пройдут еще несколько лет, его «Апология Галилея» стараниями верного Адами будет издана в Германии. Галилея о том известят друзья. Они напишут ему, что «Апология» построена на великолепных и неопровержимых доводах. Галилей никак не откликнется на это.
…Спустя века в бумагах Галилея найдут такую запись: «Отец Кампанелла, я предпочитаю найти одну истину, хотя бы о незначительнейших вещах, нежели долго спорить о величайших вопросах, не находя истины».
Когда-то в молодости они понимали друг друга. Теперь они говорили на разных языках. Галилею была важна истина, которую можно доказать строго, проверить опытом и вычислениями. Кампанелле нужны были истины, охватывающие землю и небо, судьбу человека и судьбы народов, идею бога и мысль об общем устройстве природы, истины, опытом не доказуемые, числами не выражаемые. Тут не просто один человек не мог понять другого, тут одна эпоха в жизни науки отказывалась понимать другую. Как бы горько было Кампанелле узнать об этом! Но встретиться и объясниться невозможно. Кампанелла по-прежнему в заключении.