Громов: Хозяин теней. 2

Глава 20

Глава 20

«Патентованные живительные капли доктора Нахурина придадут Вам сил и бодрости, а также помогут сохранить молодость и красоту! Созданные на основе древнего рецепта синойских монахинь, усовершенствованного согласно последним веяниям науки, живительные капли доктора Нахурина содержат двадцать пять редких трав, корень травы жуан-шен, известный в империи Цинь своими удивительными свойствами, а также кровь кромешных тварей. Достаточно трёх капель в день, чтобы на годы забыть обо всех болезнях и слабостях».

Известия

Я чуть подтолкнул тень, и она осторожно сунулась в щёлку. Замерла. И расползлась по полу, сродняясь с другими, обычного свойства тенями. Но видим мы всё одно.

Купе.

Столик пустой. Два нетронутых стакана с чаем. Сушки.

Алексей Михайлович в мятом костюме. Пиджак расстёгнут. Видны ремни кобуры, да и рукоять револьвера выглядывает, намекая на непростой характер хозяина. Генерал вовсе в рубахе, придавленной на плечах широкими подтяжками. Манжеты расстёгнуты и рукава закатаны по самые локти. На левом плече видна россыпь мелких пятен, то ли крови засохшей, то ли ещё чего.

— Искать будем. Плохо, что положили сволочей, мёртвых ведь не допросишь. А здесь уровень куда выше, чем у обычных бомбистов. Так-то с поганью кромешной они давно забавляются. Намешают травок, костей, в пыль перетёртых, купят у ходоков камушков заговорённых. Дурманные травы, хмарь, гнилуха, да и мало ли, чего ещё. Не мне рассказывать. Вот…

Алексей Михайлович потрогал голову, которую перетягивало белое полотнище.

— Но болезнь эта… с таким я впервые сталкиваюсь. И нет сомнений, что вашего внука отравили. Не знаю, как им удалось вынести потницу, стабилизировать, сохранить, самим не заразившись. Но сумели же как-то. А «Туман» и вовсе в голове не укладывается. Полного рецепта не сохранилось… — тут он запнулся, задумавшись на долю мгновенья. — Считается, что не сохранилось. Но по тому, что удалось… узнать, нужна как минимум кровь глубинных тварей. А это не тот товар, который легко достать…

— Ходоки?

— Девять десятых пасутся у ворот, не рискуя заходить дальше, чем на сотню шагов. Остальная часть рискует разведкой, да и эти не суются глубже первого уровня…

Это есть ещё какой-то, выходит?

— Тут Охотник потоптался. И опытный.

— Дерьмо… — произнёс генерал презадумчиво.

— Сейчас, скорее всего, заляжет… если не глуп. Хотя не понятно, зачем ему?

— Идейный?

— А вот как раз среди них идейных мало. Почти феномен. Дарников хватает, дворян полно, боярские дети и те встречаются. Охотники же не связываются. Знаю, что ищут их.

— Кто их не ищет, — проворчал генерал.

— Это верно…

— Громов?

— Склонен полагать, что случайность. Именно та случайность…

— Которая спасла нашу задницу. И не только нашу… да уж, не думал, не гадал, а на старости лет… а с ним чего делать будешь?

— То, что и должен. Проследить, чтобы столь талантливый юноша обрел дом. Хотя…

— Что опять?

— Слухи… поймите, это не совсем мой профиль деятельности. Я как-то больше по бунтовщикам там… эсеры, меньшевики. Они люди простые и понятные даже в своей странной логике. Не то, что высший свет.

— Не любишь?

Алексей Михайлович поморщился. Не любит. И без слов понятно.

— Но и до меня доходило, что не всё ладно… — продолжил он медленно, явно подбирая слова, — что полоса у Громовых началась неудачная. И что не сама собою… впрочем, я в эти игрища не лезу.

— Всё отца простить не можешь.

— А это вас не касается.

— Не скажи… Анна…

— Мы поженимся, — это было сказано спокойно и уверенно. — Я больше не повторю своей ошибки.

А вот генерала этакое заявление не порадовало. Вон как посмурнел. Брови над переносицей сошлись. Лицо окаменело и сам вперёд подался, налёг весом на столик. Тот и затрещал.

— Договор заключим по прибытии. А свадьбу — когда пройдёт срок траура…

— Нет, — произнёс Анчутков.

Сухо и жёстко.

— Что на этот раз вас не устраивает? — а вот Алексей Михайлович явно не собирался отступать. И руки на груди скрестил. Ногу за ногу закинул. — Моё положение в роду? Моя бесперспективность? Отсутствие возможности содержать вашу дочь должным образом?

А это, похоже, старые обиды выглянули. И улыбочка у Алексея Михайловича теперь больше на оскал похожа.

— Да, признаю, десять лет тому меня сложно было назвать… подходящей партией. Третий сын. Калека. К службе, конечно, годен, но не более того. Из доходов — бабкино поместье. О чем вы и высказались со всею прямотой. И я весьма вам за это благодарен.

Я прям шкурой чую, как из него благодарность прёт.

— Это заставило меня переосмыслить жизнь и…

— Бросить службу?

— Ну да… армия очень от этого пострадала.

— Зря, Алексей… пострадала. Или думаешь, там не нужны умные?

— Нужны. Но сильные нужнее. И родовитые. И мы оба знаем, что там для меня путь был бы закрыт.

— Зато среди опричников открыт…

— Как видите… — Алексей Михайлович криво усмехнулся. — Мне вот никогда не было понятно презрение к жандармам. Они делают нужную работу.

— Может и так. Золотари вон тоже делают нужную работу, но здороваться с ними никто не станет.

— То есть полагаете… что я навроде золотаря?

— Можно и так сказать. Тебя не любят, Алексей. Ни в народе, что понятно, ни на верхах… и там, пожалуй, сильнее не любят, чем в народе. Конечно, Государь пока тебе благоволит, но…

— Это пока. Думаете, не понимаю?

— Не до конца. У тебя почти нет союзников. Твои реформы, они многих затронут… те же концессии, которые по твоему предложению собираются передавать кому-то там. Ты ж по сути лишаешь старые рода их исконных привилегий. Или вот заводские. Думаешь, промышленники обрадуются твоим идеям? Ограничение рабочего дня — это ещё ладно, это разумно. Но минимальная заработная плата? На кой? Каждый платит, как может, а там пусть сами думают. Страхование здоровья работников? Что ты там ещё нафантазировал? Каждый день, каждый час, каждую минуту в уши государя нашёптывают, что ты не делаешь лучше, что надо наоборот. Строже. Жёстче. Затянуть…

— Удавку на шее народа? Она и так затянута до предела. Вы ведь понимаете. Видите это.

— Я-то понимаю. Вижу… осознаю… как и то, что ты на своём месте и года не продержишься. Или одни убьют, или другие. Или в лучшем случае отправят куда на край света. Аннушка же…

— Сама способна за себя решить, — Анна открыла дверь. — Спасибо, папа, за заботу, но… я согласна.

И сказала это, глядя на Алексея Михайловича.

— Анна, ты…

— Я уже совершеннолетняя, папа. Давно. И долг дочерний исполнила, как ты просил.

Алексей Михайлович спешно поднялся и пиджак застегнул. И посторонился:

— Вам не стоило вставать… вы…

— Я отлично себя чувствую, — она всё же опёрлась на руку, но садиться не стала. — Более того, я бы хотела заключить брак сразу по прибытии в Городню.

Решительная женщина.

— Анна, это неприлично! — генеральша тоже перестала прятаться. — В конце концов, у тебя муж погиб…

— И мне надо играть роль убитой горем вдовы? При том, что и вы, и я, и все-то вокруг знали, каким он был на самом деле? Хватит с меня. Я устала. От притворства. От игр светских. От всего вашего… я просто устала.

Ясно.

Тут дела и сердечные, и глубоко личные. И с одной стороны мне до них дела нет особо, но с другой чуется мне с этими людьми ещё дело иметь. А вот старый опыт подсказывает, что чем больше ты о людях знаешь, тем это самое дело иметь легче.

Не то, чтобы я кого-то шантажировать собирался, но уж больно в этом мире зыбко всё.

Ненадёжно.

А потому продолжим не самое пристойное, но весьма полезное дело копания в чужих жизнях. Тем паче, что тень пока не заметили. Если вдруг почуют присутствие, буду врать, что она сама погулять вышла, моим бессознательным состоянием воспользовавшись.

— Тратить время на траур… сколько прилично будет? — нервически осведомилась Анна. — Год? Два? Пять?

— Хотя бы полгода…

— За которые вы успеете подыскать более подходящую партию, так мама? И договор составите… и потом мне будет крайне неудобно подвести семью…

Похоже, дамочка родителей знает.

— Хотя поверьте, на этот раз мне будет весьма даже удобно…

— Анна, прекрати.

— Прекратить? С чего бы… я ведь помню, как это было… помню, что ты мне говорила, матушка. Та поездка на воды, якобы мои нервы успокоить и обдумать всё хорошо. А потом вдруг помолвка, о которой объявляют газеты. Как удобно, правда? А потом и свадьба… правда, жениху больше моё приданое интересно, нежели я. И у него долги. А ещё любовь к картам, выпивке и не только. Но это же ерунда, верно? Невинные мужские развлечения. Зато он военный и рода хорошего. Это ведь так важно, чтобы хорошего рода… а что мы должны даже молочнику, потому что и приданое, и всё содержание он спускал в карты, так это мелочи.

— Анна, у тебя истерика, — произнесла генеральша жёстко. — Тебе нужно успокоиться…

— И смириться…

— Ни к чему устраивать скандалы при посторонних.

— Посторонние? А мне казалось, тут все свои… так ведь?

Я не свой. Но меня не видно. Тень тоже.

Алексей Михайлович взял Анну за руку и сказал:

— Будет так, как ты захочешь.

И она разом успокоилась, даже будто выдохнула.

— Боюсь… — начал было генерал, до того молчавший. — Поспешность поставит крест на карьере Алексея Михайловича.

— Переживу.

— Погодите, — Анчутков махнул рукой. — Анька, обсядь. Давай по-серьёзному, без этого бабьего визгу.

Анна открыла было рот, но закрыла, стоило Алексею Михайловичу её в сторону отодвинуть.

— Присядь, — сказал он мягко.

И Анна подчинилась.

— Оно, конечно, с Аполлошкой нехорошо вышло… Машунь, вот и ты сядь куда, а то маячишь, давишь на нерв.

— У меня дочь едва не убили. И внуков. И вообще… — проворчала генеральша, но тоже присела.

Все сидят.

Чаёк стоит. Прям благочинная картина, хоть ты на картину этих, русских передвижников, отправляй. Или кто там картины с чаепитиями писал?

— Тогда мне нужна была поддержка. И Пушкины обещали-с… ситуация была неприятною. В штабе… произошли некоторые события… опасного, скажем так, толку, — генерал первым нарушил затянувшуюся паузу.

— Шпион?

— До этого, слава тебе Господи, не дошло, но вот воровство изрядное… и ладно бы только полковой казны, там-то я бы из своих покрыл. Дело чести.

Тяжкий вздох.

— Оружием мой заместитель торговать начал. Артефактами боевыми. И защитными. И так, по мелочи, ружья там, патроны, сапоги, вакса… что-то списывал, будто бы учения прошли и стрельбы, что-то — как порченое. И главное, я ж ему верил, от как себе. А выявилось аккурат во время штатной проверки… я-то с того и копейки не взял, но кто бы поверил? И ладно бы, если б просто уволили, но ведь и разбирательство началось бы, а там суд, конфискация. Могли б и титула лишить. Позор какой! Вовек бы не отмылся… и не только я. Тебя б, Анька, не то, что в жёны, в гувернантки бы на приличное место после такого не взяли б, не говорю уже о братьях твоих. Им бы тоже пришлось со службы уходить. А куда? Я уж, говоря по правде, и стреляться думал.

— Папа!

— Мне и предложили дело замять… вот…

— Погоди. Конюшинов? Который застрелился в тот год? — генеральша повернулась к мужу. — Ты мне ничего не рассказывал.

— Волновать не хотел. К нему свой разговор был. Плакался, конечно, но хоть уйти по-человечески духу хватило. А вот остальное мы и провели под списание.

— И ты меня… папа…

— Пушкины — род большой. И с влиянием… и тогда это вполне себе неплохим вариантом виделось. Я помогу мальчику с карьерой. А Пушкины в свою очередь и за меня слово замолвят, там, на верхах… карьеру-то давно уж не на поле брани строят. Тем паче пока у нас войны ни с кем нет.

— Пока, — произнёс Алексей Михайлович повернувшись к окну. И по выражению лица его было сложно понять, о чём он думает.

Но виделось, что делает это матом.

— Это… не здесь и не сейчас, — генерал покосился на задумчивую жену.

— Я его не любила, — возмутилась Анна.

— Тю… любовь… понавыдумывали. Вон, Машка меня тоже не любила, если так-то… а родители сказали и пошла. И мне отец сказал, что жену нашёл. И поженились. И жили вон… и живём. И жить будем.

Только генеральша на него поглядела как-то вот, превыразительно. Я поёжился от этого взгляда.

— Но то дела прежние. Что до нынешних, то с Пушкиными у меня дел общих давно уж нет. Слишком уж они…

— Светские? — подсказал Алексей Михайлович с откровенной насмешкой.

— Вот именно… в лицо одно, за спиной другое, и гадай, чего у них там в голове на самом-то деле. Я к таким игрищам не привыкший, да… кой-чего соображаю уже. Так вот… ежели эта дурь у вас всерьёз…

— Это не дурь, папа!

— Не дурь, так не дурь, — генерал решил не спорить. — Тогда вам за границу надобно… скажем, в Баден-Баден. На воды.

— Зачем?

— Затем, что тут скоро Пушкины объявятся наследство требовать…

— От него одни долги остались, — фыркнула Анна.

— А ещё дети.

— Я не отдам детей! — а вот теперь она испугалась. — Я… в конце концов, это ведь не развод.

— Именно, что не развод. И потому ты в своём праве. И тут я поддержу… не хватало, чтоб из внуков мне свитских сделали… однако знакомств у Пушкиных много. Да и действовать они будут не нахрапом. И потому лучше бы тебе просто-напросто уехать. Вон… с сопровождением.

И на Алексея Михайловича кивнул.

— Если он тебя с детьми взять готовый.

Алексей Михайлович откинулся на спинку диванчика и усмехнулся так, кривовато.

— Знаете… воспитание у меня, конечно, хорошее, но порой так вот и тянет просто взять и дать в морду.

— А ты заматерел, Алёшенька… — и произнесено это было тоном предовольным. — Вот там, в Бадене, и поженитесь. Чай, справочку тебе выправим о вдовстве быстро. И о том, что ты, Лёшка, в браке не состоял… а с бастардом своим чего делать станешь?

— С этим, папа, мы сами разберёмся… — ответила Анна. — Никита — славный молодой человек. И мне кажется, они с Сергеем найдут общий язык…

— Ишь ты… уже и познакомиться успела. Не буду спрашивать, когда… оно и вправду, порой меньше знаешь, легче жить. Но так вот… ты, Алёшка, с карьерой своей сам думал. Сложно у тебя там всё, не для моих умов. Слыхал, что будто бы тебя прочат в личные порученцы государевы…

— Уже.

— Даже так? Поздравляю… верно. Не знаю. Он ведь и осерчать может.

— Может.

— И крепко…

— Думаю, справлюсь.

— Так-то да… многое меняет… хотя вот Пушкины всё одно будут гадить. Мелочные они. Порой даже не ради выгоды, а потому как случай подвернулся. Хотя не они одни такие… но раз уверен, то… скажись раненым. Тебя вон тоже задело… целитель полковой доклад составит. Да и так-то… возьмёшь отпуск по ранению. Поедешь. В Бадене и поженитесь. Надеюсь, понятно, что платьев там, кортежей и прочего — не надобно? Как батюшку уговаривать станете, это уже ваша проблема… ну а хотите, то и так живите…

— Папа?

— Что? Вон, ноне, говорят, иные времена. Просвещенные. А старая мораль, она для старых пней. Раз Анька так боится, что к женитьбе иной принудим, то и пускай… главное, что когда вы вернётесь, женатыми там или ещё какими, то уж и страсти перекипят. И вопросы лишние задавать остерегутся.

А разумный план же.

— А дети?

— А дети пока со мной побудут. Вон, у Громовых погостим. Чай, Аристарх не откажет в приюте. Заодно и с ним побеседуем…

— Баден… — Алексей Михайлович задумался. — Анна… а ты бывала за границей?

— Только в Бадене. На водах… с мамой.

— Тогда как ты смотришь, чтобы… проехаться? Скажем, Вена — красивый город… или вон Берлин ещё. Париж… в Гааге вон конференция собирается. Международная. По вопросам разоружения…

Анчутков только крякнул.

— Ты… там… только гляди, — сказал он мрачно. — Если вдруг… кто… полезет тебя, поганца, убивать и Аньку заденет, я ж тебя своими руками добью. Ясно?