— …Да вы поймите: у мальчика сильнейшая психическая травма! Каждая минута промедления может оказаться для него по-сле-едней, и нам с вами надо думать о том, что можно предпринять уже сегодня. Уже се-го-одня!..
Перед оперуполномоченным уголовного розыска Олегом Мироновым сидела худощавая русоволосая женщина лет тридцати пяти с блеклым лицом мученицы. Серые запавшие глаза посверкивали сухо и жестко, а слегка тронутые помадой припухлые губы то и дело конвульсивно кривились. Говорила она хорошо поставленным учительским голосом, который в иные моменты наливался особенной силой и звучал с тугим певучим надрывом.
— Евгения Павловна!.. — обратился опер к заявительнице, дав ей выговориться. — Евгения Павловна, зачем раньше времени предполагать худшее?
Утром в прошедшую пятницу четырнадцатилетний Павлик отправился в школу, однако до школы не дошел и домой не вернулся — ни в этот день, ни в последующие три дня.
— Он взял с собой какие-нибудь вещи?
Женщина задумалась, вспоминая.
— Да, пожалуй. В шкафу нет его джемпера. И вот что мне сразу бросилось в глаза: его учебники и тетради валялись на столе в беспорядке… Кто-то, значит, в мое отсутствие проник в квартиру и похитил Павлушу, в спешке запихнув в его школьную сумку джемпер.
— Мужа у вас нет?
— Два года назад развелись.
— Где он сейчас?
— Не знаю! Представьте себе: даже не интересовалась. Алименты приходят из Тюмени.
— Ваш сын с ним не переписывался?
— Представьте себе: за все это время Павлуша ни разу — ни ра-азу! — не вспомнил о нем.
— Полагаете, что к отцу он не мог уехать?
— Да вы что, в самом деле!.. Послу-ушайте: о моем бывшем муже мы можем поговорить по дороге!
В дверь кабинета просунулась чернявая голова лейтенанта из дежурной части:
— Звонят с улицы Ново-Афонской, пятнадцать! Там по подъездам шастает какой-то мужик, и с ним девка. Заглядывают в замочные скважины, у мужика вроде как связка ключей в руке… Сходил бы, проверил.
Олег взглядом указал лейтенанту на женщину:
— Никого больше нет, что ли? — Он знал, что дежурный опер со следователем полчаса назад выехали на квартирную кражу. — В другие кабинеты заглядывал?
— Соломина тут, да одну ее не пошлешь.
Катя Соломина из отдела по делам несовершеннолетних чуть больше года назад кончила школу милиции. Совсем еще девчонка.
— Одну не пошлешь, ясно, — согласился Олег.
Но тут вернулся из городского изолятора, где он допрашивал задержанного, следователь Саня Уткин, здоровенный добродушный парень, еще и полугода не прослуживший в милиции. Так что они вдвоем с Катей и отправились на Ново-Афонскую улицу проверять сигнал жильцов. А Олег вернулся к прерванному разговору с заявительницей:
— У Павлика могли быть при себе деньги?
— Я стараюсь воспитывать его так, чтобы он не думал о деньгах, у него есть все необходимое, — сказала Евгения Павловна. — Но все-таки вы мне скажите: мы поедем в Крылатовку или нет? Как вы не понимаете: ведь в любую минуту может случиться самое страшное!..
Далась ей Крылатовка! Прежде чем написать заявление в милицию, она обратилась к знакомому экстрасенсу. Тот, определив какими-то ему одному ведомыми путями направление поиска, велел убитой горем матери взять такси и мчаться за полсотни километров в эту самую Крылатовку, где издали указал дом, в подвале которого якобы томится похищенный мальчик.
— Евгения Павловна…
— Вы, конечно, ничему не верите и в душе надо мной смеетесь, но я рада этой информации, она мне говорит, что мой сын жив, хотя и находится в тяжелейшем состоянии. Если бы не эта информация, то сейчас я уже оплакивала бы его… О господи, он сидит сейчас в сыром подвале и молит меня о спасении, а я ничего — ни-че-го! — не могу для него сделать!..
— Евгения Павловна, вспомните, пожалуйста, с кем ваш сын общался перед тем как исчез. Это могли быть случайные, мимолетные встречи…
Женщина прижала ко рту кулачок, задумалась.
— Ах, да! — вдруг оживилась она. — Действительно, один момент я упустила! Волнуюсь потому что. Понимаете, в нашем подъезде, двумя этажами выше, проживает некая Валя Ерохина. Она на год старше моего Павлуши и у них не могло быть никаких общих интересов. Говорят, та еще девица, — Евгения Павловна понизила голос: — Курит, водится с какими-то подозрительными парнями, а оба родителя почти не бывают дома. Челноки, мотаются взад-вперед то в Турцию, то в Москву, то еще куда-нибудь. Я запретила Павлуше даже разговаривать с этой девицей. И что вы думаете? Недавно я заметила, что она опять липнет к Павлуше. Выбирает, понимаете, такое время, когда он выходил в сквер выгуливать Альму. Я, разумеется, спросила у него, о чем они говорили. О собаках, ответил сын. Будто бы ее родители обещали купить ей собаку, и она советовалась с Павлушей, какая порода лучше. Я удовлетворилась ответом, потому что Павлуша никогда мне не лгал. Но сейчас думаю вот что: эта Валя по чьему-то поручению психически обрабатывала моего сына… У меня есть все основания так думать. Сейчас, после времени, я вспоминаю, что в последнюю неделю перед исчезновением Павлуши у него был какой-то испуг в глазах. Как раз в это время к нему и липла Ерохина. И экстрасенс, — вы, конечно, можете не верить этому, а я верю, потому что… ну, в общем, верю!.. — когда я ему показала последнюю Павлушину фотографию, он сказал, что Павлуша был кем-то сильно запуган. И если бы, говорит, он с вами поделился своими страхами, то не случилось бы того, что случилось…
— К какому времени относится фотография? — спросил Олег.
— Да буквально за неделю до того, как Павлушу у меня… украли, кто-то из собаководов щелкнул его в сквере, — прижав руки к груди, она тоненьким голоском протянула-проплакала: — Ну ради Бога, поедемте в Крылатовку!.. Я уже на после-еднем пределе!..
И в этот момент в коридоре завыла сирена.
— Извините… — Олег выскочил из кабинета.
— На Ново-Афонской Уткина застрелили! — крикнул ему выбегавший из дежурной части опер.
— Саньку!?. — не помня себя, Олег кинулся обратно в кабинет. — Евгения Павловна, дело такое… Я должен закрыть… — и не слушая ее возмущенных возгласов, выхватил из сейфа кобуру с пистолетом, приладил под мышкой, запихнул в карман наручники и демонстративно подбросил на ладони ключи: — Завтра поедем в Крылатовку!.. Завтра, завтра!..
На месте происшествия работали следователи и эксперты из городского управления. Уткина уже увезли на реанимационной машине, он был ранен в шею.
В одной из легковых машин знакомый Олегу следователь брал у Кати свидетельские показания.
— …Я с этой девкой шла впереди, — плача рассказывала Катя, — держала ее за руку и не видела, как тот вырвался из Сашиных рук. Когда обернулась, Саша уже бежал за ним… Догнал и повалил… Тут моя девка рванулась, побежала к ним. Я — за ней. А Саша с этим барахтаются на тротуаре. Саша подмял его и стал заворачивать руку, а девка подскочила и — каблуком Сашу по руке. И дальше стреканула… Я догнала ее, опять ухватила за руку… И услышала выстрелы… Потом увидела, как парень побежал в сторону Московской улицы… И засовывал на ходу пистолет за ремень…
— Вы что, не обыскивали задержанных? — спросил Катю следователь. — Как у мужчины пистолет оказался?
— Обыскивали… — убито проговорила она.
— Почему сами без оружия были? И даже наручники не прихватили?
— Я как-то не думала. А Саша… Не знаю, почему…
…Возвращаясь в райотдел Олег мысленно рассуждал о том, кто больше виноват: он ли — что сам не пошел проверить сигнал, Уткин ли с Соломиной, проявившие непростительное легкомыслие, отправившись на задание как на прогулку, или власти, которые держат милицию на голодном пайке, из-за чего из милиции уходят «старички» а их место занимают желторотики, которым не один год надо набираться опыта и вырабатывать навыки, без которых в милиции нечего делать. В прошлом году ушел в частное сыскное агентство Слава Орехов. Следователь, каких поискать. Недавно встретились случайно. «Как дела, Пинкертон?» — поинтересовался Олег. «Да так, скучновато». — «Возвращайся». — «А семью кто будет кормить?»
Тем, как кормить семью, Олег пока не озабочен, а женится — придется и ему решать эту проблему.
…В кабинете он еще раз проглядел уголовное дело о пропавшем без вести Павлике — тонкую папочку с вложенными в нее несколькими листками. Сообщенные заявительницей факты нуждались в тщательной проверке, а времени было в обрез: что можно, надо успеть сделать до завтрашнего утра, до того часа, когда снова явится Евгения Павловна и будет настаивать на поездке с экстрасенсом в Крылатовку.
Без четверти шесть Олег снял телефонную трубку и набрал номер.
— Гела? Здравствуй, солнышко…
— Здравствуй, мой хороший! Ты не забыл?
— Нет, но рано не получится.
— Плохо… И никак?
— Знаешь, нет…
— Плохо… А когда получится?
— Часов в восемь.
— Ну… Может, дождусь…
— Постарайся!
Они познакомились недавно, при самых банальных обстоятельствах: Олег помог ей избавиться от приставшего к ней «крутого» парня.
И влюбился сразу, бесповоротно. Стройная, изящная, большеглазая, Гела была удивительно похожа на одну эстрадную звезду, которая последнее время часто появлялась на телеэкране и с обворожительной улыбкой что-то шептала в микрофон. До сих пор Олег находил, что у этой звезды совсем нет голоса, но после того как обнаружил ее сходство с Гелой, купил один из ее альбомов. И явился с ним к Геле, дабы послушать вместе на фоне стука собственных сердец. Однако реакции, которая последовала, он никак не ожидал. «Неужели я в самом деле похожа на эту бледную куклу? — с оскорбленным видом воскликнула Гела и с брезгливой гримаской указала Олегу на дверь: — Пойди выброси это в мусоропровод!» Он сходил и выбросил, а когда вернулся, Гела сказала, что хочет этим вечером побыть дома одна. С тех пор он твердо усвоил, что его Гела ни на кого не может быть похожа, потому что во всей вселенной она единственная и неповторимая. Хотя и со странностями. Но у кого их нет?
В начале седьмого Олег отправился на улицу Шаумяна, в гости к Вале Ерохиной. А по дороге думал о странностях своей Гелы, удивительно щедрой на любовь, безудержной в страсти, можно даже сказать ненасытной, и в этом отношении они с Олегом идеально подходили друг другу. Но всякий раз, когда после бурных, продолжавшихся далеко заполночь соитий они укладывались спать на ее огромной, в половину комнаты, кровати-«сексодроме», Гела, пожелав Олегу спокойной ночи, заворачивалась с головой в отдельное одеяло, и после этого Боже сохрани прикоснуться к ней до самого утра или ненароком слово сказать вслух. Как-то во сне Олег обнял ее, и был безжалостно выдворен с кровати на пол, где и провел остаток ночи. Другая ее странность — она упорно не желала выходить с Олегом из дому. За все время, что они были знакомы, ему ни разу не удалось вытащить ее ни кино, ни в кафе, ни просто по улице прошвырнуться. А на днях призналась, что в самый первый день их знакомства определила Олегу испытательный срок. Оставалось еще чуть больше месяца. «Пока что ты держишься молодцом, — сказала она, погладив его ладошкой по щеке. — Особенно не ропщешь на мой деспотический характер. Я уже начинаю думать, что мы могли бы стать неплохой парой. Другие со мной и месяца не выдерживали, уже вскоре начинали выяснять отношения, всерьез отстаивать какие-то принципы. Да пошли они в Думу со своими принципами! Я никого за руку не держу, и характер менять не собираюсь. Не нравится — скатертью дорога. А ты меня принял такой, какая я есть. Даже когда я бываю стервой и позволяю себе говорить с тобой оскорбительным тоном, ты не показываешь вида, что обижаешься. Ревнуешь меня к Киру и тоже не показываешь вида… — сообразив, что проговорилась, решила подсластить пилюлю: — Но это нисколько не унижает тебя, напротив, я все больше убеждаюсь в том, что ты настоящий мужчина…» — «Кто такой Кир?» — спросил Олег. И Гела вынуждена была сказать, что это ее давняя любовь, безответная, но такая необоримая, что до сих пор Кир чуть ли не каждую ночь является ей во сне. Потому она и не пускает Олега в свои сны. Она до сих пор надеется и ждет, что Кир однажды явится к ней наяву. Почему-то ей кажется, что их встреча произойдет неожиданно, на улице, и потому она пока воздерживается выходить из дому вместе с другим мужчиной. «Но ты, лапушка, уж очень-то не переживай, — сказала она. — Я ничего не могу поделать со своим сердцем, но Кир наверняка чувствует твое присутствие в моем доме, потому что приходит все реже и реже, последний раз я видела его четыре ночи назад…»
Разговор этот происходил четыре дня назад. Вчера Гела пожаловалась, что Кир наверное совсем ее забыл. При этом вид у нее был несколько смущенный.
— Знаешь, кого я видела прошлой ночью во сне?
— Кого?
— Тебя! И мне хорошо как никогда было с тобой!..
Однако и после этого она не пустила его к себе под одеяло. Правда, пообещала: если Кир опять не придет, она перестанет его ждать.
— Сколько можно!.. — и, поглядев на Олега ясными правдивыми глазами, пообещала: — Не переживай, Олежек, все будет хорошо! Я чувствую, что еще немножко, и твои шансы будут предпочтительней…
Дверь ему открыла — предварительно попросив показать в глазок служебное удостоверение — высокая рыжеволосая женщина средних лет, в легком цветастом халатике и с кухонным полотенцем в руке.
— Что-нибудь плохое? — с тревогой в усталых темных глазах негромко спросила она, оглянувшись на одну из выходивших в прихожую дверей. — Мы с мужем только сегодня приехали…
В прихожей вдоль стены стояли крупногабаритные клетчатые емкости, должно быть с товаром.
— Мне обязательно присутствовать? — спросила женщина, когда Олег сказал о цели своего прихода.
— Желательно, но если доверите…
— Пожалуйста, — с явным облегчением разрешила женщина и, обернувшись, крикнула — Валюш!..
— Что-о? — послышалось из-за двери.
— К тебе из милиции!
Немного погодя одна из дверей отворилась и в прихожую вышла грациозно-стройная милашка в таком же, как у матери, только покороче, ярком шелковом халатике. Сделав большие глаза, тут же виновато опустила их. Прикусив губку, замерла в ожидании.
— Ну, здравствуй! — Олег протянул ей руку.
— Здрассте… — ответила девочка, не подав руки и не подымая глаз.
— Будем знакомы: Олег Саныч. Можно к тебе?
— Проходите… — и развернулась как на пуантах, впорхнула в комнату и стремительно подскочила к тумбочке. Олег из-за ее спины не разглядел, что она спрятала в верхний ящичек.
Он уселся спиною к окну, Валя же осталась стоять с опущенными глазами, сцепив пальцы рук.
— Сядь и расслабься, — велел ей Олег. — Не съем я тебя. А пришел вот зачем. Павлик Литовский потерялся. Мать с ума сходит. На тебя вся надежда.
— Я… Я не знаю, где он… — Валя поглядела на опера широко распахнутыми ярко-кофейными глазами.
— Ты же с ним встречалась в сквере, когда он свою Альму выгуливал.
— Когда это?
— Да перед тем как он потерялся. Валюш, тебя с ним видели, поэтому даже не пытайся мне… говорить, что этого не было!
— Я не пытаюсь!
— Вот и умница! Чайком угостишь? Что-то в горле першит.
— Скажу маме… — и направилась к двери.
Она тут же вернулась, но той полминутки, пока ее не было, Олегу хватило, чтобы заглянуть в ящик тумбочки.
— О чем же вы с Павликом говорили?
— Ну, о разном… Я уже не помню…
— Совсем-совсем ничего не помнишь?
Валя подумала.
— Про собак говорили…
— Верно, — кивнул Олег. — Ты хочешь щенка, но не знала, какую породу выбрать, и спросила у Павлика. Он посоветовал королевского пуделя, так?
— Совсем нет! — мотнула головой Валя. — Мы решили… Я наверное возьму кокер-спаниеля.
— Ах, да! — хлопнул Олег себя по лбу. — В конце концов, вы с ним остановились на кокер-спаниеле. Они такие забавные, эти собачки. Еще Павлик наверное про отца рассказывал. Он кто у него, космонавт?
— Нет, просто летчик. — Валя привстала и потянулась рукой к полочке с электронными часами, висевшей над диваном, к лежащему рядом с часами черному пластмассовому фотоаппарату-малютке. Однако тонкие длинные пальцы девочки ухватили не аппарат, а невидную Олегу с его места коробочку сигарет «Мальборо». Вместе с зажигалкой. — Я закурю, ладно?
Ее мать, предварительно постучав, вкатила в комнату небольшой сервировочный столик.
— Угощайтесь, — и удалилась, прикрыв дверь.
На столике дымился в маленьких чашечках черный кофе. В вазочках были конфеты, сахар и печенье.
Валя, положила сигарету на блюдечко, поднесла чашечку с кофе ко рту.
— Когда ты его проводила?
Валина рука дрогнула, кофе плеснулся в вазочку с рафинадом.
— Куда?.. — еле слышно пролепетала Валя.
— Он же в Пермь к отцу уехал?
Валя опустила голову, поднесла ко рту сигарету, окуталась дымом. Олег ждал минуту, другую.
— Это ты его в скверике фотографировала? — спросил он, достав из планшетки снимок, который дала ему Евгения Павловна.
Утвердительный кивок.
— Про тот снимок даже не спрашиваю, — Олег указал пальцем на тумбочку.
Валя подняла на него свои красивые кофейные, тревожно забегавшие глаза, пригасила сигарету.
— Какой — тот?
— Валюш… — Олег посмотрел на девочку с насмешливым укором: — Ты меня уж извини за излишнее любопытство, но я вынужден был заглянуть сюда, — выдвинув ящик тумбочки, он достал из него цветное фото: Павлик сидит, развалясь на Валином диване, а над головой у него — полочка, на которой стоят электронные часы, но нет на ней фотоаппарата. — Ну, и когда ж ты его щелкнула? — Олег поставил пустую чашечку на блюдце. — Только честно.
Лицо у Вали заполыхало жаром. Тряхнула своими роскошными темно-русыми волосами и, смежив веки с длиннющими ресницами, чуть слышно обронила:
— Не помню… Давно…
— Ну-ка, посмотри, какое сегодня число? — Олег кивком указал на полочку с часами.
Валя посмотрела.
— Сегодняшнее… — и поглядела на опера выжидательно.
— А здесь? — он достал из тумбочки фотографию и поднес к ее лицу. — По-моему, вчерашнее, а? Это что же, выходит, Павлик только вчера уехал в Пермь к отцу?
— Вчера, — глухо отозвалась Валя, закрыв лицо ладонями. — Только не в Пермь, а в Тюмень!
— Ну да, в Тюмень! И все эти дни он у тебя жил?
Валя не ответила. И не отнимала от лица ладоней.
Олег сокрушенно помотал головой.
— Раньше он бывал у тебя дома? Бывал, по глазам вижу, хоть ты их прячешь! А мать с ума сходит, решила, что бандиты украли сыночка.
Он никак не мог отделаться от чувства вины за то, что случилось с Саней Уткиным. Надо было ему самому пойти, ничего бы с Евгенией Павловной не сделалось.
— Никто его не крал! — сказала Валя. — Так получилось…
— Ну, и последний вопрос, — сказал Миронов. — Павлик покупал билет на поезд?
— Конечно.
— Где ж он деньги взял на билет?
— У меня были…
— А ты где взяла?
Вскинула голову, отбросила со лба волосы и — с вызовом:
— Заработала! Я им, — небрежный кивок в сторону двери, — помогаю на вещевом рынке… — и вдруг посмотрела на Олега умоляющими глазами: — Вы этой… его матери не говорите, что мы… Что он ко мне приходил… — поморгала, сняла пальцем слезинку.
«А Саньки, может, уже нет в живых…»
— Уж как получится, — сказал он, поднимаясь.
Без четверти восемь он вошел в подъезд Гелиного дома, держа в руке большую красную розу с бисеринками влаги на лепестках. Бегом поднялся по лестнице на третий этаж, и уже протянул руку к кнопке звонка, когда увидел в круглой скважине дверного замка свернутую трубочкой бумажку. Развернул, прочитал:
«Милый, пока ждала тебя, нечаянно задремала, и пришел Кир. Я в полном смятении. Прости, но ты сам виноват. Гела».
Утром, когда он пришел на работу, Евгения Константиновна дежурила у дверей его кабинета.
— У вас на ходу машина? — спросила она.
— С машиной нет проблем, — сказал Олег, проходя в кабинет и усаживаясь за свой стол.
— Тогда, может, сразу и поедем?
— Присядьте на минутку. У меня для вас новости.
Евгения Павловна побледнела.
— Что-нибудь очень плохое?
— Нет, напротив. Но вы все-таки присядьте, — и, когда она опустилась на стул, сообщил, что Валя Ерохина призналась, о чем они с Павликом разговаривали во время прогулок в скверике.
— Это так важно? — нетерпеливо спросила Евгения Павловна.
— Да, — сказал Олег. — Потому что Павлик много рассказывал ей о своем отце.
— И вы решили, что…
— Вчера вечером я звонил в Тюмень и говорил с его отцом. Павлик там. Живой и невредимый.
— О Господи! — простонала Евгения Павловна, бессильно уронив руки на колени
Преступника, стрелявшего в Уткина, задержали на другой же день в Цыганском поселке, куда он пришел за героином, и где его караулили. Как потом выяснилось, он уже находился в розыске: за ним тянулись два старых убийства.
…А на третий день, не приходя в сознание, скончался Саня Уткин.