Имитация

17. Перст судьбы

В Торске Валентин не знал, что такое простуда. Если не считать обязательных для работников завода профилактических осмотров, можно считать, что он за все годы проживания в Торске ни разу не был у врача.

Возможно, сказалась перемена климата, только не прошло и двух месяцев со времени приезда в Екатеринбург, как однажды ночью у него поднялся жар. Он метался в постели, пытаясь в беспокойном поверхностном сне ухватить руками и соединить концы телефонного провода. Утром его разбудил Олег:

— Опоздаешь на работу!

Яркий свет электрической лампочки резал глаза. Валентин хотел сказать, что сейчас встанет, но вместо слов изо рта у него вырвалось лишь бессвязное сипенье, и острая боль резанула горло.

Олег приложил к его лбу ладонь.

— Мать честная! — и побежал на вахту вызывать врача.

Никаких лекарств, а толстая неповоротливая врачиха выписала целую пачку рецептов, Валентин покупать не стал. Температура сама прошла, остался только насморк и слегка побаливало горло. Закрывая больничный лист, врачиха выписала ему направление на УВЧ. Он покинул поликлинику, даже не поинтересовавшись, где находится процедурный кабинет.

Однако к вечеру нос у Валентина так заложило, что дышать он мог только ртом. Промаялся всю ночь, весь следующий день, а вечером после работы побрел в поликлинику.

В физкабинете медсестра в марлевой повязке усадила его перед аппаратом и, перевернув песочные часы, вышла в соседний кабинет, прикрыв за собою дверь. За несколько секунд до истечения песка вернулась, чтобы отключить аппарат, сделала отметку в направлении и, опахнув Валентина ароматом духов, обласкав взглядом темно-карих продолговатых глаз под черными узкими, круто взлетающими бровками, направилась за ширму, где на кушетке, залитой ослепительно ярким голубоватым светом, лежал мужчина с хорошо развитой мускулатурой, в темных очках и плавках. Валентин проследил взглядом за легкими шажками ее смуглых ног, такими плавными, словно шла она по воздуху, совсем не касаясь пола, и ощутил острое чувство ревности.

На другой вечер, когда он опять шел в поликлинику, у него слегка замирало в груди от предвкушения новой встречи с кареглазой сестричкой. Однако в процедурном кабинете его встретила крашеная блондинка предпенсионного возраста. Валентин растерянно огляделся: «А где.?» — «Изольда? — в бесцветных глазах блондинки дрожала откровенно издевательская усмешка. — Ножку подвернула… Ножку…»

За пять сеансов с насморком было покончено, и Валентин решил на УВЧ поставить жирную точку. Вечером после работы, не спеша перекусив в общаге, он спустился на вахту и позвонил Иде. Хотел выспросить новости, но у Иды сидела Лина, и разговор о главных новостях не получился.

— Приезжай, — сказала Ида. — У нас тут вкусная рыбка. И еще что-то…

Лину он не переваривал, почему — и сам не знал.

— Мне на УВЧ надо, — сказал он первое, что пришло в голову, и в тот же миг почувствовал какое-то необъяснимое беспокойство. Глянул на часы: было без двадцати семь. Физкабинет работал до семи. «Не опоздать бы!».

— Ну конечно, конечно, иди лечись! — безоговорочно одобрила Ида его благое намерение. — А завтра обязательно надо встретиться…

— Да. Ну, пока!.. — Положив трубку, стремглав поднялся в комнату, оделся и побежал в поликлинику.

У двери в физкабинет не было ни души. Он потянул на себя дверь и заглянул внутрь. В кабинете было пусто. Однако свет горел.

Валентин тихонько кашлянул, и в ответ из-за ширмы как эхо донесся легкий шелест. В следующий момент оттуда вышла сестра в белом халате и без маски.

— Я опоздал? — спросил Валентин.

— Ну, и молодец, что пришли! — сказала сестра, и он узнал эти продолговатые темные глаза с круто взлетающими бровками.

Тем не менее само лицо показалось ему совершенно незнакомым и чужим.

На этот раз, перевернув песочные часы, она никуда не ушла. Присев сбоку на стул, стала ждать.

— Как ваша нога? — спросил Валентин.

«Ножку подвернула. Ножку…»

— Еще побаливает, — сказала сестра и неожиданно спросила: — Вы где живете?

— На улице Грозина, — сказал Валентин.

— Тогда нам немножко по пути. А то я уж запаниковала: Дороги ужасные, а сейчас так темно…

Дороги для пешей ходьбы и в самом деле были ужасные. С самого ноября снег падал почти не переставая. В газонах его намело по пояс, а тротуары поднялись чуть не на полметра. Все бы ничего, да вот зима пока что стояла сиротская, не зима, а сплошные оттепели: днем тротуары развозило, а к вечеру вымешенную ногами снеговую кашу примораживало, и тогда пешеходы на бугристой заледенелой коросте тротуаров здорово смахивали на эквилибристов.

Пока Изольда переодевалась, он дожидался ее в коридоре, и когда из дверей физкабинета вышла, прихрамывая, улыбающаяся длинноногая красотка в узких брючках, теплой кожаной куртке и белой вязаной шапочке с помпоном, опять в голове явственно прозвучали язвительные слова ее пожилой сменщицы: «Ножку подвернула. Ножку…»

Одну остановку, до улицы Шаумяна, проехали автобусом, а дальше надо было идти дворами, мимо гаражей, в кромешной темени. По обледенелым буграм и ямам.

— Да тут еще трубы проходят под землей. Каждый год их раскапывают, поэтому летом после дождя тоже не пройти… — пожаловалась Изольда.

Крепко ухватившись обеими руками за Валентина, она ступала на больную ногу с большой осторожностью и временами тихонько поохивала. Валентин, прежде чем сделать очередной шаг, прощупывал ногою бугорок, на который собирался ступить.

И все-таки не убереглись, почти уже возле дома Изольда соскользнула больной ногой в ямину, и Валентин, пытаясь подхватить ее второй рукой, в которой нес сумку с продуктами, шабаркнул этой сумкой по ледяной коросте.

С его помощью Изольда утвердилась на здоровой ноге и на некоторое время застыла как в столбняке.

— Очень больно? — спросил Валентин.

— Боюсь, все насмарку…

— Не можете идти?

— Давайте попробуем…

С грехом пополам доковыляли до подъезда.

— Ох, теперь по лестнице надо как-то взобраться!..

— Нет проблем! — Валентин осторожно подхватил ее на руки и понес вверх по лестнице.

На площадке четвертого этажа опустил ее на здоровую ногу и протянул для прощания руку. Изольда вложила ему в ладонь свой кулачок, затем разжала пальцы и одновременно повернув его руку ладонью вверх. В руке у него оказалась связка ключей.

— Вон тем, желтым! — ткнула Изольда пальчиком.

Открыв дверь, он помог ей войти, снять курточку и сапоги.

— Ты не торопишься? — спросила она, улыбнувшись краешком рта, — и, не дав раскрыть рта, распорядилась: — Тогда раздевайся и проходи. Я сейчас, только переоденусь…

… Валентин подошел к серванту и всмотрелся в прикрепленную изнутри к стеклу цветную фотографию хозяйки. Игриво прищуренные блестящие глаза под круто взлетающими бровками, небольшой аккуратный нос, словно тонким перышком обведенные губы…

— Валечка!.. — позвал его жалобный голосок.

Он вышел в прихожую и увидел Изольду в дверях ванной комнаты. Она стояла на одной ноге в солнечно переливающемся халатике, одной рукой держась за косяк.

Он помог ей добраться до кресла.

— Больше я не нужен?

Изольда смотрела на него с загадочной улыбкой.

— Тебе никто не говорил, что у твоих рук очень сильное биополе? — спросила он, дотрагиваясь своей теплой, бархатно мягкой ладошкой до его ладони. — Необычайно сильное!

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Валентин, высвободив руку.

— Напрасно ты меня здесь усадил, — сказала Изольда. — Пошли-ка на кухню!

На стенах кухни висели красно-желтые шкафчики. Крышка у стола была красная, а ножки желтые.

Изольда велела Валентину включить в розетку высокочастотный «филлипсовский» чайник, достать из шкафчика печенье и банку с растворимым кофе. Исполнив, что от него требовалось, Валентин сказал, отступая к двери::

— Ну все, я пошел! Приятно было познакомиться…

Изольда жестом остановила его.

— Кстати, моя сумка в прихожей, под телефоном, — принеси ее, пожалуйста!

Он принес сумку. От нее исходил винный запашок, и внутри похрустывало стекло.

— «Монастырская изба»… — взгрустнула Изольда, извлекая из сумки помятый и мокрый брикет сливочного масла и мешок с батоном.

Развернула брикет, кончиком ножа сковырнула с него осколок стекла и со вздохом отложила масло в сторону:

— Не стоит рисковать. В холодильнике есть баночка свиного паштета. Ты не против?

— Спасибо, я все же пойду, — сказал Валентин.

— Посмотри там на верхней полочке, под испарителем.

Валентин извлек из недр холодильника зеленую баночку, повертел в руках.

— Это не паштет, — сказал он. — Икра…

Изольда удовлетворенно кивнула:

— Тоже неплохо. Но к ней требуется масло, — и она снова занялась брикетом, тщательно осмотрела его еще раз. — Может, рискнем? И пожалуйста садись, а то у меня скоро шея отвертится. Тебя ведь дети не ждут.

— Ждут, — Валентин вздохнул. — В том-то и дело, что ждут. У меня их четверо, мал-мала-меньше…

— Лихо. А жена ревнивая?

— Нет, на редкость доверчивая. Любит…

— Значит, дурнушка.

— Да не так чтоб уж…

— Квартира большая?

— Четырехкомнатная. Недавно вселились.

После второй чашки кофе Валентин опять засобирался. Изольда не стала его удерживать:

— Спасибо за все. Очень приятно, когда тебя носят на руках, но в следующий раз, надеюсь, буду бегать вприпрыжку.

«Следующего раза не будет», — подумал Валентин.

Положив руку ему на плечо, Изольда проскакала в прихожую. Пока он одевался, нацарапала скверным стержнем на газетном клочке номер телефона.

— Может, будет желание поинтересоваться моей бедной ножкой…

Легкое прощальное прикосновение маленькой теплой руки к щеке и тонкий аромат духов ощущались и после того, как, воротясь в общежитскую комнату, взбудораженный нечаянной встречей, он улегся на свою скрипучую железную кровать.

Пока сон не пришел, Валентин с сожалением думал о том, что настоящая Изольда оказалась совсем не такою, какой представлялась его воображению, когда была в марлевой повязке. Однако напрасно он старался припомнить облик той, придуманной Изольды, перед глазами стояла живая, уверенная в себе, знающая себе цену, избалованная вниманием мужчин красотка-вамп, которая не прочь поразвлечься с очередным поклонником. Однако у него, Валентина, аллергия на женщин, которые ведут себя настырно и пытаются подчинять его своей воле. Выражается это в его полной неспособности испытывать по отношению к настырным женщинам каких-либо нежных чувств. По крайней мере, так было до сих пор.

Уже засыпая, Валентин дотянулся в темноте до висевшего на стуле пиджака, нащупал в боковом кармане газетный клочок, разорвал его напополам, затем еще напополам, и еще, и еще… Поленившись вставать, ссыпал клочки под кровать.

И во сне ему явилась вчерашняя, не придуманная Изольда.

«Зачем ты это сделал?» — печально спросила она и, опустившись перед кроватью на колени, уронила ему на грудь голову. В порыве раскаяния он гладил ладонями ее вздрагивающие плечи и волосы, целовал мокрые горячие щеки. Изольда плакала: «Ты ничего не знаешь: я на той бумажке закодировала нашу судьбу. Что ты наделал!» — «У нас не может быть общей судьбы, — с сожалением сказал Валентин. — Ты совсем не такая женщина, которая мне нужна…» — «Какая — не такая?» — «Ты слишком красивая. Такие не умеют по-настоящему любить». — «Ничего ты не понимаешь!» — в отчаянии воскликнула Изольда и еще крепче прижалась головой к его груди.

И тут он проснулся. Пошарил на полу возле кровати, но пальцы не нашли бумажных клочков. Тогда, соскочив на пол, он включил свет и посмотрел под кроватью. Затем обследовал постель. Нигде ничего. Мыши сожрали, решил Валентин, не найдя другого объяснения. Мыши в комнате водились.

Бумажку с номером телефона он даже не разворачивал и позвонить Изольде теперь при всем желании не мог. Однако увиденный сон и момент пробуждения, а также загадочное исчезновение клочков бумажки ввели его в такое смятение, что весь день он только об этом и думал. И решил вечером наведаться к Изольде.

— Я только узнать…

— Вот и молодцом! — Лицо Изольды лучилось радостным удивлением. — Сейчас по телевизору будет фильм, вместе и посмотрим… Нога? Лучше, видишь — уже сама ковыляю. Была у травматолога, переломов и трещин нет, но до понедельника обязана сидеть на больничном…

Они прошли в комнату и уселись рядышком перед телевизором. Пока что шла реклама, вещавшая сперва о преимуществах «Тайда» перед всеми остальными порошками, а затем о несомненных преимуществах «Ариэля», тоже перед всеми остальными порошками.

— Между прочим, — сказала Изольда, — нам с тобой повезло: еще немного, и ты не застал бы меня дома — уже хотела к подружке бежать. Забыл про телефон? Надо было позвонить…

— Знаешь, я куда-то задевал твою бумажку, — повинился Валентин, машинально сунув руку в карман пиджака, и тотчас выдернул ее с таким видом, словно наткнулся пальцем на иголку. — Кажется… — с удивлением и смущением он смотрел на газетный клочок с номером Изольдиного телефона.

— Какое же наказанье тебе придумать? — укоризненно качая головой, проговорила Изольда. — Ладно, на первый раз прощаю. Но чтобы больше!..

Начался фильм. Американский боевик. Немного посмотрев, Изольда поморщила носик:

— Ерунда какая-то. Ты не находишь?

— Да уж… — не стал спорить Валентин.

— А что там еще показывают? — пробежала пальцами по кнопкам пульта, задержала взгляд на каком-то сериале, опять поморщилась, глянула на Валентина испрашивающе: — Вырубим? — и, не дожидаясь согласия, погасила экран.

А так славно было сидеть в близко сдвинутых креслах, почти касаясь Изольды плечом, и какая в сущности разница, что там, на экране, мелькает…

Однако она не собиралась выпроваживать его домой: в холодильнике у нее оказался свежий, только что из магазина торт.

— Извини за нескромный вопрос: ты давно живешь один? — спросила Изольда, разливая по чашкам чай.

Валентин поперхнулся и густо покраснел.

— Ну как, я же вчера…

— Вчера мы мило шутили, — перебила она его, — а сегодня я спрашиваю серьезно.

— Всю жизнь, — вынужден был признаться он и добавил: — Я закоренелый старый холостяк.

— Та-ак… Та-ак!.. — со значением, светло улыбаясь, протянула Изольда.

У Валентина дрогнула рука с чашкой чая.

— И что дальше?.

— Что дальше? Будем есть торт!. Впрочем, мне хватит, я с сегодняшнего дня худею. А тебе вот еще кус.

— Ну, вы уж больно много мне…

— Ничего, потихоньку заметешь, время еще детское. Надеюсь, уже не торопишься на свои четыре квадратных метра?

Валентин поперхнулся:

— Кто вам сказал… про четыре метра?

Изольда как не слышала вопроса.

— Кстати, тебе сколько лет, если не секрет? Боже мой, в твои годы Кириллов уже фирмой управляет, а ты все еще цеховой технолог!

— Кто такой Кириллов?

— Мой хороший знакомый. Могу замолвить ему за тебя словечко…

— Вот уж этого не надо, прошу вас! — испугался Валентин.

— Они нас просят! — неожиданно развеселилась Изольда. — Сколько вас и сколько нас?

В душе Валентина шла борьба, в которой попеременно брали верх то здравый смысл, то чувства. Однако голос разума был явно слабее желания смотреть на Изольду и слушать ее болтовню. Пусть говорит, что ей хочется. В конце концов, это даже забавно…

— … Ужасно любила гонять на мотоцикле, — занятый своими мыслями, он прослушал начало фразы. — . Носились бывало как угорелые по прямой загородной трассе. Пока Ванечка Лабутин, первая и пока, пожалуй, единственная моя взрослая любовь, не врезался во встречный ЗИЛ…

— У тебя на глазах?!.

— Нет, меня в тот день с ними не было, я… Ну, в общем, неважно… И с тех пор на мотоцикл ни разу не садилась, — Изольда примолкла и подперла щеку кулачком.

Валентин украдкой взглянул на часы. Еще можно посидеть… Потрогал чайник.

— Надо подогреть. — распорядилась Изольда.

Валентин проворно включил чайник и снова уселся за стол.

— Ты когда-нибудь летала во сне? — спросил он.

— Нет, как-то не приходилось. А ты?

— Несколько раз.

— И как ощущение?

— Словами не передать.

— Значит, я много потеряла. А ты окончательно перешел со мной на «ты»?.

— Считай, что так.

— Это мне компенсирует полеты во сне! — ослепительно улыбнулась Изольда. — Ах, Валечка, Валечка, ты не поверишь: мне ведь еще не приходилось вот так, в интимной обстановке, пить чай с порядочным убежденным холостяком. Если хочешь знать, я очень несчастная женщина. Именно потому, что красивая и на вид сексуальная. Одним словом, жрица любви. С такими порядочные мужчины, особенно убежденные старые холостяки, остерегаются заводить серьезные отношения, а все прочие… С прочими можно неплохо проводить время, но в душу ведь их не впустишь. Так что, как видишь, у каждого свои проблемы…

— Ты была замужем? — спросил Валентин.

— Была. Между прочим, за очень славным мужиком. Только я его не любила.

— А он тебя?

— Обожал. Он и сейчас меня любит.

— Встречаетесь?

— Почти каждый день. Мимоходом, — она помолчала и вдруг, вскинув голову, озорно сверкнув глазами и белозубой улыбкой, продекламировала: «Скажите, кто меж вами купит ценою жизни ночь мою?..» Чертовски приятно было бы встретить в наш век такого отчаянного парня. Не уверена, что Клеопатра в натуральном виде была красивее меня, а поди ж ты…

Валентин подумал: сейчас спросит, способен ли он умереть за одну-единственную ночь с нею, и в ожидании этого вопроса мысленно спросил сам себя: а в самом деле, способен ли?

Но она не спросила.

Часов в одиннадцать он поднялся.

— Позвони вечером в пятницу, — сказала Изольда, проскакав на одной ноге за ним в прихожую.

Была среда.

Изольда смотрела на него ласковыми, загадочно мерцавшими глазами.

— Был день осенний, и листья грустно опадали… — тихонько пропела она и, проведя ладонью по его щеке, быстро чмокнула его в губы.

Он не успел ответить: Изольда ловко увернулась от поцелуя. Еще раз напомнила:

— Только не забудь предварительно позвонить!

И дверь захлопнулась. Промелькнули этажи. При выходе из подъезда скользнула по наледи нога, но короткий плясовой экспромт помог удержать равновесие. Обойдя вокруг дома и задрав голову, Валентин отыскал глазами Изольдины окна и помахал им рукой.