Имитация

Пролог

Издавна принято считать понедельник тяжелым днем. Однако для старшего оперуполномоченного уголовного розыска, капитана милиции Филиппа Лазутина пятница 22 октября оказалась несравнимо тяжелее предшествовавшего ей понедельника.

В то утро начались его дежурные сутки. Начались они относительно спокойно. Часов в девять поступила жалоба на дебоширов, которые всю ночь не давали спать жильцам одного из домов по улице Василия Грозина. Филипп сходил, разобрался. Дебоширы оказались людьми интеллигентными: он юрист, она — педагог. Случилась обычная семейная ссора, к приходу оперуполномоченного супруги успели поладить и мирно почивали на общем ложе, среди раскиданных шмоток, каких-то бумаг и битой посуды. Дело ограничилось составлением протокола и строгим предупреждением.

Затем кондуктор трамвая принесла заявление об утере печати. И уже перед самым обедом позвонила мамаша парня, который накануне попался на краже куртки из школьной раздевалки, и очень удивилась, узнав от опера, что ее сынок еще с весны крепко сидит на игле.

А после обеда пошло по нарастающей.

Сперва поступил сигнал о квартирной краже на Посадской, 32. Осмотрев наметанным глазом целехонькие дверные замки, Филипп решил, что тут не обошлось без Шила, шестнадцатилетнего хозяйского сынка. Он, естественно, напрочь отрицал свою причастность к краже, однако Филипп препроводил его к специалистам в группу по раскрытию квартирных краж, и там Шило уже через пару часов раскололся и выдал сообщников.

В половине пятого просигналили жильцы с улицы Аятской, 17: в их подъезде кто-то открыл стрельбу. Дежурная машина оказалась на ходу, и Филипп сразу выехал по указанному адресу. Когда он поднимался по лестнице, из квартиры на третьем этаже выскочил краснолицый зареванный мужик с пистолетом в руке и кинулся навстречу: «Уд-ди, убью!». Филипп выхватил из подмышечной кобуры свой ПМ и бабахнул вверх. Мужик остановился, выпучил глаза: «Т-ты чего?». Филипп заорал: «Бросай пушку, руки на стену!» Мужик безропотно подчинился. Его пистолет оказался газовым. Выпили с приятелем, чего-то не поделили, ну этот и схватился за свой пугач, пару раз пальнул приятелю в чушку, тот грохнулся на пол, стукнувшись затылком об угол тумбочки, и отключился. «Стрелец» тоже за компанию хватанул дозу, на какое-то время ослеп, а когда протер глаза, просморкался и увидел бездыханное тело приятеля, со страху бросился наутек, зачем-то прихватив с собой пистолет. Когда Филипп поднялся в квартиру, приятель «стрельца» уже промаргивался, потирая на затылке шишку.

Потом часов до десяти вечера опять было относительно тихо, и вдруг — ЧП особой категории: разбойное нападение на улице Белореченской, 15, корпус 6. Потерпевший, главный технолог завода «Орион» Ионин, находился в крайне тяжелом состоянии.

Когда дежурная бригада прибыла на место происшествия, там уже стояла «неотложка». Врач констатировал черепно-мозговую травму в затылочной области с полной потерей сознания и двигательных функций.

Нападение было совершено во дворе дома, в котором проживал Ионин, в тот момент, когда он, поставив в гараж свой «жигуль», запирал воротца. В момент нападения возле гаражей было темно, поэтому свидетели, мужчина и девочка-подросток, выгуливавшие во дворе собак, не могли назвать даже число нападавших — то ли их было двое, то ли трое, а чтобы получить описание их внешности, и думать было нечего.

Между гаражом Ионина и соседним был полуметровый проход, через который преступники и подобрались к своей жертве. Судя по оставленным позади гаражей следам, их было двое. Ионина стукнули по затылку четырехгранной железякой, которую, убегая, преступники зашвырнули на территорию соседнего детского комбината. Из кармана исчез бумажник с получкой и документами.

Потерпевшему было тридцать восемь лет. Жена, двое детей-школьников. Обстановка в квартире не отличалась роскошью, но мебель была подобрана со вкусом. Из разговора с женой, завучем средней школы, Филипп заключил, что она мало интересовалась служебными делами мужа. Его поздние возвращения с работы домой вошли в систему, и ей это очень не нравилось («Дождешься, когда-нибудь трахнут по башке!..»).

— Вот и дождался…

Из квартиры Иониных Филипп позвонил домой директору АО «Орион» Андрею Никитичу Орлинкову, чтобы договориться о встрече на следующий день. Тот был нездоров, температурил, однако предложил встретиться немедленно.

— Если не боитесь подцепить заразу, — оговорился он.

— У меня профессиональный иммунитет, — ответил Филипп.

Бездетная чета Орлинковых проживала в том же необъятном новостроечном квартале, где нумерация домов — в основном, грязно-серых штампованных пятиэтажек, дополнена нумерацией корпусов. Эти многокорпусные, похожие на гармошки дома-монстры вставлены-вдвинуты с улиц во внутрь квартала. И хотя обрамляющие квартал улицы — Белореченская, Посадская, Шаумяна и Ясная — на всей протяженности, в три с лишним километра по периметру, подчас с недопустимой плотностью утыканы домами, проектировщики при всем желании не смогли заполнить корпусами-гармошками все внутреннее пространство квартала. Эта срединная часть много лет оставалась бесхозной, полусвалкой-полупустырем. Но вот наступили новые времена, откуда ни возьмись появились деньги на строительство добротных кирпичных домов с удобной планировкой квартир и даже «евродомов» — не только для власть имущих, но буквально для всех, желающих в таком доме… купить квартирешку. На пустыре стали возводиться один за другим, один другого краше нестандартные дома, с нестандартным, даже можно сказать хаотичным, но между тем весьма живописным расположением в пространстве. Этим домам-красавцам, по мере их готовности к приему жильцов, присваивались номера ближайших хрущевских «гармошек», с добавлением, через черточку, номера корпуса. Но почему-то дом, в который года два назад вселились Орлинковы, по своему расположению тяготевший скорее к улице Ясной, приписали к Посадской, присвоив ему 28-й номер (корпус 7), хотя на лицевой стороне улицы Посадской такого номера вообще нет, а торчит «головной» дом с таким номером (Посадская, 28, корпус 1) как бельмо в глазу на улице Белореченской, на нечетной ее стороне, между седьмым и девятым собственно «белореченскими» номерами, в полукилометре от Посадской и чуть ли не в полутора километрах от своего седьмого корпуса, то есть от дома Орлинковых.

Хозяин приложил палец к губам и простуженно просипел, что супруга уже спит. Он был в замшевой домашней курточке песочного цвета, светло-серых узких брюках со штрипками и тапочках. Выше среднего роста, кучерявый, с небольшой породистой бородкой… Для директора завода совсем еще молодой.

Кабинет у Орлинкова был просторный, на два широких окна. По правую руку, ближе к задней стене и торцом к окну, стоял письменный стол с удобным вращающимся креслом. На столе — компьютер, на тумбочке — два телефонных аппарата. Широкие, пухлые, словно надутые воздухом кресла и низкий столик между ними были приставлены к письменному столу спереди. У стены слева стоял такой же пухлый как и кресла диван, и рядом с ним книжный шкаф до потолка. На свободном пространстве стен были развешены деревянные доски с художественной резьбой — пейзажами, портретами, жанровыми сценками.

Орлинков радушным жестом указал Филиппу на одно из гостевых кресел. Филиппу сперва показалось, что он погрузился в пуховую перину, а немного погодя возникла иллюзия полной невесомости. Между тем хозяин прошел к книжному шкафу и извлек из находящегося в нем бара неполную бутылку коньяка и два стопарика.

— Вместо валерьянки, — оговорился он, поставив бутылку и стопарики на столик, и уселся напротив Филиппа. — Слушаю вас внимательно.

Опер высказал свои соображения относительно характера и перспектив раскрытия преступления, Орлинков наполнил стопарики и предложил выпить за благополучное выздоровление Ионина.

— У Миши тесть нейрохирург, он уже подключился. Будем надеяться, сделают все возможное. Ну, дай Бог, чтоб обошлось! — Орлинков сокрушенно помотал головой. — Время сейчас горячее, готовимся к пуску нового цеха, устанавливаем сложнейшее оборудование, внедряем современные технологии. Миша влез в это дело по самую макушку, дневал и ночевал на заводе… Не знаю, как теперь будем без него, мы ведь с ним… Словно кто-то специально караулил момент. Но вы говорите, что это обычный уличный грабеж?

— Пока трудно что-то утверждать наверняка, — сказал Филипп. — . Еще не все жильцы дома опрошены, завтра продолжим эту работу. Возможно, при свете дня найдем еще какие-то улики. Потерпевший придет в сознание — с ним поработаем. Нападавшие знали про получку — не исключено, что кто-то из них работает на вашем заводе.

— Почему-то выбрали именно Ионина, — сказал Орлинков. — И момент подгадали, как раз перед пуском цеха, ни раньше, ни позже.

— У него на заводе есть недоброжелатели?

Орлинков усмехнулся.

— Как без них? Но поди их распознай, они же не вешают на грудь таблички со словами: «Ионин и Орлинков — мои заклятые враги». Разумеется, есть люди, которым не нравится то, что происходит на заводе, и они этого не скрывают.

— А что происходит? — спросил Филипп.

— Завод имеет хоть небольшую, но прибыль, а рабочие аккуратно, без задержек, получают зарплату, причем по нашим временам весьма приличную.

— Это известно, — сказал Филипп. — И кому же такое не по душе?

— Указывать на конкретных лиц — значит, их обвинять. Но у меня нет доказательств. Только предположения.

— От этих людей исходит опасность? Вы ее чувствуете?

— Да.

— Опасность для вас лично?

— Что значит, для меня лично? Или лично для Ионина. Пострадал Ионин — пострадает и производство. У нас с Иониным много единомышленников, но есть и теневая оппозиция, которая вынашивает свои планы. Не так давно узнаю, что кто-то исподтишка начал скупать акции «Ориона». Причем, в неограниченных количествах и по хорошей цене. Вы представляете, чем это может грозить? Скупают у наших же работников. Ведь при акционировании каждый, включая пенсионеров, получил по десять акций… Дивиденды не выплачивались, не было у нас таких возможностей, да люди особо не обижались, довольны были и тем, что хоть зарплату вовремя получали. Но представьте себя на месте владельца не приносящих вам ни копейки акций. Вы на меня, директора, не обижаетесь — напротив, искренне считаете меня хорошим директором. Но вот некто вам предложил за ваши бесполезные бумажки по двадцать пять долларов — вы что, не продадите? Десять акций — это двести пятьдесят долларов! Для пенсионера это сколько же месячных пенсий? Нет, я не в обиде на тех, кто решил продать акции, это их право. Однако нам пришлось принимать авральное решение… Вам не нравится коньяк?

Филипп виновато улыбнулся:

— Я на работе. Не обращайте внимания.

— Ну хорошо, а мне не помешает полечиться, — и Орлинков наполнил свой опустевший стопарик.

— Вам удалось выйти из положения? — спросил Филипп.

— Пришлось принимать авральное решение, — повторил Орлинков, держа в руке полный стопарик. — Мы объявили о том, что начиная с этого года по акциям будут выплачиваться дивиденды. Ну, разумеется, не по двадцать пять долларов, а лишь по десять, но люди-то в большинстве своем сообразили, что теперь им нет никакого расчета продавать акции. В итоге у скупщиков возникли проблемы.

— Где ж вы деньги взяли?

— Попросили у банка. Думаю, нынче уже вернем. А как пустим новый цех — тогда и без кредитов сможем обходиться.

— Полагаете, скупщики откажутся от своих планов?

— Поживем — увидим, — сказал Орлинков. — Будем держать ухо востро. Сейчас у меня голова болит за кадры. Много на заводе специалистов, которые по старой привычке лишь отсиживают на работе свое время, хотя талантов вокруг — пруд пруди. Тоже где-то отсиживают свои часы, а могли бы горы сворачивать, если создать им условия. Будем таких приглашать. Будем создавать условия. Зарплата — соответственно способностям и практической отдаче.

— Это ваши работы? — Филипп прошелся взглядом по доскам с резьбой, висевшим на стенах.

— Нет, куплены. Вот этот портрет приобрел на выставке, — Орлинков развернулся в кресле и указал пальцем на Паганини, игравшего на скрипке. — Потом познакомился с художником и стал выбирать, что нравилось, прямо у него дома… Хороший коньяк, вы напрасно.

Филипп сделал глоток.

— И правда.

Орлинков посмотрел ему в глаза:

— Вы сможете хотя бы приблизительно выяснить, что это было — уличный грабеж или целенаправленное покушение? — и тут же оговорился: — Я понимаю, чтобы преступников арестовать и привлечь к суду, потребуются улики, весомые доказательства, которых может не оказаться в нужном объеме, но ведь какая-то оперативная информация так или иначе попадет вам в руки…

— Будем надеяться, — сказал Филипп, прилагая усилие, чтобы выбраться из кресла, ему это удалось только со второй попытки… — Может, уже завтра что-то прояснится. Но до завтра дожить надо.

Однако ни дополнительный осмотр места происшествия, ни дополнительные опросы жильцов, ни подключение к делу тайных осведомителей ситуацию не прояснили. Ни завтра, ни через неделю, ни через месяц. На четырехгранном металлическом стержне, которым ударили Ионина, отпечатков пальцев не оказалось. По найденным окуркам установить в миллионном городе личности грабителей также было делом совершенно безнадежным.

После разговора с Орлинковым Филипп готов был допустить и такую версию: нападение на Ионина было заказным, лишь имитированным под уличный грабеж. Возможно, кому-то на «Орионе» главный технолог и впрямь сильно мешал. Если так, то заказчики скорее всего работают на «Орионе», а исполнители… Исполнители могут находиться где угодно. Возможно, что их уже и в городе нет.

Время шло, а по делу Ионина не удавалось выявить даже подозреваемых. Такие дела нередко попадают в разряд нераскрытых. И не обязательно потому, что их в принципе невозможно раскрыть. Многое упирается в опыт оперативника и время, которое он в состоянии посвятить этому делу. Опыта Филиппу не занимать, а вот что касается времени… Ведь помимо дела Ионина, у него в работе немало еще и других дел, одни удачно раскрываются, другие повисают на шее тяжелым грузом, но и те, и другие требуют времени, времени, времени. А сколько писанины — нужной и ненужной, но всегда одинаково обязательной! По мере того как дело Ионина «остывало», времени для него оставалось все меньше.

Однако Филипп продолжал собирать крохи информации, имеющей к этому делу хоть какое-то отношение и терпеливо ждал, когда появится возможность поговорить с потерпевшим, который, не исключено, видел лица напавших на него преступников.

Между тем состояние Ионина оставалось стабильно тяжелым, в сознание он так и не приходил.