Исетская Академия. Дневники мертвеца (СИ)

Глава пятая, рассказывающая о знакомстве с ректором

31 августа 1830 года по Арагонскому календарю

Щеки Соланж порозовели после сытного завтрака и нахлынувшего оптимизма. Эта девушка всегда славилась железной волей, и, к облегчению фамильяра, она вернула свой фирменный мятежный дух.

Проходя мимо лестниц, уходящих вниз, девушка отошла на несколько шагов от занудно бормотавшего библиотекаря, и с силой ухватилась за перила.

— Посмотри, Гастон!

— Невероятно! — подтвердил фамильяр.

— Что вы делаете, мадмуазель? — спросил Мизинцев, заметив отсутствие коллеги.

— Я не знала, что в замке столько этажей! Вы расширили пространство с помощью магии? Какая сильная должна быть вязь, чтобы удерживать это все!

— Нет, мадмуазель Ганьон, все гораздо проще. Основная часть Академии вырезана внутри горы. То, что вы видели — это лишь малая часть, построенная на вершине.

Ей снова вспомнилась родная Академия, над которой работали лучшие архитекторы. Она была настолько помпезной, что каждый уголок можно было рассматривать часами, любуясь и лепниной, и мозаиками, и барельефами, не говоря уже о картинах, скульптурах, коллекции артефактов и прочем. В Борре не скупились, когда дело касалось роскоши, но Исетская Академия явно придерживалась другой стратегии: никакого архитектурного великолепия, все было сделано сурово и основательно, а уходящие вниз запутанные лестницы, захватывающие воображение этажи внутри горы, не пришлись бы по вкусу избалованным парижанам.

Но Соланж едва оторвалась от созерцания, дав себе слово, что еще как следует изучит крепость. Пока у нее была важная встреча, на которую не стоило опаздывать.

— Прошу, сюда, — Мизинцев галантно откланялся.

Девушка создала оповещающую вязь, и спустя секунду массивная дверь перед ней открылась. Она вошла в просторный кабинет, занимавший два этажа. Внизу располагались кресла, стол, магические приборы, а наверху, куда вела широкая лестница, виднелись шкафы с книгами и рабочее место ректора.

Само начальство отозвалось из библиотеки, попросив подождать минуту, и Соланж невольно пригладила волосы, удивившись молодости его голоса.

Еще больше она удивилась, когда к ней спустился молодой мужчина лет тридцати пяти, с густой светлой шевелюрой, темными подвижными бровями, ухоженной бородкой и улыбающимися карими глазами.

— Дмитрий Онежский, ректор Исетской Академии!

Они пожали руки, и она отметила, какой теплой была его ладонь.

— Прошу прощения, мадмуазель, я должен был встретить вас вчера, и поприветствовать в Академии как следует, но из-за происшествия с оборотнем мне пришлось провести весь день и всю ночь в подземелье.

— Надеюсь, все в порядке с учеником?

— Не совсем. Он прибыл одним из первых после каникул, и сразу же отправился в лес. Мы привыкли, что ученики вечно там бродят, исследуют местность, но парень не вернулся вечером, и нам пришлось созывать отряд для поиска. Вязь не принесла результатов, и лишь случайно мы обнаружили его вчера у дальнего притока реки, всего израненного, без сознания. Теперь выясняем обстоятельства дела.

— Хм, неприятная ситуация.

— Более чем!

Соланж не понравилось ни само происшествие, ни спокойствие, с которым ректор рассказывал о нем. Она вспомнила тревогу, охватившую ее вчера на железнодорожной станции, когда она осталась одна последи леса. Но теперь ей предоставили объяснение, почему не встретили достойным образом, и у нее больше не было причин быть недовольной.

— Могу я угостить вас чаем? Знаю, в Париже вы предпочитаете кофе, но я его, по правде говоря, не люблю, и не держу про запас.

— С удовольствием выпью чай, господин Онежский!

Пока он создавал вязь, заставляя чайник закипеть, и раскладывал чайный сервиз на столике перед креслом, Ланж исподтишка наблюдала за ним, пытаясь скрыть обуревавшие ее чувства.

Первой была зависть: «Несмотря на молодость, он возглавлял Академию, хоть и расположенную в провинции, но все же. Я тоже могла стать главой Академии, но куда более престижной, и я бы стала первой женщиной-ректором, вошла бы в историю! Мои планы рухнули, когда Флер напала на меня, заставив защищать свою жизнь и фамильяра любыми доступными способами. Я не планировала ее убивать, просто ее боевая вязь срикошетила от моего щита, и попала в нее же. Она ведь палила в меня всеми заклятиями без разбора, даже запрещенными из-за их жестокости.»

Вторым чувством было недоверие: «Раз он принимал кадровые решения, то мое приглашение преподавать в Академии было его инициативой. Почему? Чем Онежский руководствовался, когда предлагал мне работу, ведь на мне лежит клеймо убийцы, несмотря на оправдательный приговор?»

Ну и третьим стал интерес, совершенно неизбежный при виде столь красивого мужчины, как Дмитрий. Забавно, это было последним, чего Ланж ожидала от новой страницы в своей жизни, и француженка решила не идти на поводу у эмоций. Ей не нужно было сближение с тем, кто был временно полезен, но не подходил ни под один критерий из ее жесткого списка.