Где-то в Лондоне.
Льюис Кэрролл ушел из церкви, боясь, что его последователи потеряют веру в него, видя его слабость из-за мигреней. Гуляя среди сошедших с ума людей, он следовало наслаждаться плодами своего труда. Но это было не так. По двум причинам.
Первой была его внезапная мигрень. Эти ужасные молнии в голове, как в старые добре дни в Оксфорде 19 века, когда он еще был священником и учеником, задолго до того, как стал писать книги. Он мог припомнить, как был частью хора Крайст Чёрч. Он мог петь часами и обожал это. Но затем начались мигрени. И он больше не мог выносить звуков органа и хора. Он бежал, словно обезумевший по Том Кваду, обратно в свою студию на крыше Том Тауэр, сметая все на своем пути и крича от боли, пока не упал без чувств на пол.
На следующий день он очнулся после этого происшествия только затем, чтобы осознать, что он больше не в силах нормально разговаривать. Он начал заикаться. И в тот самый момент началась его замкнутая жизнь.
Он часы напролет проводил в одиночестве, составляя математические уравнения, сочиняя стихи, рисуя кроликов. Остальное было слишком сюрреалистично, чтобы сейчас уже вспоминать об этом.
Бредя среди обезумевших лондонцев, он схватился за голову, словно внутри была бомба, готовая взорваться. И, несмотря на план, которому нужно было следовать, нужно было сперва привести голову в порядок. Как в старые добрые деньки. Лишь одно средство могло унять эту боль. Наркотики.
Но в отличие от наркотиков, которые изготовились в Южной Америке для его чумы, наркотик, что был ему необходим, или скорее лекарство от мигрени, было в доступе лишь у немногих Чудесников. Он был не уверен, что следует нарушить план, поисками лекарства от мигреней. Что навело его на мысль о второй причине…