Когда мы молоды

ВЫБОР

Вошла секретарша, притворив за собой дверь.

— Извините, Виктор Яковлевич, к вам посетитель.

— Ты сказала ему, что я работаю над докладом?

— Да, сказала, но он настаивает. Говорит, приемных часов у партийных работников не установлено, они для народа всегда на месте, — рассмеялась девушка.

— Смотри пожалуйста, какой подкованный! Ветеран, наверно?

— Ничего подобного, совсем молодой парень. Я знаю, вы симпатизируете молодежи, поэтому я…

— Это твой знакомый?

— Нет, первый раз его вижу. По-моему, он из молодых специалистов, присланных на завод.

— Из молодых специалистов… — повторяет Виктор Яковлевич.

Легкая улыбка пробегает по его лицу, в глазах появляется отсутствующее выражение. Мысли, сквозь годы, обращаются к прошлому: сколько же времени прошло с тех пор?

— Прекрати свои глупости! — повысил голос отец.

Мать всхлипывала на кухне.

О родители, многоликое, многоголосое, многоязычное, единодушное людское племя! С пеленок вы без устали вдалбливаете нам благороднейшие жизненные принципы: не ищи легких путей, не чурайся черной работы. Но попробуй мы и в самом деле руководствоваться этими принципами!

— Это не глупости.

— Ты инженер. У тебя диплом в кармане.

— Вот именно: в кармане! Одно название, что инженер, а поставь меня варить сталь, и я — пас…

— Ничего тебе не нужно варить. Это сделают другие.

— А я не хочу, чтобы другие! Какой же я, к чертям, инженер, коли я…

— Не ругайся, тут тебе не цех.

— О господи, какой же я инженер, если не разбираюсь в самой сути и не могу руководить главным процессом своего производства?

— Руководи сколько хочешь на доброе здоровье, разрабатывай новые методы, давай их сталеварам, а они уж будут действовать.

— Как и что должен я разрабатывать, если я процесса не знаю, не чувствую его? Они будут действовать, а я? Присутствовать зрителем?

— Каждому свое. Человек не может быть сразу и тут, и тем.

— Инженер должен быть и тут, и там, иначе какой он, к черт… иначе он гроша ломаного не стоит.

— Сталь и без тебя сумеют сварить. Твое дело — технический прогресс. Тебе надо выдавать идеи.

— Так, совершенно верно. Но откуда я возьму свои идеи, если… А, какой смысл толковать с тобой об этом…

— Да-да, само собой, отсталый отец, куда уж ему… Нахватались новых теорий. Теперь уж яйца курицу учат!

— Отец, давай по-деловому. Ругаться начинают, когда не хватает аргументов.

— «Аргументы»! Молокосос!

— Все равно я встану к печи! Теперь уж точно!

И, грохнув дверью, вниз по лестнице рысью, зло улыбаясь: «Пусть старик бушует, ему полезно, толстяку этакому».

И вот он в кабинете начальника цеха. Ждет, пока тот разберется с неотложными делами. На него, перебивая друг друга, одновременно наступают мастер, нормировщик, ремонтники в забрызганных спецовках. Требуют больше стали работники из других цехов. Жалуются на очереди в заводской столовой женщины в брезентовых фартуках. Непрерывно звонит телефон. Да будет ли конец этой суматохе? Битый час стоит он у окна, глядя на высокую пирамиду градирни, увенчанную густыми облаками пара (нельзя ли как-то использовать это тепло?), на снующие взад-вперед вагоны заводской узкоколейки (тут все еще паровозы!), на зарево в огромных окнах электроплавильного цеха напротив…

— Ну хорошо, — говорит наконец начальник цеха, верзила с пепельно-серым лицом и тощий, как египетская мумия, в чем душа держится, но дьявольски живой и энергичный. — Ну ладно, всех не переждешь. Иди сюда, садись. Значит, хочешь к нам в цех?

— Так точно.

— Тебя же назначили диспетчером, в техотдел, на укрепление, так сказать. Почему туда не пошел?

— Чувствую, не смогу соответствовать.

— Гм, а в цеху, выходит, сможешь?

Молчок, что еще остается: прав он, этот Длинный.

— Ладно, в цех. Кем же я должен тебя взять? Начальником смены? Не потянешь. Мастером? Ты видел, какие у нас мастера?

Он видел. Против них он младенец, это точно.

— Я вовсе не претендую на итээровскую должность. Возьмите меня рабочим.

— Гм, рабочим. Как же я возьму тебя рабочим, раз у тебя диплом…

— …в кармане.

Уточнение нравится Длинному. Он задумывается.

Возле стола, с каким-то заполненным бланком в руках, стоит парень в брезентовой куртке, а за его спиной нетерпеливо размахивает логарифмической линейкой инженер, а телефон разрывается, а дверь распахивается снова и снова, и входят, вбегают, влетают все новые люди со своими делами.

— Веньямин Петрович, вы только посмотрите, какую шихту подают!

— Веньямин Петрович, анализы все еще не готовы! У нас что — заводская лаборатория или Академия наук?

— Товарищ начальник! Подпишите, пожалуйста, один день за свой счет, начальник смены не против, у меня жена рожает.

А он:

— Алло, у телефона! Да говорите же! Понимаю, печь, — которая? Четвертая? Хорошо, продолжайте пока. Кого-нибудь пришлю. — Он кладет трубку. — Василий Иванович, сходи-ка туда, посмотри, что там опять происходит с четвертой печью. Паника у них какая-то. — И снова к молодому специалисту: — Да, рабочим… Ну, а если, то кем же? Сталеваром? Не потянешь.

— Где там!

— Вот видишь. Выходит, только помощником. Вторым или третьим.

— Я согласен.

— Ты-то согласен, вот здорово! Да я-то не могу. Инженер! — разводит он руками. — Нет, ничего у нас с тобой не выйдет.

— Но меня к вам послали.

— Слушай… Я сейчас пошлю тебя знаешь куда? Фомин, что у тебя там, покажи-ка… Иду, Борис, уже иду. А вы со своим проектом присядьте и подождите несколько минут.

И исчезает из набитого людьми кабинета.

Не остается ничего другого, как снова тащиться в отдел кадров.

Лицо начальника недовольно вытягивается:

— Опять вы? В мартеновском были?

— Был. Не берут.

— А что я говорил? Там все итээровские должности заняты.

— Я хотел рабочим.

— Опять двадцать пять! Вы знаете, Краузе, во сколько обошлось государству ваше инженерное образование?

— Опять куском попрекаете!

— Много на себя берете! — повышает голос кадровик. — Если каждый начнет позволять себе…

За дерзость этой кабинетной крысе его выставляют за дверь. Ну и ладно. Идет, не торопясь, по длинному полутемному (экономят электроэнергию) коридору, просто идет себе к выходу… Нет, не просто так идет — уходит. Расстается, навсегда расстается с огромным заводом, известным всем и каждому, о котором столько говорится в специальной литературе и о котором он столько мечтал.

Коротенькая надпись на одной из множества дверей в коридоре: «Партком». Скользнув по табличке взглядом, он прошел было мимо. Но тут мелькнула мысль: «А почему бы нет? Что я теряю? По крайней мере, есть повод высказаться, напрямик сказать «им», что о них думаю».

Дверь не заперта.

Никто не сидит в ожидании приема.

— Мне бы к секретарю парткома.

— Он занят, работает над докладом. Но я спрошу, присядьте, — отвечает девушка из-за пишущей машинки. Она исчезает за толстой, обитой клеенкой дверью и тут же появляется вновь: — Пожалуйста!

Темноволосый человек за зеленым т-образным столом вовсе еще не стар, лет этак тридцати пяти, он вскидывает голову, метнув навстречу вошедшему быстрый взгляд черных блестящих глаз.

— Садитесь, слушаю вас.

— По окончании института меня прислали на завод. Но для меня не нашлось работы.

— Вы член партии?

— Не дорос еще.

— Неважно, продолжайте.

Слушает, улыбаясь, и никак не понять, забавляет ли его история, или он вообще веселый человек.

— Итак, вы хотите быть простым рабочим?

— Хочу к печи. Значит, рабочим.

— И как, по-вашему, за сколько времени вы овладеете профессией сталевара? Ведь тогда, насколько я понимаю, вы почувствуете себя готовым к работе инженера?

— Я думаю, за год…

— Так-так… — он постукивает карандашом по стеклу на столе. — А как насчет физической силы? Покажи-ка мускулы.

Вот это мужской подход к делу! Задрав рукав ковбойки, он напрягает бицепсы…

— Спортом занимаешься?

— Немного борьбой. Пробовал штангу. Сейчас уже нет, на четвертом курсе пришлось бросить.

— Понятно. А теперь скажи честно: это у тебя серьезно — насчет печи? Не получится, как с борьбой и штангой: станет трудно, и бросишь?

— Было бы не серьезно, не пришел бы к вам.

Он берет трубку старого, без наборного диска, телефона, называет номер.

— Здравствуй, товарищ Пафнутьев! Слушай, что там за сложности с молодым специалистом, с этим инженером… как, простите, ваша фамилия?.. Да, Краузе. Да. Да. Угу. Легкомысленный? И к тому же невоспитанный? Да, нехорошо… Ай-я-яй, смотри-ка! Да, это у нашей молодежи есть, тут ты совершенно прав. Ну, а теперь сугубо по-деловому. Как? Ну почему все? Лично я одного только знаю, кто пришел ко мне с подобным вопросом. Значит, пока никаких оснований для обобщений. Единичный случай пока, к сожалению, между прочим. Вот-вот, именно так я считаю: почему бы и нет? Пусть попотеет в рабочей шкуре, там, у печи, пусть пожарится. Будет лучше понимать рабочего, став начальником. Именно так я и думаю. Правильно! Через год ты сможешь поставить его на какую-нибудь командную должность, и выйдет из него надежный руководитель производства.

— Иди к начальнику кадров, Краузе… как тебя зовут? Так, Виктор. Давай, шагай, получишь направление в мартеновский цех.

Забыв поблагодарить, он бросается к двери.

— Подожди! Вот еще что: как начнешь работать и освоишься малость, загляни ко мне, расскажешь, что и как.

Через четыре месяца первая самостоятельная плавка. Через полгода он варит сталь точно по графику. Еще три месяца спустя переходит к скоростным методам плавки. Едва проходит год, как он мастер. Потом начальник смены. Помощник начальника цеха. И достигнутый на заводе рекорд длительности работы мартеновской печи без ремонта — это и его заслуга тоже.

Обо всем в производственной да и в личной жизни он рассказывает — это стало потребностью — своему «крестному», секретарю парткома Владимиру Ивановичу Карпову. И к нему же — само собой — обращается за рекомендацией в партию.

Однажды вечером — они дружат семьями — оба сидели за чашкой кофе у Карпова дома, разговор шел о серьезных вещах.

— Педанты смеются над теми, кто верит в судьбу, — говорит вдруг младший. — Но представь себе, что табличка на дверях твоего кабинета не попалась бы мне тогда на глаза, и я не зашел бы к тебе поплакаться в жилетку… Где я был бы сейчас?

— Не знаю, — устало отвечает старший, наливая в кофе немного коньяку. Иной раз по вечерам ему необходимо взбодриться. — Не знаю, где ты был бы, сложись все иначе, зато знаю совершенно точно, где ты скоро будешь. Это к слову, раз ты заговорил о моей дверной табличке.

Не прошло и года, как старший был избран секретарем горкома. А младший пришел на его место.

— Один из молодых специалистов? — переспрашивает Виктор Яковлевич. — Интересно. Пусть войдет.

Вошел рослый юноша. Поздоровался, подошел ближе и, не ожидая приглашения, сел в кресло для посетителей. С минуту секретарь парткома разглядывал его. Спортивная куртка, длинные золотистые волосы, сзади они падают на воротник; круглые розовые щеки, прямой взгляд синих глаз — без тени робости, скорее, в них угадывается уверенность в успехе.

— Я слушаю.

— Виктор Яковлевич, я пришел к вам как к партийному руководителю с широким взглядом на вещи, для которого факты во всей их взаимосвязи…

— Переходите к делу.

— Да, вы правы. Итак, после окончания института я распределен к вам на завод.

— Прекрасно. Дальше.

— При определении конкретного места работы между отделом кадров и мной возникли некоторые разногласия.

— Это бывает.

— Да. Еще студентом я нацелился на определенный аспект работы. Мой диплом как раз затрагивает соответствующую область. А теперь оказалось, что все это ни к чему.

— Зачем же сразу так трагично? У вас какая тема диплома?

— Современные технические средства диспетчерской связи при скоростных методах плавки. А отдел кадров посылает меня в мартеновский цех, к печи, вовсе не на инженерную должность, а помощником сталевара! Стоило пять лет зубрить?

Чуть склонив голову набок, Краузе окидывает молодого человека испытующим взглядом.

— А вы хотели бы… — начинает он.

— Я очень хотел бы в техотдел! Там как раз есть вакантная должность, я узнал, как раз подходящая…

— Гм… А почему, собственно… — Краузе медлит. — Почему вы пришли ко мне? Вы член партии?

— Пока нет, но если дело в этом, я приложу все усилия, чтобы вскоре…

— Да-да… Все усилия, говорите? — невольная улыбка кривит губы. — К сожалению, помочь вам не смогу. Нет, в таком деле не смогу.

1971