Когда мы молоды

ЧЕСТНО ЗАРАБОТАННЫЕ ДЕНЬГИ

Скрипнула тяжелая дверь, и хозяйка, войдя в избу, сказала по-здешнему, нараспев:

— Пришли, слышь, к тебе какие-то.

В ее голосе звучали несмелое любопытство и затаенное недоверие к необычному, непонятному постояльцу. И предвкушение разгадки: сейчас-то мы узнаем, каков ты есть человек.

— А кто такие?

— Твои, чай, знакомые.

— Нет у меня здесь никаких знакомых, — сказал Крюгер.

Ему было трудно примириться с мыслью, что пропал послеобеденный отдых. Вот уж сколько месяцев не мог он позволить себе подобного баловства, вот уж сколько месяцев не было у него иного крова над головой, кроме выполосканной дождями парусиновой палатки, иной постели, кроме спального мешка, иной пищи, кроме концентратов, иной музыки, кроме комариной. Но неделю назад самая трудная стадия работы была завершена, определены точки для глубокого бурения, подготовлены площадки. Остановка была за оборудованием.

Крюгер чувствовал себя чуть-чуть дезертиром в этом тихом, обширном селе, раскинувшемся со своими обшитыми тесом домами, садочками да огородами вокруг одной из узловых станций большой сибирской магистрали. Только вчера приехал он сюда на своем верном газике, чтобы уточнить сроки прибытия вагонов и подготовить разгрузку.

— Нет у меня здесь никаких знакомых, — повторил он, зевая и потягиваясь так, что хрустнули суставы.

— Ну как же, железнодорожники они, а спрашивают шофера, тебя, стало быть, — возразила хозяйка. — Ожидают они.

Крюгер подтянул брюки, застегнул ремень, накинул на плечи выгоревшую куртку с безнадежно поломанной «молнией» и вышел наружу.

Двое в железнодорожной форме, стоя у крыльца, негромко разговаривали. При его появлении их усталые, озабоченные лица мгновенно просветлели, словно им явился сам господь бог.

— Твоя машина, браток?

— Ну, моя, — ответил Крюгер, готовясь к отпору.

— Ты в город не собираешься?

Во взглядах железнодорожников светилась надежда, почти мольба.

Гм… Вообще-то говоря, он собирался туда, в большой город, — его здешние хлопоты оказались довольно-таки безрезультатными.

— Вообще-то да, — сказал Крюгер. — Но только завтра утром.

— Браток! Милый человек! Поедем сегодня! Зачем же завтра? Поедем сейчас! Недалеко ведь, всего-то семьдесят километров, дорога классная, за час там будем!

— Сегодня мне смысла нет. Чего там добьешься, когда дело к вечеру… Нет, завтра утром.

— Ай, жалость, вот жалость! Понимаешь, с нашим товарищем беда случилась. Его надо вот так срочно доставить в клинику.

— А что с ним такое?

— Да он, понимаешь, внизу, в контроллере, копался, на электровозе, понял? Свою смену кончил, пантограф опустил, ну, эту штуку сверху, которая ток принимает, понял?.. — Они говорили, перебивая друг друга, объясняя обстоятельно и заискивающе. — Ну вот, а пока он там внизу копался, пришел сменщик, его не заметил, забрался в кабину и поднял пантограф, понимаешь, какое дело! Хорошо еще, что товарищ наш рукой цепь замкнул, понимаешь, какое дело, локтем случайно к якорю прикоснулся. А то бы все четыреста тысяч вольт сквозь него прошли, ахнуть бы не успел. А так только руку до локтя сожгло, ну а доктор здесь, на медпункте, говорит, можно еще спасти руку, если немедленно в клинику при железнодорожной больнице, они там по таким делам специалисты. Иначе отнимать руку придется. Мы уж все село обегали, машину искали…

…Быстро, но осмотрительно Крюгер вел свой газик по сонным немощеным улицам села, а железнодорожник, сидя рядом, уважительно подсказывал ему повороты и обращал внимание на неровности дороги. Еще никогда в жизни Крюгер не гордился так своей второй профессией.

У белого домика станционной амбулатории он затормозил, развернулся и подъехал впритирку к свежевыкрашенному коричневому крыльцу.

Оба железнодорожника метнулись в помещение и через несколько минут снова появились на пороге. Они вели третьего, тоже в железнодорожной форме, осторожно поддерживая его под мышки. Лицо у него было землисто-серым, взгляд блуждал. Правая рука, в толстой белой повязке, висела на марлевой лямке.

Крюгер открыл дверцу, все трое уселись на заднем сиденье — пострадавший в середине, товарищи по бокам, чтобы поддерживать его при тряске.

— Поехали, браток!

Дорога действительно была отличная. Солнце, клонившееся уже к западу, заглядывало из-за еловых верхушек в глубокую просеку. Крюгер ехал на восьмидесяти, баранка чуть подрагивала в руках, равномерное гудение мотора успокаивало, прибавляя уверенности. За час доедем, думал он.

На заднем сиденье переговаривались железнодорожники, но слышны были лишь обрывки фраз: «…Есть еще надежда, врач сказал… Если только не убит нерв».

Крюгеру хотелось узнать побольше, но сейчас не время для расспросов, думать надо об одном: быстрее! Вот уж потом он, конечно, узнает и как зовут пострадавшего машиниста, и что он вообще за человек, есть ли у него жена, дети, он даст им свой адрес, попросит, чтобы сообщали, как идет лечение…

Час промелькнул незаметно, уже замаячили вдали серые башни элеватора, потом замелькали мимо одноэтажные домишки пригорода… Сзади подали команду свернуть вправо, чуть подбросило на переезде, и уже скоро за зеленой металлической решеткой показались белые, с большими окнами, двухэтажные корпуса железнодорожной больницы, стоявшие в окружении подстриженных кустарников.

— Здесь, приехали, — послышалось сзади, и Крюгер остановил газик в нескольких шагах от проходной будки.

На заднем сиденье торопливо заканчивался разговор вполголоса, Крюгер услышал жесткое похрустывание бумажки. И, потянувшись открыть дверцу, чтобы выйти и помочь высадить больного, почувствовал чью-то руку у себя на плече.

— На-ка, браток, держи…

— Да брось ты! — огрызнулся Крюгер, дернул плечом и вылез из машины. Намерение помочь пострадавшему выбраться напрочь улетучилось. Нерешительно потоптавшись, он все же двинулся было в обход машины, но ему навстречу уже шел человек с пятирублевкой в руке.

— Бери, чего ты, в самом деле… Твои же, честно заработанные деньги!

Крюгер заложил руки за спину. Сложив пятерку вдвое, человек хотел было сунуть ее в верхний кармашек его куртки, но Крюгер сердито отступил назад.

— Ну ты чудак! — сказал человек, сложив бумажку еще, потом еще раз и забросил в открытую дверцу машины.

Пока Крюгер, сгорбившись, искал на полу деньги, пока вылез из машины, все трое скрылись за дверьми проходной…

…Обратно он ехал той же дорогой, и она была все так же хороша, и все еще светило солнце сквозь еловые верхушки, и никакой беды не слышалось в шуме мотора и коробки передач, но все казалось уже не таким, как прежде. Было неспокойно, неуверенно на душе, Крюгер напряженно всматривался в пустынную просеку шоссе, невольно стискивая руль и даже зачем-то притормаживая, когда вдали появлялись редкие встречные машины. Вокруг, темная и непроницаемая, безмолвствовала тайга.

1961