Коллекция детективов газеты «Совершенно СЕКРЕТНО»

Оливия Дарнелл АРЧИБАЛЬД И АРЧИ

— В этом зале вы можете увидеть полотно великого Ханса Гольбейна-младшего — портрет леди Маргарет Эрмор со спаниелем Арчибальдом I. С картиной связана удивительнейшая история.

Корделия Эрмор, прогуливавшаяся по парку с прямым потомком изображенной на полотне собаки, заглянула в окно. Группа японских туристов дисциплинированно записывала каждое слово Хонли, дворецкого, выступающего в данный момент в роли экскурсовода.

— Начинается, — простонала она и ускорила шаг. Это не помогло. Громовой голос Хонли, казалось, достигал каждого уголка парка.

— Оную леди, — вдохновенно вещал Хонли, — пытались похитить с самыми злодейскими и нечистыми намерениями, но верный Арчибальд кинулся на злоумышленника и не дал обесчестить прекрасную дочь владельца замка.

Ну, леди, допустим, не такая уж прекрасная, — подумала Корделия, присаживаясь на скамейку, — а вот потомство у Арчибальда удалось. Она погладила щенка, прильнувшего к ноге хозяйки. Только с именем тебе, Арчи, не очень повезло, но что делать, все мы жертвы традиций.

— С тех пор, — с чувством продолжал Хонли, — призрак этой героической собаки является перед тем, как в замке происходит какое-то необыкновенное событие, и громко лает. Об этом в шестнадцатом столетии была даже сочинена баллада.

— Теперь еще и баллада, — Корделия закрыла уши. Что ж, придется стерпеть и балладу. Посещения туристов давали ощутимый доход, и Хонли, как и полагается настоящему дворецкому, был всей душой предан Эрморам и старался изо всех сил. Беда состояла в том, что в молодости Хонли служил на флоте, обладал голосом, перекрывающим бурю, и часто импровизировал, внося в балладу изменения, соответствующие лексике и вкусу отставного моряка.

— Прекрасная леди в замке жила, — орал Хонли хриплым голосом. — Э-хой, э-хой! С собакой по замку гуляла она однажды ночною порой. Зараза Бидвелл в покои проник, Э-хой, э-хой!..

Каждое «Э-хой!» сопровождалось могучим притоптыванием, и, судя по тому, что звук увеличивался, туристы с воодушевлением топали вместе с Хонли.

— Интересно, — подумала Корделия, углубляясь в парк, — чего ради эту женщину понесло ночью гулять по замку. Что-то в истории с неудавшимся похищением явно не сходилось. Леди Маргарет, если верить ее изображению, была дамой могучей. Тюдоровскую розу на длинном стебле она сжимала, как пику, и попытаться похитить эту мужеподобную особу мог только безумец, а «зараза» Бидвелл таковым не являлся. Судя по хроникам и портретам, это был настоящий охотник за приданым — ловкий, сообразительный и беспринципный красавец. У леди Маргарет, достигшей к тому времени тридцати пяти лет, не было ни красоты, ни приданого. Замуж она так и не вышла, а сам Бидвелл вскоре после неудавшегося похищения был заколот неизвестным в темном переулке.

— Историю эту закончить пора! — доносилось из дома. — Сбежал урод молодой! Но может вновь повториться она!

— Э-хой, э-хой, э-хой! — дружно подхватили японцы.

«Надеюсь, что на этом сегодня с портретом будет покончено», — подумала Корделия, возвращаясь к дому.

Но она ошибалась. После ужина ее младшая сестра Памела попросила спуститься в библиотеку, чтобы серьезно поговорить. Это не предвещало ничего хорошего. Девятнадцатилетняя Памела была истинным несчастьем их семьи. Она вечно попадала в какие-то истории. Вечеринки, которые заканчивались вызовом полиции, управление автомобилем в нетрезвом виде, появление обнаженной на костюмированном балу (она назвала это костюмом Евы) — список можно было продолжать до бесконечности. Ко всему еще она занималась живописью, совершенно искренне считала себя настоящей художницей и развешивала свои работы в стиле лирической абстракции (родственники не могли без слез смотреть на них) по всему замку.

— Корделия, ты обязана помочь мне, — сказала она и залилась слезами. — На этот раз все очень серьезно.

— Неужели?

— Дело касается Джеймса. Он попал в беду.

«В беду попала ты, дорогая, когда связалась с этим типом», — подумала Корделия.

Джеймс Дейвисон являлся тем, кого называют плейбоем, и никто не знал, где он доставал деньги для широкого образа жизни. Поговаривали, что он получает их от женщин. Молодые и не очень, красивые и уродливые, они вились вокруг него словно пчелы вокруг цветка, а он одаривал своим вниманием самых богатых.

Юная Памела была исключением. Деньги она могла получить только после достижения совершеннолетия, и было их совсем немного.

— Ну и что же с нашим прекрасным Джимми?

— Он попал в беду. Задолжал крупную сумму денег каким-то негодяям, и они сказали, что убьют его, если он их не вернет в срок.

— А при чем здесь ты?

— Но я люблю его! И потом, они сказали, что вначале уничтожат самое дорогое для него.

— Можешь не бояться, они имели в виду его «бентли», а потом, чем ты можешь помочь, денег-то у тебя нет. Пусть обращается к своим богатым подружкам.

— Это жестоко, Корделия, — Памела укоризненно покачала головой. — Его все бросили, а ты не хочешь помочь.

— Но почему я?!

— Потому что ты только ты знаешь, где хранятся копии картин.

Ситуация начинала проясняться. Корделия задумалась. Если она сразу откажет Памеле в помощи, то та решится на какой-нибудь безумный поступок — попытается ограбить банк или возьмет в заложники одного из их богатых родственников с целью выкупа. Надо было потянуть время.

— Хорошо, наш долг помогать попавшим в беду, но объясни, пожалуйста, что ты намерена делать.

— О, все очень просто. Ты, как я уже говорила, знаешь, где хранятся копии наших картин. Мы подменяем «Портрет леди Маргарет» на копию, и Джеймс быстренько реализует подлинник. Я вообще не понимаю, почему мы экономим на всем, но не продаем это старье. Кстати, Джеймс обещал после продажи отдать оставшуюся от долга сумму мне. И именно он придумал про копию — никакого шума.

— Как благородно с его стороны, а ты знаешь, сколько стоит эта картина?

— Какая разница, — пожала плечами ее легкомысленная сестра, — кстати, половину я отдам тебе. Все по-честному.

Корделия не любила впадать в патетику, но тут не выдержала.

— Ты знаешь, почему были сделаны копии?

— Ну, знаю, — вяло отозвалась Памела.

— Их начали делать еще во времена Тюдоров, чтобы уберечь от разных бедствий. Эти картины пережили революцию, один пожар, три разорения и две войны. Мы стараемся изо всех сил! Несчастный Хонли поет и танцует перед туристами.

— Не без удовольствия, — вставила Памела.

— Неважно, не прерывай меня. Мы пытаемся удержать то, что осталось от наших предков, а ты готова избавиться от того, что с таким трудом сохранилось! Кстати, а кому вы собираетесь продать Гольбейна, если будет считаться, что оригинал у нас?

— Джеймс сказал, что у него есть друзья, которые продают всяким сумасшедшим коллекционерам картины не вполне законного приобретения.

— Очень деликатная формулировка и чрезвычайно милые друзья.

Памела надула губы.

— Если ты не хочешь помочь нам, то я сама сделаю копию!

Корделия представила мужественную леди Маргарет, изображенную рукой Памелы, и содрогнулась.

— Этой женщине и при жизни-то не очень везло.

— Тогда помоги мне!

Корделия знала, что сейчас спорить бесполезно. Надо было попытаться разрешить ситуацию наиболее безболезненным способом.

— Знаешь, Пэм, наверное, ты права. Если никто не узнает, а мы еще и получим деньги, то можно подумать. Только попытайся поторговаться.

— Умница, я всегда знала, что у меня добрая сестричка! — Памела чмокнула ее в щеку и выбежала.

На другой день сияющая Памела сообщила, что с Джеймсом они обо всем договорились, и он обещал отдать им все, что останется от суммы долга, но сколько именно, не сказал. Из чего Корделия сделала вывод, что все разговоры о деньгах были чистым блефом. Прекрасно понимая, что шума глупые девицы поднимать не будут, Дейвисон ничего отдавать, конечно, не собирался.

За обедом Корделия едва сдерживалась, наблюдая за Дейвисоном, любезно беседующим с ее родителями, которых он совершенно очаровал, попросив, чтобы их старшая дочь показала фамильные портреты. В галерею прошествовали втроем — Корделия, Дейвисон и семенящий за ними Арчи. Он сразу же подбежал к портрету леди Маргарет и улегся в непринужденной позе под тяжелой рамой. Точно также на портрете возлежал Арчибальд I, и Хонли длительной дрессировкой добился точного повторения позы, чтобы во время экскурсий демонстрировать перед туристами поразительное сходство предка и потомка.

— Какая умная у вас собака, знает, что самое интересное в этом зале.

Дейвисон подошел к портрету и с нескрываемым удовольствием оглядел его.

— Это не самое ценное, — попыталась переключить его внимание Корделия и показала на громадную картину с изображением батальной сцены, вынести которую можно было, только разобрав стену.

— Ну, вы же знаете, — Дейвисон обворожительно улыбнулся и взял Корделию за руку, — я всегда желал обладать женщинами, только женщинами.

— Вы получите и эту, — промурлыкала Корделия, осторожно высвобождая руку и пятясь к стене.

— Когда? — резко спросил Дейвисон.

— Через неделю.

— Почему так долго?! — возмутился Дейвисон.

— Потому что сейчас в замке слишком много людей, и тяжело незаметно пронести картину.

— Это невозможно, — жестко проговорил Дейвисон, — я не могу ждать.

Корделия заметила, что он сильно побледнел. Видимо, действительно боится и не врет, что его могут убить. А было бы неплохо.

— Хорошо, — успокоила его Корделия, — я постараюсь сделать все возможное.

— Поторопитесь, пожалуйста, — он вновь обворожительно улыбнулся, — вы, я вижу, весьма умны и понимаете, что я настроен очень серьезно. Кроме того, всем известно, что ваша сестра чрезвычайно легкомысленна и крайне неосторожна. Кто знает, что с ней может случиться?

На этих словах, оставив застывшую от возмущения и испуга Корделию, Дейвисон удалился, а вечером мрачная Памела сообщила, что он получил неприятные новости из Лондона и был вынужден срочно уехать.

Ночью Корделии пришла в голову мысль обратиться в полицию. Рассказать все как есть, а там пусть разбираются с Дейвисоном сами. Он, конечно, будет отпираться, и выставит ее с Памелой в самом невыгодном свете, но зато удастся сохранить портрет несчастной леди Маргарет и сами они будут в безопасности.

Корделия повернулась на бок и закрыла глаза, но чувство, что она должна что-то предпринять именно сейчас, не давало заснуть. Тревога не проходила, и она поняла, что нужно сделать, чтобы успокоиться.

Тихо выскользнув из комнаты, она поднялась в башню, где в тайнике хранились копии семнадцати самых ценных картин. Верный Арчи, стуча коготками по полу, следовал за ней. Взвалив на плечо портрет, Корделия спустилась по лестнице и двинулась к галерее. Нести картину было очень тяжело, да и атмосфера ночного замка действовала угнетающе. Наконец, она доплелась до места и с облегчением поставила картину на пол.

Пока она снимала портрет и вешала на его место копию, Арчи, возбужденный неожиданной ночной прогулкой, принялся бешено носиться по залу. Корделия шикнула на него, и песик вроде бы успокоился, но вдруг вскочил и замер в охотничьей стойке. Корделия услышала слабый шум за окном. Она схватила картину и юркнула в темную нишу, спрятавшись за огромную напольную вазу. Арчи остался в зале. На подоконнике показалась чья-то темная фигура, и Корделия узнала Дейвисона. Он спрыгнул с подоконника, увидел Арчи и остолбенел.

Возможно, ему пришла в голову мысль о привидении доблестной собаки леди Маргарет. Но Арчи развеял его страх, резво подбежав к портрету и улегшись, позируя перед неожиданно появившимся зрителем.

Дейвисон осторожно, стараясь не задеть собаку, проскользнул к картине и легко снял ее. Потом он подошел к окну и бесшумно спрыгнул в парк. Арчи, наклонив голову набок, с живым интересом наблюдал за всеми действиями грабителя.

— Ну, Арчибальд! — возмущенно прошипела Корделия, вылезая из своего укрытия и вешая картину на место, — тоже мне, достойный потомок!

Собака слушала ее, жалобно глядя большими влажными глазами.

Корделии стало стыдно. В конце концов, это не сторожевая, а охотничья собака, и потом, все сложилось прекрасно. Дейвисон похитил копию, подлинник на месте и второй раз он не решится пойти на грабеж. Корделия виновато погладила Арчи по голове. И тут он радостно и звонко залаял.

«Опомнился, — подумала Корделия, снова прячась в нишу — теперь он перебудит весь дом». И действительно, захлопали двери, послышались встревоженные голоса, и в зал вбежал Холни с охотничьим ружьем в руках. Увидев лающего Арчи, он зашатался и рухнул на пол.

Корделия схватила щенка под мышку и пулей вылетела из зала. Закрывая дверь в свою комнату, она услышала, как Памела вопит: «Все сюда! Холни увидел привидение!».

Из этого можно было сделать вывод, что Холни пришел в себя и можно, наконец, немного расслабиться.

Прошло два дня. Корделия сидела в библиотеке, пытаясь привести в порядок картотеку, когда одновременно появились Хонли и Памела. Последняя, пребывая в сквернейшем расположении духа из-за отсутствия Дейвисона, попыталась сорвать свое настроение на дворецком.

— Ну что, Хонли, твое привидение напрасно подняло тревогу. Никакого необыкновенного события не произошло.

Уязвленный Хонли, которому перевязанная голова придавала некоторую неофициальность, молча протянул Корделии газету.

— Я не хотел вас тревожить, леди. Но раз вы настаиваете, смею заметить, нечто необыкновенное все же произошло.

Корделия развернула газету.

— Джеймс Дейвисон найден застреленным в своей машине на окраине Лондона, — прочитала она и в ужасе посмотрела на Памелу.

Но та вместо того, чтобы разразиться рыданиями, молча взяла из рук сестры газету, разорвала и выбросила обрывки в камин.

— Пожалуй, я с осени возобновлю учебу.

— Истинная леди, — вздохнул Холни и злорадно добавил: — Вот и еще одно необыкновенное событие.

Корделии требовалось уединение, чтобы осмыслить бурные события последних дней, и она, следуя традиции всех прежних обитательниц замка, поднялась для этого в башню, в тайник, где хранились копии. Итак, история с Дейвисоном, к счастью, завершилась. Вероятно, его опасные друзья решили, что он хотел их надуть и всучить копию вместо оригинала. Поэтому и убили. Памела, может быть, образумится. Портрет на месте. Все прекрасно. Она обвела взглядом небольшое помещение и машинально сосчитала картины. Их оказалось пятнадцать! Корделия точно знала, что копий должно быть семнадцать. Она также могла предположить, что никому в голову не приходилось их пересчитывать. Не хватало копии работы Николаса Хиллиарда, живописца, чрезвычайно популярного во времена леди Маргарет. Итак, все встало на свои места. Никто и не думал похищать эту женщину, «зараза» Бидвелл, как и Дейвисон, хотел поправить свои дела с помощью откровенного грабежа и возжелал не женщину, а дорогую картину, которую подменила эта мудрая леди.

Когда Корделия спускалась по лестнице, то услышала звучный голос Холни, исполнявшего балладу перед немецкими туристами. Он как всегда импровизировал:

— История эта правдива, друзья! Э-хой, э-хой! Но может опять повториться она!

О, нет. С нас хватит, подумала Корделия и позвала Арчи, позировавшего перед картиной.