Коллекция детективов газеты «Совершенно СЕКРЕТНО»

Стив О'Коннел БОМБИСТЫ

Сержант Уолтерс оглядел слушателей полицейской академии.

— Насколько известно, мы ни разу не видели его. Тем не менее мы полагаем, что знаем, как выглядит этот взрывник и какой он человек. — Сержант улыбнулся. — Остается самая малость: разыскать его. — Он повернулся к доске и нацарапал мелом какую-то цифирь. — На сегодняшний день взорваны четыре бомбы, погибли три человека, шестеро получили тяжелые увечья, двадцать три отделались царапинами. — Сержант снова окинул взором сидевших перед ним курсантов. — Вам нередко доводится слышать присловья типа «внешность обманчива» или «не суди о книге по обложке», и все же научная криминалистика доказала: преступники того или иного «профиля» зачастую поразительно схожи между собой. Они одинаково думают и даже почти одинаково выглядят. — Сержант Уолтерс сверился с настенными часами. Было три минуты девятого утра. — Мы знаем, например, что люди, подделывающие чеки на мелкие суммы, обычно жаждут попасться и вернуться на нары. В тюрьме они находят общество, более близкое им по духу, чем на воле.

Сержант был худощав, строен и выглядел просто сногсшибательно в своем безукоризненно сшитом и отутюженном мундире.

— Кое-что мы знаем и о взрывниках. — Он снова повернулся к доске и взял мелок. — В нашем городе, считая и предместья, проживает приблизительно четыре миллиона человек.

Он написал

4 000 000, потом зачеркнул, вывел чуть ниже:

2 000 000 и снова улыбнулся.

— Около половины можно исключить сразу: наш взрывник — мужчина.

Я осмотрел контакты. Они были чистые, ни пятнышка ржавчины. Часовой механизм работал безупречно. Я кивнул. Да, в моей последней неудаче повинна не механика. Я угадал: подвели севшие батарейки: взрывателю просто не хватило напряжения. Обычно на картонках с батарейками указан срок годности, но на сей раз я приобрел дешевые, выпущенные какой-то захудалой фирмой. Вполне возможно, что они к тому же долго валялись на прилавке, дожидаясь своего покупателя.

По ступеням подвальной лестницы дробным эхом прокатился истошный крик моей сестрицы Полы:

— Гарольд, завтрак стынет!

Я накрыл бомбу тряпицей, погасил лампу над верстаком и поднялся в кухню.

— Руки вымой! — велела мать. — Они у тебя чернее ночи.

Я сходил в ванную, вернулся и сел за кухонный стол.

— Что-то у меня сегодня нет аппетита, маменька.

— Съесть все до последней крошки! — приказала она. — Без доброго завтрака весь день насмарку. Пей свой апельсиновый сок…

— Теперь мы можем исключить еще полтора миллиона человек, — продолжал сержант Уолтерс. — Взрывник — зрелый мужчина в возрасте от сорока пяти до шестидесяти пяти лет.

Какой-то курсантик в первых рядах поднял руку:

— А как же тот мальчишка Джонсон? Ему и двадцати не было.

— Верно говорите, О’Брайен, — согласился сержант. — Но Джонсон бомбил только полицейские участки и ничего другого. Впервые он попался в двенадцатилетнем возрасте и с тех пор был убежден, что все полицейские ненавидят и преследуют его, вот и давал сдачи в меру своего разумения. Действовал тупо и прямолинейно, как и подобает молокососу. — Уолтерс положил мелок на полочку под доской и вытер пальцы белоснежным платком. — Но сейчас мы имеем дело с взрывником, который поднимает на воздух все без разбора. Оставляет бомбы в подземке, в автобусах, в любых местах скопления людей.

О’Брайен, рыжеволосый парень с чуть раскосыми глазами, опять тянул вверх руку:

— Но почему ему непременно должно быть от сорока пяти до шестидесяти пяти лет?

— Такой вывод — итог нашего опыта расследования преступлений этого типа. — Уолтерс передернул плечами. — Мы не можем сказать, почему взрывники принадлежат к этой возрастной группе. Возможно, потому, что до сорока пяти лет они еще надеются, что их трудности разрешатся сами собой, а после шестидесяти пяти им уже на все наплевать.

Моя сестрица имеет привычку читать за завтраком газеты.

— В передовице про взрывы уже не пишут, — заметила она.

Я допил сок и поставил стакан.

— А на кой про них писать? Уже восемь дней, как ничего не взрывается.

— Гарольд, — спросила мать, — какой подарок ты хотел бы получить ко дню рождения?

— Маменька, мне стукнет сорок шесть. По-моему, самое время забыть о днях рождения.

— Я убеждена: людей всегда надо спрашивать, — не унималась мать. — А то еще купишь что-нибудь ненужное. Думаю, тебе не помешает обзавестись парой новых белых сорочек.

Пола развернула газету.

— Ага, вот, кое-что есть. Впрочем, это все перепевы старого.

— Не сыпь так много сахару, Гарольд, — сказала мать.

Поле следовало бы заделаться суфражисткой, тогда она была бы совершенно счастлива.

— Почему все убеждены, что бомбы подкладывает мужчина? — спросила она.

— Потому, — ответил я, потягивая кофе, — что у женщины тонкая и нежная душа. Таково всеобщее мнение.

Пола злобно зыркнула на меня:

— Неужели ты и впрямь пытаешься насмехаться надо мной?

— Дети, дети, — вмешалась мать. — Я не потерплю перепалок за столом. Пола, сейчас же отложи газету.

О’Брайен снова поднял руку:

— А почему это не может быть женщина?

Сержант улыбнулся:

— Женщина способна представлять опасность для общества в качестве, скажем, разносчицы бацилл тифа. Но только не как бомбометательница. — Сержант Уолтерс стряхнул с обшлагов меловую пыль. — Мы можем и дальше продолжать наши логические выкладки, не рискуя ошибиться. Взрывник не женат. Вероятно, живет вместе с матерью. Или со старшими сестрами. Или с тетушками. Человек он неприметный, и если на него обращают внимание, то лишь благодаря его вежливости и предупредительности. Он охотно оказывает мелкие услуги. Черт возьми, да он может оказаться соседом любого из нас! Вероятно, он не курит и почти не потребляет спиртного.

О’Брайен усмехнулся:

— А по-моему, пропускает стопочку для храбрости, прежде чем подложить очередную бомбу.

Сержант покачал головой:

— Нет. Выпив, люди такого склада либо засыпают, либо начинают блевать. Этот человек — изнеженный толстяк.

— Но зачем он убивает невинных людей?

— О людях он и не думает. Его цель — не они. Он считает, что, устраивая взрывы, мстит фирме, из которой его уволили. Или банкиру, который, как ему кажется, когда-то ограбил его. Или начальству, не давшему ему повышения по службе, которого, опять же по его собственному мнению, он вполне заслуживал.

— Вечером пойдем к дядюшке Мартину, — объявила мать. — Мы не видели его уже неделю, а между тем нам следовало бы более исправно навещать родственника.

— Дядюшка Мартин — старый зануда, — презрительно бросила Пола.

Мать налила себе еще кофе.

— Ты права, дочь, но не забывай, что у него только две радости в жизни — общение с нами и турецкая баня.

— Сегодня я могу задержаться на службе, маменька, — сказал я. — Надо обработать счет Эванса. Не знаю, управлюсь ли к пяти часам.

Пола гаденько улыбнулась:

— Я слышала, неделю назад Корриган получил повышение. А тебя, надо полагать, опять обошли.

— Надо полагать, — сухо ответил я.

— Кадровая политика, — вставила мать.

— Тебе почти сорок шесть, — сказала Пола. — Неужели ты так никогда и не выбьешься в люди?

— Каждый человек на что-то надеется.

— Знаешь, ты просто бесхребетный слюнтяй! — взорвалась моя сестра. — Вот и застрял на этой должностишке!

— О тебя ноги вытирают, а ты и рад, — поддержала ее мать. — Пользуются твоей добротой. Ведь Корриган получил должность, которую, по справедливости, надо было предложить тебе.

— Да плевал я на эту должность, — ответил я. — Мне уже не обидно. К тому же Корриган — славный малый.

Тут я, конечно, лукавил. Корриган ни бельмеса не смыслил в бухгалтерии и повышением своим был обязан заурядной подсидке. Интересно, подумал я, а в других учреждениях такая же кадровая политика?

— Доедай яичницу, Гарольд, — велела мать. — И про бекон не забудь.

Пола злобно расхохоталась:

— Да он и так на снеговика похож!

— Ничего подобного, — ответил я.

— А у нас… то есть у полицейского управления, есть что-нибудь конкретное? — не унимался О’Брайен. — Улики? Следы? Что-нибудь, кроме домыслов?

Сержант Уолтерс почувствовал легкое раздражение.

— Кроме, как вы выразились, домыслов, у нас нет ничего.

— Отпечатки пальцев?

Уолтерс рассмеялся:

— Будь у нас отпечатки, неужели этот бомбовоз до сих пор разгуливал бы на воле?

— Я имел в виду другое. Может, у нас есть его отпечатки, только они нигде не зарегистрированы. Даже в Вашингтоне.

— Нет, отпечатками мы не располагаем, хотя изучили все найденные фрагменты бомб, клочки оберточной бумаги и обрывки бечевки. Ничего.

— Разве Тайсона поймали не благодаря отпечаткам пальцев? — продолжал наседать на сержанта О’Брайен.

Уолтерс кивнул:

— Именно так. Но тогда мы завладели целой бомбой, которая не взорвалась, и обнаружили на одной из батареек отпечатки большого и указательного пальцев. — Сержант ненадолго задумался. — Причем это были отпечатки не Тайсона, а продавца из скобяной лавки. Мы нашли эту лавку и просто следили за каждым покупателем, который приобретал батарейки для фонарика. — Уолтерс усмехнулся. — Тайсону было пятьдесят два года. Пухленький добродушный человечек, живший в доме двух своих тетушек, старых дев. В подвале мы нашли рулон оберточной бумаги, и тот кусок, в который была запакована бомба, идеально состыковался с концом рулона. Так Тайсон угодил на электрический стул. — Сержант Уолтерс мечтательно вздохнул. — Эх, кабы нам удалось завладеть каким-нибудь изобретением этого новатора, прежде чем оно взорвется…

Есть люди, которым не только не вредно, но даже полезно иметь несколько фунтов лишнего веса, и я убежден, что принадлежу к их числу.

— А почему, собственно, ты считаешь, что созерцать тебя — такое уж большое удовольствие? — спросил я Полу. — Ведь ты — кожа да кости. И долговязая. И сидишь у меня на шее.

На щеках сестры вспыхнули два багровых пятнышка.

— Я совершенно не костлява. Просто слежу за своим весом.

— Не понимаю, зачем, — елейным голоском вымолвил я, — если мужчины даже не смотрят в твою сторону.

— Жирный болван! — прошипела Пола.

— Похоже, тебе придется покупать мужа за деньги, — со злорадной ухмылкой продолжал я. — Надо полагать, когда-нибудь ты так и сделаешь.

— Дети, дети! — рассердилась мать. — Неужели нельзя обойтись без этих перебранок? — Она громко стукнула ложкой по столу. — Допивай кофе, Гарольд, тебе уже пора.

Я взглянул на часы, которые показывали четверть девятого, и спросил:

— У нас есть фонарик?

— Кажется, да, — ответила мать. — Посмотри в кладовке.

Я отыскал фонарь, извлек из него батарейки и спустился в подвал. Бомба должна была взорваться вчера в половине пятого вечера, но ни по радио, ни по телевизору ни о каких взрывах не сообщили, и в конце концов я с огорчением признал, что механизм не сработал. Пришлось ехать на Двенадцатую авеню, к автовокзалу, и незаметно забирать адскую машину. У полицейских великолепная криминалистическая лаборатория, и если им в руки попадет неразорвавшаяся бомба, это будет очень скверно: никогда не знаешь, что они могут обнаружить.

Я заменил батарейки и снова испытал механизм. На сей раз все заработало как надо. Протерев детали бомбы носовым платком, я натянул перчатки и снова собрал ее, поставив счетчик времени на половину второго пополудни. Потом я сунул устройство в картонку из-под башмаков, оторвал от рулона кусок оберточной бумаги, тщательно завернул коробку и перевязал ее бечевкой, подумав при этом, что следующую бомбу, наверное, придется поместить в водонепроницаемый мешок. Сверток не представлял ни малейшей опасности, но я обращался с ним крайне осторожно. Поднявшись наверх, я положил бомбу на кухонный стол и сказал:

— Отвези ее на автобусную станцию на Шестьдесят восьмой авеню. Взрыватель сработает в половине второго.

Пола поморщилась:

— Не мог, что ли, выбрать более приличное место? Там же трущобы. Женщине на улице показаться нельзя, того и гляди изнасилуют.

— Тебе это не грозит, — желчно ответил я.

Мать горестно вздохнула.

— Сколько еще ждать? — спросила она. — Когда же мы, наконец, взорвем дядюшку Мартина?

— На следующей неделе, — пообещал я. — Но и после этого придется подложить еще несколько бомб, иначе полиция заподозрит, что у взрывника есть какой-то разумный мотив. Если, конечно, мы хотим унаследовать дядюшкин миллион.

— Ой, как же я мечтаю своими руками подложить под него адскую машину! — кровожадно проговорила Пола, и я уловил в ее словах отголоски теорий Фрейда.

— Это невозможно! — резко ответил я. — Сама знаешь: дядюшка Мартин никуда не ходит. Только в турецкую баню. Поэтому бомбу подложу я.

— Ну и сколько людей, по-вашему, соответствует этому собирательному образу? — спросил О’Брайен.

— Трудно сказать, — ответил сержант Уолтерс. — Хорошо бы заиметь картотеку с данными на всех местных жителей и пропустить эти данные через вычислительную машину фирмы «Ай-би-эм». Но увы. По моей оценке, таких людей около тридцати тысяч.

— Да, немало. К тому же они рассеяны по всему городу.

Уолтерс не мог не согласиться с въедливым курсантом.

К пяти часам я все-таки управился со счетом Эванса и попал домой без четверти шесть, когда сержант Уолтерс загонял в гараж свою машину.

Я почти ничего не знаю о сержанте Уолтерсе. Слышал, что он служит в управлении полиции и занимается какой-то бумажной работой.

Кивнув мне, он зашагал к дому. Мы уже десять лет соседствуем с ним в этом особняке на две семьи и пользуемся одним гаражом, и все же я сомневаюсь, что сержант узнает меня, если встретит на улице.

Это очень печально. Похоже, люди вообще не замечают меня.