Коллекция детективов газеты «Совершенно СЕКРЕТНО»

Джеффри Скотт Я ДОЛЖЕН УВИДЕТЬ МАЙРУ!

Эту фразу Гордон Миллер неустанно твердил с того самого момента, как наш самолет рухнул в арктической пустыне. А поскольку теперь он был мертв, я считал своим долгом встретиться с его вдовой. Вместо него. И ради него. Журналисты с ходу окрестили меня смельчаком, сумевшим выжить в этом «ужасном переходе через ледяной ад, унесший семь жизней», но они ошибались. Самое ужасное мне предстояло сделать сейчас — пройти пять ярдов по садовой дорожке до обыкновенной синей двери с окошком из матового стекла. На ухоженной клумбе возле крыльца цвели гиацинты и первые тюльпаны, однако газон давно следовало подстричь. Увы, подумал я, Гордону Миллеру уже не выполнить эту работу.

Из-за того, что мне ампутировали несколько отмороженных пальцев ног, я шел, слегка покачиваясь, и, наверное, со стороны производил впечатление слегка подвыпившего человека. На деле же я пребывал в состоянии паники и лихорадочно пытался найти хоть какой-нибудь предлог, чтобы повернуть обратно. Например, догнать такси, на котором приехал (водитель все никак не мог развернуть машину на узкой улочке), и сказать, что я ошибся адресом и хочу вернуться в центр Лондона.

Дом был точь-в-точь таким, каким его описывал Миллер, — небольшой, но уютный, несомненно построенный своими руками. Что ж, на нашей станции он был единственным, кого с полным правом можно было назвать мастером на все руки. Негодуя на собственную душевную слабость, я доковылял до двери, поднялся на крыльцо и нажал на кнопку звонка.

Мне открыла миссис Миллер, Майра, которую Гордон больше не увидит из-за… моей трусости. Она оказалась совсем не такой, как я ее себе представлял, — не красотка, но в то же время весьма привлекательная и явно не глупая. Прежде чем я успел произнести хоть слово, она удивленно вскинула брови и быстро спросила:

— Зачем вы пришли?

— Вы знаете, кто я?

— Еще бы! — Она отступила в сторону, жестом приглашая меня в дом, и криво усмехнулась. — Вас показывают по всем программам, ваши фото во всех газетах.

У нее была тонкая талия и стройные бедра, которыми она грациозно покачивала при ходьбе. Я понял, почему Гордон Миллер так рвался домой.

— Садитесь. — Майра указала на кожаное кресло у камина. — Вообще-то вам было вовсе не обязательно сюда приезжать.

Под вешалкой в прихожей я заметил пару поношенных мужских шлепанцев, а на медном подносе на каминной полке — трубку. Это вновь напомнило мне о Миллере… точнее, о его отсутствии.

— Есть вещи, которые не под силу изложить на бумаге…

— Ах ты Боже мой! — вздохнула она и уселась в кресло, поставив локти на колени и подперев ладонями подбородок. В ее голосе мне почудилась насмешка, но я не обиделся.

— Гордон очень много о вас думал.

— Не сомневаюсь. — Майра откинулась на спинку кресла и, достав сигарету из лежавшей на подлокотнике пачки, прикурила ее еще до того, как я полез в карман за спичками.

Громкий щелчок зажигалки напомнил мне, что почти так же щелкнули застежки ремней безопасности за секунду до того, как наш самолет, клюнув носом, камнем пошел вниз…

— Пристегнитесь! — обернувшись к нам, гаркнул Фергюсон. — Бояться нечего, но поболтает изрядно.

Врет, подумал я и, как выяснилось впоследствии, не ошибся. На Севере компас часто «сходит с ума», и можно запросто сбиться с курса. А для того, чтобы понять, что мы должны были сесть на «большой земле» как минимум полтора часа назад, вовсе не обязательно быть пилотом. Не говоря уже о том, что в таком крошечном самолетике горючего хватает ненадолго. Все это пронеслось у меня в голове за секунду до того, как я потерял сознание.

Очнулся я от того, что меня хлестали по лицу чем-то холодным и жестким.

— Эй, док, вставай! — услышал я раздраженный голос Миллера.

Я застонал и, приподняв раскалывающуюся от боли голову, огляделся. Буря утихла, и мне прямо в глаза били лучи заходящего солнца. Я уже не сидел у Фергюсона за спиной. И вообще не сидел, а лежал на снегу. Почему на Миллере куртка Фергюсона? А где?..

— Мы упали, — не дожидаясь моего вопроса, буркнул Миллер. — Этот болван сбился с курса и врезался в склон горы. Но, думаю, мы уже на «большой земле», милях в пятидесяти от Порт-Консорта… во всяком случае, надеюсь.

Я промолчал, и он затряс меня, словно куклу.

— Говорят тебе, вставай! Я должен вернуться домой, к Майре! Во что бы то ни стало!

— Зачем вы взяли куртку Фергюсона? — Почему-то это казалось мне важным.

— Ему она уже ни к чему, он мертв. Второй пилот и старина Редди — тоже. Остались только мы с тобой да Сильвер с Кентом. И если ты не возьмешь себя в руки, то можешь и себя считать покойником!

Миллер на меня орал, и мне стало страшно. На станции он числился разнорабочим — носил воду, колол дрова, чинил технику. Все мы были старше его по должности, но он был прирожденным лидером, стремившимся добиться успеха любой ценой. Это проявилось во время первого же футбольного матча, которые мы устраивали раз в месяц на вытоптанной в снегу площадке за станцией. Бегать по-настоящему было невозможно — только вразвалочку ходить за мячом, проваливаясь в снег по щиколотку. Короче говоря, это была своего рода шутка, придуманная нами лишь ради того, чтобы повеселить друг друга и размяться. Однако Миллер отнесся к игре вполне серьезно — пытался бегать, покрикивал на неловких игроков, — в общем, дрался за победу так, что вскоре игру пришлось прекратить. Это его разозлило.

— Док, хорош валяться. Иначе мы тебя бросим.

— Но, Гордон, по инструкции мы должны оставаться у самолета. Нас будут искать.

Миллер схватил меня за грудки.

— Черт возьми, мы сбились с курса! Этот самолет еще сто лет не найдут. Единственный шанс спастись — это идти на Порт-Консорт. На самолете была надувная спасательная лодка, от фюзеляжа я отодрал металлические рейки. Их понесут Сильвер и Кент, так что палатка у нас будет. Я помогу идти тебе. Успеем пройти пару миль, прежде чем стемнеет.

Голова сильно кружилась, но мне все же удалось встать и сделать несколько шагов.

— Надо будет, я и один дойду, — пригрозил Миллер. — Мне позарез нужно снова увидеть Майру. И мне нужны вы — чтобы тащить все это барахло. Короче, док, шагай за мной, и я тебя спасу.

— Не стоит вам так себя корить. — Майра улыбнулась, чтобы ее слова прозвучали не так резко. — «Санди таймс» напечатала об этом репортаж аж на две страницы, так что я в курсе, как это произошло.

— Я хотел вас навестить.

Она устало пожала плечами.

— Поздновато — представитель компании уже навестил всех ближайших родственников погибших. Знаете, я очень хорошо понимаю, что вами движет. Типичный случай. Выжившие в катастрофе часто считают себя виновными. Честное слово, я за вас рада. Мне кажется, вы заслужили право на жизнь.

— Нет! Гордон умер по моей вине!

Майра пристально посмотрела на меня.

— Ого! Вообще-то мне это приходило в голову. Ваше письмо… оно было слишком сумбурным — мне даже показалось, что вы все еще больны…

— Поверьте, вернуться назад было для него просто наваждением. А мы были для него лишь вьючным скотом… Но если бы мы, как предлагал я, уперлись в инструкцию и остались у самолета, то приговорили бы себя к смерти.

Она кивнула, не отрывая от меня взгляда.

— Сильверу удалось спасти аварийные рационы, но самым страшным был холод. Наш физик Билл Кент, самый старший в партии, скоро выбился из сил и начал отставать. Я получил сильное сотрясение мозга и часто терял сознание, полагаю, это единственное мое оправдание. Однажды, очнувшись, я увидел, что Гордон несет металлические подпорки для палатки… раньше их тащил Кент. Я спросил, где он, Гордон ударил меня по голове и закричал, чтобы я вставал и шел дальше. Ради моего же блага. Потом исчез доктор Сильвер… Наконец мы достигли горного кряжа, за которым находился Порт-Консорт. Продукты кончились. Мы с Гордоном открыли последнюю банку консервов, чтобы набраться сил перед подъемом. Но когда мы поднялись, стало ясно, что на спуск уйдет еще один день, а это означало верную смерть.

Майра встала с кресла и обняла меня за плечи.

— Не стоит так себя мучить. Человек может сделать только то, что от него зависит.

Я мог бы воспользоваться лазейкой, которую она мне предлагала, но все же решил идти до конца.

— Гордон поскользнулся и схватился за меня. Я мог его спасти! Но… вспомнил Кена и Сильвера и… отпустил его… даже был рад, когда он упал! Я… убил его.

Майра мотнула головой и закурила новую сигарету.

— Было бы странно, если бы вы бросились спасать своего обидчика… Почему вы на меня так смотрите?

— Но он же вас любил! Он так хотел увидеть вас!

— То есть во всем виновата я?!

— Нет-нет, что вы! Выходит, я ошибался… Извините, если я доставил вам столько… — Внезапно мой взгляд упал на трубку на каминной полке. — Что я несу! Его вещи здесь… Конечно же, вы его любили.

Майра вздрогнула.

— Его вещи? Доктор Сандерсон, да вы и впрямь романтик. Это не его трубка. Гордон не курил — чтобы это заметить, не надо быть Шерлоком Холмсом. День, когда он уехал на север, был самым счастливым в моей жизни. И если вы действительно его убили, то совершили то, о чем я начала мечтать буквально через месяц после того, как мы поженились… Понимаете, доктор? И не надо на меня так смотреть.

— Но он любил вас! Его единственным желанием было увидеть вас!

— Беда с романтиками! — Майра вздохнула. — Да, Гордон сгорал от желания меня увидеть.

Она встала и подошла к бюро.

— Насколько мне известно, вы получали почту раз в месяц, когда прилетал самолет с продуктами и снаряжением. Должно быть, кто-то из соседей написал Гордону, что я не одна. Прочтите.

Я сразу узнал почерк Миллера — за время зимовки мне довелось прочесть немало его докладных о состоянии техники. Едва пробежав глазами первую строчку, я глубоко вздохнул, пытаясь унять бешено заколотившееся сердце. Самым «ударным» оказалась последняя фраза: «…имей в виду, тварь, — я ведь здесь не навечно».

Майра взяла у меня письмо.

— Доктор Сандерсон, в газетах писали, что вас собираются наградить медалью. Какую бы вину вы за собой ни чувствовали, вам не следует от нее отказываться.