Король уныния

ГЛАВА 9

Блять.

Черт, черт, черт.

Это была не самая мудрая мысль, но она единственная точно описывала ситуацию.

Прошло тридцать шесть часов с момента нашего со Слоан киновечера. Тридцать шесть часов с момента наших занятий танцами.

Тридцать шесть часов с тех пор, как я обнаружил, как идеально ее изгибы ложатся в мои ладони и как ее аромат пьянил сильнее самого крепкого виски.

Я мог бы обойтись без этих знаний, потому что теперь, когда они у меня есть, я не могу представить, что не переживу это снова.

К сожалению, шансы на это были невелики, учитывая, как сильно я облажался.

Если бы мои друзья не помешали нам, тогда, в воскресенье вечером я бы поцеловал ее, и я был уверен, что она бы мне позволила. Иначе Слоан не избегала бы меня, словно я дьявол, который хочет ее развратить.

Я посмотрел на пляж, где Слоан сидела в одиночестве, читая свою чертову книгу по коммуникации.

С помощью друзей я уговорил ее присоединиться к нашей экскурсии на лодке, но она все время держалась в стороне.

Поплавать с маской и трубкой в кристально чистых водах? Нет.

Попробовать изысканные закуски и выпить что-то? Нет.

Не сказать мне ни слова после того, как мы поднялись на борт яхты?

Конечно да.

— Куда ты идешь? — спросила Эвелин, когда я встал. Несмотря на слова Луки о том, что он больше не будет с ней встречаться, они оба весь день были друг с другом.

Я невнятно извинился и оставил друзей наедине.

Кроме Луки, я не был особенно близок ни с кем из нашей группы. Мы часто тусовались вместе, но я не стал бы делиться с ними своими самыми глубокими и темными секретами. Более того, их присутствие начало меня возмущать, потому что они отнимали мое время со Слоан.

— Жаль тратить впустую такой прекрасный день, — сказал я, когда оказался в пределах ее слышимости. Мы остановились на обед в одной из укромных бухточек Майорки, и хотя мы не были единственными на пляже, народу в начале октября было мало, что позволяло нам уединиться.

— У меня есть солнце, море, еда и хорошая книга, — сказала она, не поднимая глаз. — Я ничего не теряю.

Я сел рядом.

— Мы по-разному понимаем, что значит «хорошо», — проворчал я.

Она ничего не ответила.

Когда я был ребенком, мы с друзьями часто спорили, какой суперсилой лучше обладать. Я колебался между способностью летать и быть невидимым, но сейчас я бы продал свой «Феррари» за возможность заглянуть в мысли Слоан.

К черту. Был только один способ привлечь ее внимание.

— Мы должны поговорить о нашем поцелуе.

Она замерла. Медленно, сдержанно она просунула закладку между страницами, закрыла книгу и подняла глаза. Было +26 ⁰С, но моя кожа покрылась мурашками, будто я зашел в морозильную камеру.

— Мы никогда не целовались, — она выделила каждое слово с ужасающей точностью.

— Формально нет, но почти поцеловались. Так что давай поговорим об этом.

Костяшки пальцев Слоан побелели.

— Не о чем говорить. Было поздно, и мы слишком много выпили. Вот и все.

— Значит, это никак не влияет на наши отношения.

— Конечно, нет.

— Тогда у тебя нет причин избегать меня.

В ее глазах вспыхнуло осознание моей ловушки.

— Я не избегаю тебя.

— Я и не говорил, что ты избегаешь, — легко ответил я. — Я сказал, что у тебя нет на это причин.

Слоан шумно вздохнула. Я практически видел, как она мысленно считает до десяти.

— Есть ли смысл в этом разговоре?

— Я просто хотел прояснить ситуацию с воскресным вечером.

— Считай, что прояснил.

— Хорошо.

— Хорошо.

Секунду мы сидели в тишине.

— Еще что-нибудь? — резко спросила Слоан.

— Конечно. Если бы ты могла обладать любой суперспособностью, что бы это было?

Она закрыла глаза и потерла виски.

— Ксавьер…

— Сделай мне одолжение. Это то, что делают люди. Разговаривают, — я показал между нами. — Мы работаем вместе уже много лет, а я даже не знаю твоего любимого блюда.

Это была ложь.

Я знал, что она любит суши, потому что их удобно есть на ходу. Я знал, что она предпочитает двойные чизбургеры, когда у нее месячные, и стейк средней прожарки на ужинах с клиентами, если только клиент не вегетарианец, в этом случае она заказывает суп и салат.

Вино она предпочитала белое, кофе — черный, а джин — с тоником.

Я знал все это, потому что, несмотря на ее предположение, что я не обращаю внимания ни на кого, кроме себя, я бы не смог перестать замечать ее, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Каждая деталь, каждый момент — все это хранилось в отдельном шкафу воспоминаний о Слоан в моем сознании.

Но я никогда бы не сказал ей ничего из этого. Если и есть что-то, что непременно заставит Слоан Кенсингтон бежать, так это возможная близость.

— Ладно, — сказала она, возвращая меня в настоящее. — Я бы выбрала путешествие во времени, чтобы вернуться назад и исправить все ошибки, которые я совершила.

— Но тогда твоя жизнь не была бы такой, как сейчас.

Она отвела взгляд.

— Не обязательно что-то плохое. — Шум волн заполнил тишину.

Со стороны казалось, что у Слоан идеальная жизнь. Она была красива, умна, успешна, и одни из самых влиятельных людей в мире были ее друзьями или клиентами.

Но я, как никто другой, знал, что внешность обманчива, а самые гладкие поверхности часто скрывают самые уродливые секреты.

— Если бы у тебя была возможность, ты бы вернулся и изменил свое прошлое? — спросила она.

Моя рука непроизвольно сжала полотенце. Сожаление нахлынуло на меня, и я столкнулся с воспоминаниями, которые, как мне казалось, давно запрятал подальше.

— Ксавьер! — Паника в мамином голосе пробивалась сквозь рев пламени. — ¿Dónde estás mi hijo? (прим. с исп. «Где ты, сынок»?)

Он всего лишь ребенок. Это был несчастный случай… Если бы он был более ответственным…

На ее месте должен был быть ты.

Запах дыма и обугленного дерева заполнил мои легкие. Пляжная бухта сомкнулась вокруг меня, отвесные скалы стали тюрьмой, а блики солнца на песке выбелили мое зрение.

Я моргнул, и кошмар отступил, сменившись смехом моих друзей на заднем плане и обеспокоенностью на лице Слоан.

Я ослабил хватку полотенца и заставил себя улыбнуться.

— Каждый бы изменил что-то, если бы мог. — На языке все еще ощущался вкус пепла. Мне хотелось выплюнуть его и запить пивом, но я не мог этого сделать, без того, чтобы вызвать подозрения. — Ты общаешься с кем-нибудь из своей семьи?

Это была единственная тема, которая могла отвлечь внимание Слоан. Она была достаточно внимательна, чтобы уловить перемену в моем настроении, но я не хотел обсуждать причину ни с ней, ни с кем-либо еще. Никогда.

Как и ожидалось, ее лицо погрустнело.

— Когда у меня нет выбора. Когда ты разговаривал с отцом?

Конечно.

Не только она считала семейные отношения запретной темой.

— Нет. Он сейчас не в том состоянии, чтобы разговаривать по телефону. — Даже до того, как он заболел, он был не особо общительным. С деловыми партнерами и друзьями — да. А с единственным сыном? Не очень.

Слоан наклонила голову, очевидно, пытаясь понять мои истинные чувства по поводу болезни отца.

Удачи ей, ведь даже я сам не знал, что чувствую.

Он был единственным родным человеком, который у меня остался, поэтому я должен был сильно переживать о его вероятной смерти. Вместо этого я чувствовал лишь оцепенение, словно наблюдал за тем, как на киноэкране угасает актер, похожий на моего отца.

Мы с отцом никогда не были близки, отчасти потому, что он винил меня в смерти матери, а отчасти потому, что я тоже винил себя.

Каждый раз, когда он смотрел на меня, он видел человека, который отнял у него любовь всей его жизни, и он ничего не мог с этим поделать, потому что я был единственной оставшейся частичкой ее.

Каждый раз, когда смотрел на него, я видел разочарование, досаду и обиду. Я видел родителя, который вымещал свой гнев на мне, когда я был слишком мал, чтобы понять всю тяжесть горя; который отказался от веры в меня и заставил меня сдаться, даже не начав.

— Он справится, — сказала Слоан.

Она не часто пыталась утешить меня, поэтому я не стал портить момент, размышляя о том, что, может быть, все было бы проще, если бы он этого не сделал.

Это была ужасная, отвратительная мысль, которую вынашивают только чудовища, поэтому я никогда не произносил ее вслух. Но она всегда была там, гноилась внутри и ждала подходящего момента, чтобы нанести удар.

На телефоне Слоан загорелось уведомление. Я успел мельком увидеть значок электронной почты, прежде чем она выхватила свой телефон, и момент рухнул, как замок из песка во время прилива.

— Никакой работы, — напомнил я ей.

— Это не работа, это… — ее кожа приобрела оттенок отбеленной кости.

Я выпрямился, озадаченность смыла все остатки нежелательных воспоминаний.

— Что случилось?

— Ничего, — Слоан стояла, выражение ее лица застыло. — Я… я сейчас вернусь.

Она что, заикалась? Слоан никогда не заикалась.

Она ушла, оставив меня смотреть ей вслед и гадать, какое сообщение может быть настолько плохим, чтобы выбить из колеи Слоан Кенсингтон.