Король уныния

ГЛАВА 28

Каким-то чудом, когда мы с Ксавьером вышли из моего кабинета после вчерашнего… эм, сеанса, никто не проронил ни слова. Часть сотрудников не успела вернуться с обеда, а те, кто остались в офисе, были слишком заняты тем, что охали и ахали над фотографиями принцессы Камиллы, чтобы обращать на нас внимание.

Спасибо Боженьке за маленькие одолжения.

Я перенесла встречу и забыла о плане Ксавьера по поводу Вука до следующим вечером. Он ничего не рассказывал о нем, кроме своего первого сообщения.

— Два вопроса, — сказала я, когда мы прогуливались по центру города. — Во-первых, каков план для Вука? И второй: куда мы пойдем ужинать? Я умираю с голоду.

— О, теперь ты голодна, — поддразнил Ксавьер, обнимая меня за плечи. От его теплой тяжести у меня в животе закружился рой бабочек. — И все же ты выгнала меня, когда я попытался пригласить тебя на обед.

— Потому что я помню, что произошло вчера во время обеда. Я не смогла поработать. — Я попыталась напустить на себя надменный вид, но в итоге покраснела от его лукавого взгляда.

В последние дни я делала это часто — краснела. Этого было достаточно, чтобы свести с ума такого ненавистника румянца, как я.

— Я в курсе. — Голос Ксавьера смягчился от желания. — Ты хорошо выглядишь на столе, Луна. Особенно когда с твоей киски капает моя…

— Ксавьер. — Во мне разгорелось смущение критического уровня.

Я огляделась вокруг, уверенная, что каждый человек на тротуаре слышит его грязные слова. Я не была ханжой, но и не хотела, чтобы случайные прохожие знали о моей сексуальной жизни.

Он рассмеялся.

— Ладно. Я оставлю грязные разговоры для отеля.

Отель?

— Куда именно мы едем? — спросила я, в моем голосе звучало подозрение.

— Увидишь. Задай мне еще один вопрос.

— Ненавижу твою уклончивость.

— Тебе это нравится, потому что ты любишь сюрпризы.

— Я Дева. Я ненавижу сюрпризы. — За исключением воскресной встречи с Пен, но это не считается.

— Задай мне другой вопрос, Луна, — сказал Ксавьер, проигнорировав мои вполне годные аргументы в пользу астрологии. Я была убежденной сторонницей точных наук, но астрология была слишком забавна, чтобы от нее отказываться.

— Ладно, — проворчала я. Меня заинтриговало то, что он задумал, но я никогда бы не призналась в этом. Мне не нужно было, чтобы он преподносил мне сюрпризы направо и налево. — Тот, который ты пропустил. Что за план для Вука ты придумал?

— План для Вука. Точно. — Мы свернули налево, на тихую улицу. — Что движет успешным бизнесменом? Почему они делают то, что делают?

Легко.

— Деньги, власть и слава.

— Есть еще кое-что.

Я нахмурилась.

— Эго? Нет, это относится к трем другим. Месть? Честолюбие? Злоба?

Ксавьер искоса посмотрел на меня.

— Страсть.

— О. — Я сморщила нос. — Не так хорошо, как злость.

Именно это побудило меня построить Kensington PR таким, каким он был сегодня. Да, я была увлечена тем, что делала, и да, мне нужен был доход, но в самые мрачные моменты и бессонные ночи злоба была тем огнем, который сдерживал тьму.

Я хотела доказать, что могу процветать без денег и поддержки семьи, и я это сделала. Они хотели, чтобы я потерпела неудачу и попросила их о помощи; я бы скорее привязала к ногам последний кирпич своего бизнеса и прыгнула в Гудзон, чем доставила им такое удовольствие.

Но так было только со мной. Возможно, люди были другими.

— Возможно и нет, — сухо сказал Ксавьер. — Но я навел справки о Вуке, и у него интересная история. Ты знаешь, как развивалась компания Markovic Holdings?

Я помотала головой.

— В старших классах Вук работал на маленьком ликеро-водочном заводе в своем родном городе. Ему нравилось это место, но не нравилось, как им управляли, поэтому он вкалывал и копил, пока у него не собралось достаточно денег, чтобы после колледжа выкупить это самое место. Он изучал химическую инженерию, а после того, как стал владельцем завода, произвел революцию в процессе производства водки и создал…

— Markovic Vodka, — закончила я, назвав самую популярную в мире марку водки.

— Именно так. Конечно, с тех пор он прошел долгий путь, но дело в том, что это был человек, который пришел в бизнес не ради денег или славы. Он увидел то, что ему нравилось, подумал, что может улучшить, и сделал это. На это ушли годы и тонна работы, но он сделал это. Это и есть страсть. — Ксавьер покачал головой. — Это была моя ошибка. Я обратился исключительно к его деловой стороне и забыл о сердце.

Я улыбнулась. Вук был не единственным страстным человеком; я никогда не слышала, чтобы Ксавьер был так увлечен чем-то.

— Подступиться к его другой стороне — хорошая идея, — сказала я. — Когда у вас с ним следующая встреча?

— Завтра. Проблема в том, что у меня нет плана для своей презентации. Я не рос с мечтой стать владельцем ночного клуба.

— Нет, но я отчетливо помню кучу выброшенных эскизов баров в Колумбии. С них можно начать.

— Они также в мусорке. В Колумбии, — указал он.

— Полагаю, если они были там, то и здесь что-нибудь завалялось, — я изогнула бровь. — Я видела твой дом. Ты все еще хранишь трофей за победу в номинации «Лучший флирт» в школе.

— Эй, этот трофей сделан из добротного фальшивого золота. Он стоит своих сентиментальных чувств. — Белоснежная улыбка Ксавьера резко контрастировала с его загорелым лицом. — Но ты можешь быть права насчет старых набросков.

— Вот почему люди платят мне большие деньги, — пошутила я.

Мы шли еще минут пять, прежде чем остановились перед очаровательным кирпичным зданием. Стены были увиты плющом, а через стеклянную дверь можно было заглянуть в элегантно обставленный холл, заполненный растениями и богатыми тканями.

— Это новый семейный бутик-отель, — сказал Ксавьер. — Он открылся совсем недавно, но в его ресторане одна из лучших тайских кухонь в городе.

При упоминании еды мой живот заурчал.

— Продано.

— Еще кое-что, прежде чем мы войдем. — Его лицо от нервного напряжения стало серьезным. — Я забронировал отель на ночь, на случай если ты предпочтешь остаться здесь. Со мной. У них прекрасные люксы, и…

— Хорошо. — Мое сердце забилось в такт другому ответу.

Да. Да. Да.

В его глазах промелькнуло удивление, а затем он медленно улыбнулся, от чего по моему позвоночнику прокатились мурашки.

— Хорошо, — повторил он.

Это было все, что нам нужно было сказать.

— Добрый вечер, мистер Кастильо. — Портье узнал его с первого взгляда. — В каком из наших люксов вы хотели бы остановиться сегодня вечером?

— Мы возьмем Королевский люкс и поужинаем у бассейна. Пожалуйста, пришлите пижаму и туалетные принадлежности. Мы не взяли с собой багаж.

— Конечно. Если вы передумаете, в вашем распоряжении любой из других наших люксов.

Я сделала паузу, обдумывая ее слова.

— Подожди. — Я окинула Ксавьера взглядом, в моем лице читалось неверие. — Когда ты сказал, что забронировал отель, ты забронировал весь отель?

— Мне нравится поддерживать семейные предприятия. — Его ямочки сверкнули озорством. — А еще я люблю уединение.

Деловая женщина во мне говорила, что он не должен так разбрасываться деньгами, когда судьба его наследства оставалась неизвестной.

Романтик во мне говорил, что нужно заткнуться и наслаждаться впечатлениями. Впервые в жизни романтик победил.

Консьерж провел для нас небольшую экскурсию по отелю, а затем вывел на улицу, где будет подан ужин.

— Если вы хотите заказать еще еды, купальники или чего-либо, вы можете сделать это с помощью этих карточек, — сказала она, вручая каждому из нас по тонкой золотой карточке. На них было несколько белых кнопок для различных целей, включая уборку, питание и общие услуги. — Приятного вечера.

— Спасибо, — сказала я.

Дверь за ней закрылась, я повернулась и… Мое сердце заколотилось от восторга. Ничего себе.

За свою жизнь я останавливалась во многих роскошных отелях. Большинство из них были довольно однотипными, как и все роскошные отели, но это место было прекрасным.

Бирюзовый бассейн-лагуна с миниатюрным водопадом на одном конце и гидромассажной ванной на другом. Пышная листва деревьев и сделанные на заказ скалы усиливали тропическое настроение, а мягкая кабина со свечами придавала виду романтичность. Стеклянный купол защищал все пространство от внешних воздействий, а температура воздуха составляла идеальные двадцать четыре градуса.

Мы были не на Манхэттене, а в чертовом райском саду.

Ксавьер переплел свои пальцы с моими и потянул меня в сторону домика. Когда мы подошли ближе, я заметила, что низкий деревянный столик накрыт едой.

Поправка: он был покрыт пиршеством. Кокосовые слоеные палочки лежали рядом с предварительно замаринованными куриными шпажками на гриле; классическая лапша пад-тай соседствовала с ананасовым жареным рисом, поданным в настоящем ананасе, а множество супов и карри благоухали лемонграссом, имбирем, кумином и дюжиной других аппетитных специй.

Мой желудок от нетерпения снова заурчал.

— Мы ни за что не съедим все это, — сказала я, опускаясь на одну из огромных подушек.

— Скорее всего, нет, — признал Ксавьер. — Я не знал, какие блюда тебе больше всего нравятся, поэтому заказал всего понемногу. — Еще один взгляд на его ямочки. — Но ни одного с грецкими орехами.

Эти бабочки в моем животе выходили из-под контроля; мне нужна была дезинсекция или что-то подобное.

— Не думаю, что грецкие орехи обычно используются в тайской кухне, — сказала я, пытаясь скрыть вздымающуюся грудь.

— Никогда не знаешь. Что ты вообще имеешь против этих бедных орехов?

— Они похожи на мозги. Меня это пугает… Перестань смеяться.

— Я не смеюсь, — пробормотал он сквозь смех. — Просто я не ожидал, что причина в этом.

Я попыталась сдержать свое возмущение — уж извините, моя причина ненавидеть грецкие орехи была вполне обоснованной, — но смех Ксавьера был слишком заразительным, и в конце концов улыбка рассеяла и мой хмурый взгляд.

По мере того, как мы до отвала наедались, наше общение приобретало легкий ритм. Разговор с Ксавьером был похож на беседу с одним из моих лучших друзей. Мне не нужно было искать темы для разговора или бояться, что он воспримет мои слова неправильно. Он понимал меня, и по мере того, как наш разговор переходил от еды, фильмов и музыки к путешествиям, я расслабилась настолько, что забыла обо всем, что было за пределами этого момента.

— Таиланд, — сказал Ксавьер, когда я спросила о его любимых местах, которые он посещал. — Я поехал туда после колледжа, влюбился и остался там на целое лето. Было чертовски жарко, поэтому большую часть времени я проводил на пляже. — На его лице мелькнула тоска. — Мама тоже любила его. Когда я был маленьким, она рассказывала мне о своих приключениях за границей и о том, как она всегда возвращалась в Таиланд. Культура, природа, еда… — Он кивнул на полупустые тарелки перед нами. — Она любила все это.

Я промолчала, чтобы не спугнуть его, чтобы он не отстранился. Ксавьер никогда не говорил о своей матери, и меня завораживала возможность узнать об их отношениях.

Я знала, что они были близки. Они должны были быть близки, учитывая, как тяжело он переживал ее смерть, но я не знала подробностей — мелочей, которые превратили Патрисию Кастильо из простого кусочка прошлого в конкретное воспоминание.

— Может быть, именно поэтому я так долго оставался там, — сказал Ксавьер. — Это помогло мне почувствовать себя к ней ближе.

Моя грудь сжалась, отражая его тяжесть. Я прожила со своей матерью на несколько лет больше, чем он со своей, но я понимала желание соединиться с кем-то, кого уже нет рядом. Их присутствие, каким бы кратким оно ни было, оставляло пустоту, которую никогда по-настоящему было нельзя заполнить.

— Когда я родился моя мать написала мне письмо. — Рот Ксавьера искривился в язвительной улыбке, когда мой взгляд метнулся к нему. — Я не знал об этом до прошлого месяца. Отец рассказал мне об этом во время нашего… во время нашего последнего разговора. Он сказал, что забыл о нем, потому что мама положила его в сейф. Я не знаю, верить ли ему, но, думаю, теперь это не имеет значения. Он мертв, а письмо у меня.

Его пожатие плечами выглядело вынужденным. Он мог притворяться, что это не имеет большого значения, но оно было важным. Мы оба это знали.

— Ты прочитал письмо? — мягко спросила я.

Он нервно сглатывал.

— Да.

Я ждала, не желая давить на него в столь деликатной теме. Мне было любопытно узнать о письме, но больше меня волновал Ксавьер. Смерть отца и давно потерянное письмо от матери за такой короткий промежуток времени, должно быть, нанесли ему огромный урон, тем более что ему не с кем было об этом поговорить. Я была самым близким человеком в этом доме.

В груди стало еще теснее.

— Забавно, — наконец продолжил Ксавьер. — Когда я читал то письмо, я слышал ее голос. Как будто она была рядом и присматривала за мной. Она сказала, что не может дождаться, когда я открою для себя любимые места в мире, и что, если я когда-нибудь буду в растерянности, куда отправиться, я должен выбрать место на берегу моря. Я поехал в Таиланд задолго до того, как узнал о существовании этого письма, но, по совпадению, пляж был одной из причин, по которой я решил туда поехать. Он был далеко от моего отца, окружен водой и напоминал мне о матери. — Слабая улыбка. — Это была тройная победа. Жаль только… — Улыбка померкла под тенью меланхолии. — Жаль, что я не нашел это письмо раньше. Я мог бы прожить свою жизнь немного иначе. Совершил бы поступки, которыми мог бы гордиться.

— Ты не плохой человек, Ксавьер, — сказала я, мой голос был мягким. — Ты не совершил ничего вопиющего, за что тебе должно быть стыдно. Может, ты и не читал ее письмо до недавнего времени, но я думаю, что часть ее всегда была рядом с тобой, направляла тебя. Кроме того… — Мои мысли вернулись на пять лет назад, когда я ушла от единственной семьи, которую знала на тот момент. — Никогда не поздно что-то изменить. Если тебя не устраивает дорога, по которой ты идешь, ты в любой момент можешь выбрать новую.

Ксавьер уставился на меня, в его глазах бушевал ураган эмоций, которые я не могла расшифровать.

— Я бы хотел, чтобы она встретила тебя, — сказал он так тихо, что я скорее почувствовала, чем услышал его слова. — Она бы полюбила тебя.

Тяжесть за ребрами переросла в дикую, пронизывающую боль. Она распространилась повсюду — в горле, в носу, за глазами и в самых глубоких уголках сердца.

Я не плакала, но это был самый близкий к этому момент за очень долгое время.

— Она оставила это вместе с письмом. — Ксавьер потянулся в карман и достал старинные золотые карманные часы. Он положил их на стол и задумчиво провел большим пальцем по корпусу. — Это семейная реликвия. Я не любитель часов, но я носил их с собой, потому что… не знаю. Мне показалось, что это правильно.

— Они великолепны. — Я осторожно взяла часы в руки и открыла их, восхищаясь сапфирами и изысканным мастерством. Тот, кто их делал, явно делал это с любовью: каждый элемент был обработан вручную, включая потускневшую, но разборчивую гравировку: Величайший дар, которым мы обладаем, — это время. Используй его с умом.

Я изучила ее, стараясь не прикасаться к изношенным временем буквам.

— Цитата — хорошее напоминание, не так ли? — Горько улыбнулся Ксавьер. — Я потратил впустую годы, ничего не делал в своей жизни. Я был так обижен на отца и так боялся облажаться, что даже не пытался. Тогда это имело для меня смысл, но… — Его голос запнулся. Он затих. Затем разговор пошел в том направлении, которого я не ожидала. — Ты знаешь, от чего умерла моя мама?

Я закрыла карманные часы и вернула их на стол, сердце колотилось.

— В доме был пожар. Она не успела выбраться.

— Нет, так она умерла, а не от чего. — Ураган в его глазах превратился во что-то более темное, сильное, выходящее за рамки категорий. — Она умерла из-за меня.

Ничто не могло подготовить меня к его словам. Воздух покинул мои легкие, и внутри будто расцвел синяк от удара, неожиданного и болючего.

— Ксавьер…

— Не надо, — жестко сказал он. — Не пытайся говорить, что я не виноват, пока не услышишь всю историю.

Я замолчала, мои глаза горели от невысказанных эмоций.

— Мне было десять. Мой отец уехал по делам, а мама была волонтером на одном мероприятии. Она любила искусство, поэтому жертвовала много денег и времени местным галереям. — Ксавьер сглотнул. — На следующий день после возвращения отца, был его день рождения. Она хотела удивить его вечеринкой и поручила мне оформление. Это было впервые, когда я отвечал за что-то столь важное. Мне хотелось, чтобы они оба гордились мной, поэтому я выкладывался по полной. Воздушные шары. Пиньяты. — Его костяшки побелели. — Свечи.

Невидимый якорь протащил мое сердце через желудок. Нет.

— Я зажег их, чтобы посмотреть, как все будет выглядеть, — сказал Ксавьер. — Но мне показалось, что я услышал шум в другой комнате, и отвлекся. Я случайно опрокинул одну из свечей. — Его глаза были мрачными. — Я попытался потушить ее, но повсюду было дерево и картон. Огонь распространился слишком быстро, и я оказался в ловушке. К счастью, тогда у нас было не так много персонала, только экономка. Она была снаружи и проверяла почту, а когда увидела пламя, позвонила в пожарную службу. Но тут как раз вернулась моя мама и, узнав, что я внутри, не стала дожидаться пожарных. Она вбежала внутрь и вытащила меня. Мы почти добрались до входной двери, прежде чем упала балка и снова зажала нас. Я не помню почти ничего из того, что произошло после этого. От дыма я потерял сознание. Когда я очнулся, я был снаружи с врачами. Я выжил. А она — нет.

Я не думала; я просто протянула руку и обхватила его ладонь, желая сделать хоть что-то. Хоть что-то, кроме как беспомощно слушать.

— Отец примчался домой, как только услышал новости. Думаю, он не верил, что моей матери, его жены, больше нет, пока не увидел ее тело. А когда увидел… я никогда не слышал, чтобы кто-то так плакал. Иногда я до сих пор его слышу. Это был какой-то животный крик. — Ксавьер провел пальцами по карманным часам, выражение его лица стало напряженным. — Он любил мою мать больше всех на свете. Они познакомились в колледже, начинающий бизнесмен и наследница, которая влюбилась в его обаяние, амбиции, преданность. Именно благодаря ей он так упорно работал над созданием Castillo Group, и когда она умерла, вместе с ней умерла часть его самого.

Ксавьер снова поднял голову, его взгляд был затуманен многолетней болью.

— Он винил меня. После ее похорон он сказал мне, что хотел бы, чтобы вместо нее умер я. Он тогда был пьян. Очень пьян. Но я никогда не забывал этих слов. Правда всегда выходит наружу, когда мы слишком долго сдерживаемся.

Я задыхалась, сжимая узлы в груди.

У меня была дерьмовая семья, но я не могу представить, чтобы родители говорили такое своему ребенку. Ксавьеру было десять. Он был просто ребенком.

— Дело в том, что я не винил его, — сказал он. — Не вначале. Это была моя вина. Если бы я не был настолько глуп, чтобы зажечь ту проклятую свечу, пожара бы не было, и моя мать была бы жива. Но чем старше я становился, тем больше я… — Ксавьер запнулся. — Я не знаю. Я тоже злился. Гнев было легче проглотить, чем вину, а мой отец был рядом и вымещал свою ярость на мне. Физически, психически, эмоционально. Он все еще хотел, чтобы я возглавил компанию, потому что у него не было другого выбора. Я был его единственным наследником. Но за пределами этих обязательств он ненавидел меня, а я ненавидел его в ответ. — Он потрогал татуировку на бицепсе. На ней был изображен фамильный герб самого крупного соперника Кастильо, и когда он впервые сделал ее, она вызвала бурную реакцию в социальных сетях. — Однажды домой я вернулся с этим и ушел оттуда со шрамами.

Мой желудок забурлил от его непринужденного тона.

— Мой отец был единственным родителем, который у меня остался, — сказал Ксавьер. — Он должен был сблизить нас, но он отдалил нас друг от друга. Каждый раз, когда мы были вместе, это напоминало нам о том, кого не хватает, и это было слишком больно. Так что мы отрывались по-разному, и к тому времени, как я закончил колледж, с меня было уже довольно. Я не хотел иметь ничего общего ни с ним, ни с компанией — за исключением тех случаев, когда речь шла о деньгах. Это не очень хорошо отражает меня, но это правда.

Наступила тяжелая тишина, которую нарушало лишь тихое журчание воды и слабая музыка изнутри отеля.

Ксавьер уставился на мою руку, и на его лице промелькнула тысяча эмоций, прежде чем он покачал головой.

— Мне очень жаль. — Он издал горестный смешок. — Это должен был быть прекрасный ужин, а я втянул тебя в самый ужасный разговор. — Он попытался отдернуть руку, но я остановила его более крепкой хваткой.

Он был рядом со мной в больнице, в Испании после письма отца и в десятках других ситуаций и моментах, которые были также значимы.

Теперь настала моя очередь поддержать его.

— Это прекрасный ужин. Кокосовые слойки — путь к моему сердцу, — сказала я, заработав себе тень улыбки. — Но, прежде чем я скажу то, что собираюсь, я хочу, чтобы ты знал две вещи. Во-первых, я ужасно утешаю. У меня нет ни таланта, ни желания это делать, а от слез мне не по себе. Во-вторых, я ненавижу банальности. Они фальшивы и глупы. Поэтому я хочу, чтобы ты внимательно выслушал, когда я буду говорить. Это не твоя вина. Ты был ребенком, и это был несчастный случай. — Я сжала его руку, желая впечатать свою искренность в его кожу, потому что я искренне подразумевала каждое слово. — Это была не твоя вина.

Глаза Ксавьера сверкали ярко и неспокойно. Плейбой, наследник, гедонист, казанова — все эти маски исчезли, оставив лишь человека. Он был ранимым, во многом неполноценным, с трещинами и синяками под обманчиво отполированным фасадом.

Я смотрела на него и понимала, что не видела никого прекраснее.

Его рука обвилась вокруг моей и сжалась. Всего один раз. Достаточно, чтобы запустить часть моего сердца, о существовании которой я даже не подозревала. Затем трещины затянулись, синяки поблекли, и он встал, убрав свою руку, чтобы стянуть рубашку.

Я так растерялась от внезапной смены обстановки, что обрела дар речи только после того, как он оказался на полпути к бассейну.

— Что ты делаешь?

— Хочу окунуться. — Его брюки вместе с рубашкой лежали на земле.

— Ты не можешь здесь купаться, — прошипела я, оглядываясь по сторонам. — Здесь есть камеры наблюдения, и кто-нибудь может выйти в любую секунду.

— Никто не выйдет, если мы их не позовем. А даже если и выйдут, они ничего не увидят, если мы будем в бассейне. — Ксавьер сбросил боксеры, он искренне и одновременно вызывающе улыбнулся. — Давай, Луна. Не заставляй меня делать это в одиночку.

Он стоял перед бассейном — бронзовая кожа и мускулы, обнаженный и невозмутимый, как ожившая греческая статуя. Мягкий свет разливался по твердым контурам его тела, прорисовывая рельеф мышц пресса и сильные, худые сухожилия ног.

По мне пробежала горячая волна, сопровождаемая удивительным чувством зависти.

Каково это — быть такой беззаботной и спонтанной? Делать то, что хочется, не заботясь о последствиях?

Да и вообще. Не похоже, чтобы он раньше не видел меня в этом виде.

Я приняла импульсивное решение и встала, пока не передумала. Глаза Ксавьера потемнели, пока я шла к нему и с каждым шагом сбрасывала с себя платье, колготки и нижнее белье.

К тому времени как я дошла до него, на мне не было ни единого клочка одежды, и это было приятно. Даже больше. Это освобождало.

— Потрясающе, — прошептал он, и я почувствовала это слово от макушки до кончиков пальцев на ногах.

Мы погрузились в бассейн, наши движения были вялыми, пока мы наслаждались шелковистой, нагретой водой. Мы не разговаривали, просто плыли, не отягощенные тяжестью одежды и давно скрытых секретов, наши пальцы переплетались скорее по привычке, чем по задумке.

В городском небе невозможно было разглядеть звезды, но тишина, тепло и аромат экзотических цветов, украшавших воздух, превращали наш маленький уголок Нью-Йорка в волшебный тайный мир, по крайней мере на эту ночь.

Наша жизнь не была идеальной, но здесь, вместе, мы были в раю.