Король уныния

ГЛАВА 38

Это была проводка.

После того как дым рассеялся, и первые спасатели получили ответы на вопросы, я сидел на заднем сиденье машины скорой помощи и тупо наблюдал за происходящим вокруг.

Причина пожара не будет официально установлена до тех пор, пока городские власти и страховая компания не проведут расследование, но я уже слышал обрывистые сведения от пожарных.

Короткое замыкание. Устаревшая проводка — та самая проводка, которую всего два дня назад я сказал электрику сохранить.

Небольшая логичная часть меня говорила, что это не моя вина и пожар все равно бы случился, потому что он не закончил бы переделку проводки, даже если бы я дал ему добро. Но другая, более коварная часть задавалась вопросом, почему я не принял должных мер безопасности, прежде чем открыть хранилище для десятков подрядчиков и подверг их опасности.

Прежде чем начинать строительство, мне следовало убедиться, что все соответствует нормам, но я этого не сделал, потому что был чертовски сосредоточен на сроках.

Одна ошибка, и люди пострадали.

В горле вновь разгорелось жжение. Непосредственные симптомы вдыхания дыма прошли после того, как медики дали мне маску с кислородом, но я все еще чувствовал себя разбитым, словно кто-то вывернул меня наизнанку и до крови испинал.

К счастью, никто не погиб, но двое строителей были доставлены в больницу с сильными ожогами. Оставшийся рабочий отделался ушибами и переломом руки, на которую что-то упало. Я не видел Вука с тех пор, как пожарные спасли нас, но видел Уиллоу, которая ждала снаружи, ее лицо было бледным как снег. К тому времени как я закончил отвечать на вопросы медиков, Вук и Уиллоу уже ушли.

Мне повезло, что внутри не было больше людей и что огонь не перекинулся на другие этажи и не нарушил целостность конструкции здания. Еще больше мне повезло, что пожар произошел не после открытия клуба, когда в нем было много людей.

Но я не чувствовал себя счастливчиком; я чувствовал, что тону.

Я виноват.

Опять я во всем виноват.

Я искал хоть какие-то эмоции — злость, печаль, стыд — и не находил ничего, кроме ужасного, всепоглощающего онемения. Даже чувство вины было пустое, словно огонь высосал из меня всю сущность и развеял пепел по всему телу. Оно больше не проявлялось в виде острых ножей, пронзающих мою совесть; оно просто было, всепроникающее и неосязаемое.

Почему я решил, что смогу это сделать? Открыть ночной клуб за шесть месяцев было безумием, и мне не стоило даже пытаться. Я должен был знать, что поспешность приведет к катастрофе, но я был слишком ослеплен гордостью и самолюбием.

— Это должен быть ты. — Отец уставился на меня, его глаза налились кровью от горя и алкоголя. — Ты должен был умереть, а не твоя мать. Это твоя вина.

Он был прав. Он всегда…

— Ксавьер. — Новый голос проник в туман моих воспоминаний. Он звучал издалека, словно из сна.

Прохладный, нежный, женский.

Мне нравился этот голос. Я чувствовал, что в прошлом он приносил мне большое утешение, но этого было недостаточно, чтобы вывести меня из ступора.

— Ксавьер, ты в порядке? — меня пробудила волна беспокойства. — Что случилось?

Бледные светлые волосы и голубые глаза заполнили все мое зрение, закрыв обзор небоскреба, медиков и любопытных прохожих.

Слоан.

Один из тысячи узлов ослаб, но этого было достаточно.

Мир снова обрел кристальную ясность. С улицы доносились гудки машин, спасатели завершали работу, а в легкие проникал уродливый фантом дыма.

Стоял морозный декабрьский день, но едкий дым прилипал ко мне, как пищевая пленка, впиваясь в кожу и удушая изнутри.

— Ксавьер. — Теплые руки обхватили мое лицо. — Посмотри на меня. — Я посмотрел хотя бы потому, что у меня не было сил спорить.

На лице Слоан отразилось беспокойство. Ее взгляд судорожно блуждал по мне, а когда она заговорила снова, ее голос был мягче, чем я когда-либо слышал.

— Ты в порядке? — повторила она.

Она была в кашемировой водолазке, пальто и брюках. Странно, что я обратил на это внимание, учитывая обстоятельства, но это напомнило мне, что сегодня мы должны были кататься на коньках. В этот самый момент мы должны были находиться в Рокфеллер-центре и наблюдать за людьми, попивая горячий шоколад.

Забавно, что дни, планы, жизнь могут меняться вот так просто.

Один миг — и все изменилось.

— Я в порядке, — сказал я. Мой голос звучал так же пусто, как и чувство вины.

В этом-то все и дело. Я всегда был в порядке, а страдали всегда те, кто меня окружал.

Я жил, а моя мама умерла. Я вышел из хранилища без единой царапины, в то время как двум мужчинам пришлось уехать в больницу с ожогами третьей степени.

— Что случилось? — спросила Слоан, ее голос оставался мягким. — Как…?

— Короткое замыкание, — сказал я прямо. Я выложил ей все: про проводку, предупреждение электрика, свое решение отложить обновление и, самое главное — про свою непредусмотрительность в том, чтобы позаботиться об этих вещах до начала строительства.

— Это не твоя вина. — Слоан всегда обладала удивительной способностью читать мои мысли. — Сам электрик сказал, что проводка не была аварийной. Ты…

— Может, и нет, но это была моя работа — думать о таких вещах. — Я стиснул зубы. — Я не могу так сглаживать углы. Представь, если бы это случилось после открытия клуба. Это была бы еще одна «Кокосовая роща». — Пожар в бостонском Cocoanut Grove в 1942 году стал самым смертоносным пожаром в истории ночных клубов.

— Но этого не произошло. — Слоан стояла на своем. — Я разговаривала с одним из спасателей. Никто не погиб, и раны не так страшны, как ты думаешь. В хранилище много огнеупорных элементов. Там будет тесно, даже теснее, чем раньше, но с правильной командой ты сможешь переделать клуб, устранить повреждения, нанесенные огнем, и открыть его вовремя. Может быть, это не будет…

— Что? — я уставился на нее, пытаясь осмыслить ее слова. По отдельности они имели смысл, но вместе были беспорядочной кашей. — О чем ты говоришь?

— О клубе. Я подсчитала. На устранение повреждений уйдет два месяца, что нарушит твои первоначальные сроки проектирования, но, если мы уменьшим масштабы интерьера и сосредоточимся на эмоциях посетителей, то это вполне осуществимо.

Я не мог поверить в то, что услышал.

— Мы ничего не будем сокращать, потому что клубу конец. Этого не произойдет.

На лице Слоан отразился шок.

— Ксавьер, хранилище можно спасти. Оно…

— Нет, нельзя. — Ослабленный ранее узел скрутился в неразрывную спираль. — Я сделал все, что мог, и вот что получилось. — Я обвел рукой вокруг нас. — Если это не гребаный знак, что пора завязывать, то я не знаю, что это.

— Это ни о чем не говорит. — Если я был упрям, то она была непреклонна. — Будет труднее, но если…

— Черт возьми, Слоан! — поток сдерживаемых эмоций прорвался сквозь мое оцепенение. Боль, ярость, разочарование, сожаление — все они выливались наружу, разъедая мой рассудок и сдержанность, пока во мне не осталось ничего, кроме чистого инстинкта.

И прямо сейчас мой инстинкт заключался в том, чтобы наброситься на ближайшую цель.

— Мне плевать на клуб и его дизайн, — сказал я, низким и злобным голосом. — Люди чуть не погибли из-за меня. Из-за моего недосмотра и решений, которые я принимал. Я пережил гребаный пожар сегодня утром, и ты думаешь, я хочу планировать гребаную вечеринку? Это последнее, о чем я думаю.

Рот Слоан на мгновение дрогнул. Она расправила плечи и выпрямилась.

— Я понимаю, что ты расстроен, и ты прав, — сказала она с раздражающим спокойствием. — Сейчас не время обсуждать дела. Мы можем сделать это позже, после того, как получим…

— Мы не будем обсуждать это ни позже, ни вообще. — Я задыхался от душившего меня давления. — Я сказал тебе, с клубом покончено. Ты слышишь меня? То есть, его никогда не будет. Почему ты этого не понимаешь?

— Потому что я знаю, что это говорят твои эмоции! — ее самообладание, наконец, улетучилось. — Ты многое пережил сегодня, и я не пытаюсь обесценить это. Но ты не можешь принимать решение о своем будущем, основываясь на…

— Нет, могу! — я встал, нуждаясь в движении, в том, чтобы сделать хоть что-то, чтобы накормить уродливого зверя внутри меня. — Попытка обеспечить свое гребаное «будущее» чуть не привела к гибели людей. Этот проект был невозможен с самого начала, и я не могу сидеть здесь и заниматься бизнес-расчетами, когда из-за меня в больнице лежат раненые люди. Не все из нас могут всю жизнь притворяться, что ничего не чувствуют, Слоан!

В отличие от тебя.

Я не сказал этого, но мне и не нужно было: в этом и заключалась проблема того, что мы так хорошо знали друг друга.

Слоан побледнела. Когда я встал, она сделала шаг назад, и уставилась на меня с тем, чего я никогда раньше от нее не видел: с пронизывающей, нескрываемой обидой.

Обидой, которую я нанес ей намеренно и бессердечно. Я знал ее слабое место и без раздумий атаковал его.

Лишившись сил, зверь внутри меня сдулся, оставив после себя лишь сожаление.

Черт. Я потянулся к ней, горло сжалось от горького послевкусия сказанных слов.

— Луна…

— Ты прав. — Она отшатнулась от моего прикосновения, ее глаза все еще блестели от боли. — Не все могут.

— Я не…

— Мне нужно идти. — Слоан отвернулась, ее грудь от учащенного дыхания вздымалась и опадала. — Мы поговорим, когда все успокоится.

Не уходи. Прости меня. Я люблю тебя.

Слова, которые я должен был сказать, но не сказал. Не смог.

Единственное, что я мог сделать, — это наблюдать, как она уходит, а мой мир во второй раз за этот день сгорает в огне.