Кровавое королевство

ГЛАВА 11

«Держи ухо востро. Продолжай оглядываться. Потому что однажды я найду тебя, и тогда ты станешь кормом для ворон».

— Эрин Хантер

ЛИАМ

Она молчала. Ее плечи напряглись, а руки были скрещены. Ее карие глаза были сосредоточены исключительно на серии фотографий перед ней. Чем больше она смотрела, тем больше походила на напуганную кошку: неуверенная, но готовая ударить и расцарапать когтями все, что движется. Встав, я положил руки ей на плечи.

— Что происходит? Ты сказала, может быть, два слова за весь вечер.

— Они мне не нравятся, — серьезно ответила она, снова переходя к следующему изображению Лилин и ее будущего мужа, хотя мы видели их всех уже по крайней мере дважды.

— Мел, дай мне список людей, которые тебе нравятся, я уверен, что он намного короче…

— Это не мое обычное презрение к людям, Лиам. Я смотрю на нее и вижу что-то похожее на меня, и мне это не нравится.

Я снова перевел взгляд на женщину, затем на Мел.

— Ну, она симпатичная.

Она сердито посмотрела на меня, отмахнувшись от меня, когда вернулась, чтобы сесть на мой стул.

— Она хорошенькая, но ты потрясающе красива.

— Лиам? — Она скрестила ноги, когда я облокотился на стол напротив нее. — Была ли я когда-нибудь тем человеком, которому нужно одобрение от тебя или кого-либо еще? Я знаю, что красива; нравится ли мне тот факт, что у тебя достаточно хорошее зрение, чтобы заметить это? ДА. Но хорошенькая она или нет — это не моя забота. Что меня волнует, так это то, кто она есть на самом деле.

Бывали дни, когда я забывал, что женат на полной стерве, и в такие дни она не забывала мне об этом недвусмысленно напоминать.

— Не обращай на нее внимания ни на секунду. Этот Эмилио, думаю, он может быть сыном врага моего отца. Я могу сказать, что он монстр.

— Сказал самый опасный монстр из всех, — напомнил я ей; конечно, это было то, чему она улыбнулась.

— Ты не воспринимаешь их всерьез, не так ли? — Ее взгляд обратился ко мне, и все, что я мог сделать, это пожать плечами.

— Лилин, кажется, совсем не заботится о бизнесе своей семьи. У этого Эмилио нет денег или средств, чтобы нанять снайпера для наших детей, Мел. Нет никаких доказательств, что кто-то из них заслуживает беспокойства. Насколько нам известно, Лилин действительно может быть влюблена в него и жить своим голливудским сказочным романом. Кроме того факта, что она дочь Чжу-лонг Тайяна, она ничего не значит. Он глава семьи, и что действительно важно, так это он и его гребаный снайпер. Мы выбрали Академию Пеннингтон, потому что она находилась в ирландском районе, где нам принадлежали все окружающие здания, и не было четкой видимости. Тот, кто сделал этот снимок, сделал это при почти полной видимости и плохих погодных условиях. Если бы я не собирался содрать с него шкуру живьем, я бы нанял его.

— Ты не будешь сдирать с него шкуру. — Она выпрямилась в кресле.

Я знал, о чем она думала, но я этого не допускал.

— Мелоди.

— Лиам, девять детей были застрелены. Я гребаный губернатор. Городу нужен этот парень.

— Тогда его привезут мертвым.

— Лиам, прежде чем объявить войну, они знали, как мы отреагируем. Снайпер ничем не лучше собаки — собаки-самоубийцы, но, тем не менее, собаки. Мы не беспокоимся о собаках. Если ты убьешь его лично, ты принизишь себя. Позволь городу забрать его. Они этого не ожидают. Кроме того, у тебя все еще есть люди в тюрьме, верно? Пусть он будет врагом общества.

Я наклонился, обхватив ладонями ее лицо.

— Когда дело доходит до любого, кто наставляет пистолет на моих детей, меня не волнует, каким маленьким я кажусь, Мелоди.

— Тогда каков твой план, муж?

— Я причиню ему боль. Он кричит, истекает кровью и умирает. Конец. — Схватив куртку со спинки стула, я направился к двери.

— Так у нас не будет цивилизованного разговора об этом? — окликнула она, когда я подошел к двери. Остановившись, я повернулся к ней. Она не потрудилась встать, просто подперла щеку ладонью.

— Я могу носить костюм. Я могу ходить в церковь. Но последнее, чем я являюсь, жена, — это цивилизованность. Я не собираюсь играть в игры с этими людьми. Если мне придется сбросить бомбы на весь Китай, тогда я это сделаю. За сегодняшний день мы отомстим.

Порочная усмешка появилась на ее красных губах.

— Сейчас ты просто пытаешься меня возбудить.

— Почему ты не поняла это с самого начала? — Я подмигнул, прежде чем выйти. — Я буду в нашей комнате через час, уже голый.

Прежде чем она смогла возразить, а я поддался слишком сильному искушению, я закрыл за собой дверь, пытаясь игнорировать растущий стояк. Черт.

Подняв голову, я попытался подумать, успокоиться. Мне нужно было кое-что сделать этой ночью. Сосредоточься, Лиам. Сосредоточься. Я орал на себя, но не мог выкинуть из головы ее ухмылку. Черт!

Ущипнув себя за переносицу, я повернулся и рывком распахнул дверь. Она резко подняла голову, когда мой взгляд прошелся по изгибу ее спины. Она неподвижно стояла у моего стола, одетая в облегающее кремовое платье, которое надела утром на работу, сбросив туфли.

— Я думала, у меня есть час? — Ее бровь приподнялась.

— Я солгал. — Я закрыл за собой дверь и бросил пиджак на диван, прежде чем подойти к ней.

Она обошла стол спереди, скрестив руки на груди.

— Я думала, ты собирался поговорить со своим братом?

_ Неужели я действительно настолько предсказуем? — Спросил я, стоя перед ней, мой член подергивался; мне потребовались все мои силы, чтобы не перегнуть ее через стол и не трахать до утра.

— Когда дело касается наших детей, да. — Она положила руку мне на грудь, а я положил свою ей на бедро. — Ты думаешь, я предсказуема?

— Да, но только для меня, — прошептал я, когда она наклонилась ближе, убирая прядь своих темных волос с лица. Никто другой не понимал ее так, как я, и я никогда не хотел, чтобы это изменилось. Ее губы накрыли мои, ее глаза следили за моими.

— Тогда я должна держать тебя в напряжении, не так ли? — сказала она, медленно опускаясь передо мной на колени. С легкостью она расстегнула мой ремень и сжала мой член, когда он приветствовал ее. Не отводя от меня взгляда, ее розовый язычок лизнул кончик моего члена, и я задрожал.

— Блять! — Это было единственное слово, которое пришло на ум, когда она облизала кончик до самого основания, а затем пососала мои яйца. Ее язык скользил по венам, которые теперь болезненно пульсировали. Ее руки гладили меня. — Мел, блядь, блядь!

У меня отвисла челюсть, когда она взяла меня в рот, ее зубы мягко скользнули вниз по моему члену. Она наслаждалась этим, наблюдая за моей беспомощностью… Стон за стоном срывались с моих губ, пока она медленно мучила меня.

Это было все, что я мог вынести. Схватив ее за волосы, я удержал ее неподвижно, прежде чем вонзиться в ее горло. Она охотно приняла это, ухватившись сзади за мои ноги, чтобы удержаться. Чем больше она сосала, тем быстрее я трахал ее рот. Я был так чертовски возбужден, что мой член выскользнул прямо у нее изо рта, шлепнув ее по лицу. Я не должен был наслаждаться этим зрелищем так сильно, как наслаждался, но я ничего не мог с собой поделать, свободной рукой потерся о ее губы. Она целовала меня, прижимаясь ко мне губами так долго, что ее красные губы оставили на мне отпечаток, прежде чем я снова скользнул в ее теплый, влажный, греховный рот.

— Ахх… вот так, детка. — Я застонал, зарываясь в ее горло. Я пытался двигаться медленнее, смаковать каждый толчок, но не смог. Как чертово животное, я трахал ее рот, толкаясь сильнее и быстрее, дергая ее за волосы сильнее, чем раньше. Ее тело было раем, но ее рот, это была церковь, исключительно для моего члена и меня…

— Мел-о-ди. — Я выдохнул, кончая в нее, мое сердце колотилось в ушах, а она просто выпила меня всего, даже облизала до кончика, когда закончила. Поднявшись на ноги, она откинулась назад, вытирая уголок рта.

— У тебя есть еще какое-нибудь оправдание, чтобы не разговаривать со своим братом?

Игнорируя ее, я привел себя в порядок, пока она смотрела на меня, ее соски отчетливо торчали сквозь лифчик.

— Это еще не конец, жена.

— Я уже мокрая, муженек.

Чтоб меня.

Посмотрев в сторону, я кивнул, возвращаясь к двери, не сказав больше ни слова. Нил. Мне нужно было сосредоточиться на Ниле.

МЕЛОДИ

Как только он ушел, Федель вернулся в кабинет, а я налила себе бренди Лиама. Дверь со скрипом закрылась.

— Босс?

Я осушила первый стакан, который был у меня в руке, бренди обжег горло жидким огнем.

— Фу, он покончит с собой этим дерьмом, — заявила я, наливая второй стакан.

— То, сколько он его пьет, я не уверен, оказывает ли на него еще какой-либо эффект, — ответил он, стоя так, словно он военный: руки за спиной, грудь гордо выпячена, глаза бесстрастны. Когда я впервые пришла в этот дом, у меня была целая армия моих людей: Монте, Бен, Джинкс… А теперь остался только он. Джинкс умер в единственном месте, которое он считал своим домом: в небе. ФБР сказало, что это был несчастный случай, что птица влетела в одно из крыльев самолета, но это чушь. Я должна была быть на том самолете, должна была умереть, точно так же, как Монте, точно так же, как Бен. Теперь остался только Федель.

— Босс?

— Эмилио Эстебан Кортес, — заявила я, поднимая его фотографию. — Ты знаешь, на кого он мне кажется похожим?

— Нет, босс. — Он подошел ближе, качая головой.

— На Маркоса Фелипе Карраско.

— Эль Рохо? Мексиканский наркобарон? — Его голос звучал слишком потрясенно для человека, который должен был держать свой разум и глаза открытыми на все, что могло причинить нам вред. — Босс, при всем моем уважении, Эль Рохо мертв уже более десяти лет; вы позаботились об этом, прежде чем вступили в союз с семьей Каллахан.

— И тогда это была твоя работа — убедиться, что его жена и дети тоже исчезли.

— Что я и сделал. О каждом члене семьи Карраско позаботились, мэм.

Ущипнув себя за переносицу — привычка, от которой я теперь не могла отказаться благодаря Лиаму, — я покачала головой.

— Тогда ходили слухи, что у Эль Рохо был внебрачный ребенок от какой-то танцовщицы из Америки, которую он прятал у своей сестры…

— Мэм, дитя любви? Вы думаете, что он незаконнорожденный сын одного из самых известных наркобаронов Латинской Америки и приехал в Чикаго, чтобы отомстить? Мэм, прежде чем он смог бы попасть сюда, ему пришлось бы пройти через всех врагов своего отца, не говоря уже о наших шпионах на юге…

— ПОСЛУШАЙ! — Хлопнув ладонью по столу, я встала. — Я занимаюсь этим почти два гребаных десятилетия! Мои инстинкты ни разу не подводили меня! Я смотрю на эту девушку, Лилин; она дочь самого известного человека в Китае, и она идет и выходит замуж за простого мексиканца? Мексиканец, которого я вижу, и автоматически думаю о Маркосе Фелипе Карраско; мой разум не играет со мной злые шутки, я не схожу с ума! Я серьезнее, чем когда-либо была в своей жизни. Ты смотришь на эти фотографии, как это делает мой муж, и видишь что? Юрист? Влюбленная китайская девушка с впечатляющей фамилией? Угадай что. Я была той девушкой, я могу узнать ее где угодно еще, и она выходит замуж за высшего, а не низшего. Найди Эмилио, Федель, и всади пулю ему между глаз, пока я не разозлилась!

Семья Карраско почти уничтожила моего отца. Как только Маркос — Эль Рохо⁸ —заболел, он украл больше половины моего героина и убил десятки наших людей, обезглавив их и оставив гнить, просто чтобы доказать, что Джованни ничего не могут сделать. И он был прав; мой отец изо всех сил старался просто держать ирландцев на расстоянии, а дела с русскими тоже не шли. У него не было времени сосредоточиться на Мексике; его гордость не позволила бы ему проиграть Седрику. Мы почти потеряли все — наши игру, состояние, ценность — и все из-за того, что какой-то гребаный рыжий мексиканец осмелился выйти на ринг, который никогда не предназначался для него.

— Босс, я с радостью убью его на месте. Вы говорили с Лиамом об этом?

— О чем я говорила или не говорила со своим мужем, тебя не касается. То, что меня беспокоит, дышит где-то в этом городе. Это незаконченное дело Джованни, Федель. Мне все равно, как ты это сделаешь, просто закопай его в землю. Просто произнесение его имени оставляет неприятный привкус у меня во рту, — сказала я, отпивая из бутылки.

— Конечно. — Он кивнул перед уходом. Только когда он ушел, я снова села. У меня было плохое предчувствие по поводу этого… всего этого.

И когда дело касалось моей работы, когда дело касалось семьи, я доверяла плохим предчувствиям.

ЛИАМ

— Кто, блядь? — он заорал, почти выломав дверь, и замер на месте, только когда увидел меня. Он был без рубашки, и его джинсы низко висели. Взглянув ему за спину, я увидела, как Мина натягивает на себя простыни.

— Занят, брат? — Спросил я.

Его бровь приподнялась, когда он внимательно посмотрел на меня.

— Был.

— Было — это прошедшее время. Давай поужинаем.

— Сейчас час ночи, Лиам.

— Отлично, тогда позавтракаем.

— Он с удовольствием! — Мина закричала, рубашка, которую она бросила, попала ему в затылок. Он уставился, не потрудившись снять ее с головы, прежде чем повернулся к ней.

— Видимо, я с удовольствием, — огрызнулся он на нее, прежде чем закрыть дверь. Сняв рубашку с головы, он просунул в нее руки.

Он не сказал ни слова, пока не заметил, что мы действительно идем на кухню.

— Мы действительно собираемся позавтракать?

— Я готовлю убийственные омлеты, — ухмыльнулс я, открывая дверь, и, как я и думал, все, кроме горничной, ушли. Она мыла полы.

— Ты можешь оставить нас, — сказал я, не потрудившись взглянуть на нее, пока шел к холодильнику.

— Когда ты говоришь «убийственные омлеты», это на самом деле не подразумевает смерти, не так ли? — спросил он, волоча табурет по земле, когда он поставил его рядом с кухонным островком.

Поставив яйца, лук и болгарский перец рядом с плитой, я поискал глазами сковороду.

— Ты действительно думаешь, что я убил бы тебя, брат?

— Зависит от обстоятельств.

— Каких именно? — Сковорода на плите, я схватил нож, и его взгляд упал на него, затем снова на мое лицо.

— Это ты мне скажи.

Нарезая лук, я не ответил, потому что не был точно уверен, как ответить или начать этот разговор. Самое замечательное в Ниле было то, что иногда ему не хватало терпения.

— Лиам, что, черт возьми, происходит? Почему ты готовишь мне омлет в час ночи?

— Моя попытка установить братские узы. — Я схватил красный перец.

— Братские узы?

Мне не понравилось, как он фыркнул.

— Что? Мы братья; у нас не может быть уз?

— Нет. — Он подавил смешок. — Или, по крайней мере, не в стиле «давай съедим омлет».

— Я уже порезал гребаный лук, у нас будет омлет.

— Конечно.

— Черт возьми, Нил… Ты можешь просто притвориться на секунду, что все нормально? Что мы, черт возьми, едим гребаные омлеты вместе? Иисус Христос.

Он больше ничего не сказал, пока я нарезал лук, затем с легкостью разрезал помидоры, затем взял кусочек сливочного масла.

— Где соль? — спросил он, и я почувствовал, как он заглядывает мне через плечо.

— Я не добавляю соль, я добавляю перец.

— Без соли? Что?

— Да. Без соли. У меня достаточно вещей, от которых повышается кровяное давление, спасибо, — проворчал я.

— Без соли не получится приличного омлета, — пробормотал он себе под нос. Когда я снова повернулся к нему, он притворился, что насвистывает, как будто это была какая-то чертова мелодия из шоу.

К счастью, это был его последний комментарий, поскольку я все подготовил. Я перевернул омлет один раз на сковороде, а затем переложил на его тарелку, прежде чем взять поваренную соль и поставить ее рядом с ним.

— Спасибо. — Он вывалил слишком много соли на свою тарелку, прежде чем откусить кусочек. — очень неплохо.

— Ты хотя бы чувствуешь его вкус? Выглядит так, будто тебе в рот засыпали соли. — Наблюдать за тем, как он ест, всегда было захватывающим зрелищем; можно было подумать, что он умирает с голоду.

Придвинув стул рядом с ним, я положил себе омлет, секунду глядя на наше отражение в нержавеющей стали на другом конце острова. Как всегда, когда дело доходило до мускулов, он превосходил меня. Он был как танк. Я всегда ненавидел то, как он возвышался надо мной в детстве.

— Ты когда-нибудь чувствовал, что отец ненавидит тебя? — В конце концов я сказал это, на что он закашлялся, его лицо покраснело. Закатив глаза, я протянул ему стакан воды. — Вопрос действительно настолько неожиданный?

— От тебя… да. — Он потер шею. — Ты это чувствовал?

— Я говорю не о себе, а о тебе. Но нет, никогда. Я всегда знал, что отец любит меня.

— Должно быть, здорово. — Он склонился над своей тарелкой.

— Ты чувствовал, что отец ненавидит тебя…

— Лиам, я съел твой омлет; ты объяснишь мне, что сейчас происходит?

— Уайатту кажется, что я его ненавижу, — призналась я, вздыхая и не утруждая себя едой. — Он ревнует к Итану, и, что хуже всего, он меньше думает о себе.

— Хм.

— Хм? Это все, что ты можешь сказать? Хм?

Он кивнул.

— Я не уверен, что сказать. Мне это кажется нормальным.

— Думать, что я ненавижу его, или ревновать, нормально?

— Может быть, не для тебя, — огрызнулся он в ответ. — Ты Итан. Ты всегда был от природы хорош во всем, за что брался. Даже когда ты был болен, ты работал в два раза усерднее и все равно доказал, что ты лучше меня. Это нормально для того, кто изо всех сил ревнует к тому, кто этого не делает. Неважно, насколько хорош Уайатт, Итан затмит его, и это отстой для Уайатта, потому что Итан делает это не нарочно. Он просто остается самим собой. Ты, с другой стороны, сделал это нарочно.

— Я? Я был практически калекой…

— Как долго это будет твоим оправданием, Лиам? Ты изо всех сил старался доказать отцу, что ты лучше меня, а я… я ничего не делал, только наблюдал, потому что не хотел снова облажаться как твой брат. Я допустил одну ошибку, и ты не мог отпустить ее. Прекрасно. Как бы то ни было, мы были детьми, я научился с этим жить. Но что насчет сейчас? Мы намного лучше, чем были раньше? ДА. Буду ли я по-прежнему рядом с тобой, даже если ты продолжишь ненавидить меня? ДА. Ты — кровь. Ты мой младший брат. Я помню день, когда ты родился. Я горжусь этим. Однако гордился ли ты когда-нибудь тем, что я твой старший брат? Нет, потому что это единственный титул, которого ты не можешь иметь. Независимо от того, что ты делаешь или насколько ты велик, ты все равно останешься вторым сыном Седрика Каллахана. На самом деле, для меня это ирония судьбы, но если бы ты родился первым, ты был бы замечательным старшим братом, потому что я был бы счастлив следовать за тобой, и ты бы никогда не беспокоился, что я собираюсь нанести тебе удар в спину из-за титула, который должен достаться первому сыну.

Я открыл рот, чтобы заговорить, сказать, что не хотел быть первым, что он был неправ, но снова все мои слова подвели меня. Он изложил все идеально, как будто ждал годами, чтобы сказать… Может быть, так оно и было.

— Нам понадобится что-нибудь покрепче воды, если мы собираемся вести этот разговор. — Он встал и порылся в шкафчиках, пока не нашел кухонное вино. — Достаточно хорошо?

— Достаточно хорошо. — Я кивнул, допивая воду и протягивая свою чашку.

— Один бокал для тебя, бутылка для меня. — Он ухмыльнулся, прежде чем сделать глоток. Тот факт, что он все еще мог искренне улыбаться…

— Я не уверен, был ли я когда-нибудь горд, — прошептал я, уставившись на красное вино, похожее на кровь в кубке. — Тем не менее, я был благодарен.

— Благодарен?

— Да. — Это была правда. — Я думал об этом миллион раз. Ты мог бы попросить поддержки у дедушки. Будь Шеймус на твоей стороне, ты бы получил поддержку ирландцев. У тебя была жена-ирландка, право по рождению, способности… Они могли бы последовать за тобой. Если бы они это сделали, Оливия никогда бы не стала жадной; она была бы счастлива стать следующей главой дома, и все было бы кончено. В тот момент, когда отца не стало, ты мог бы с легкостью убить меня.

— Ха. — Он выпил.

— Скажи «ха», еще раз…

— Вот причина, по которой я никогда не смог бы стать лидером. Мой разум работает не так. Ты миллион раз думал о том, как я мог бы стать Ceann na Conairte. Простой союз здесь, убийство твоего брата там. Ничего особенного. Ты думал об этом, вероятно, тоже с легкостью. Тем временем, я просто пытаюсь сохранить себе жизнь и не опозорить нашу семью. Я парень, которому показывают на цель, и он стреляет. Нельзя быть управленцем и Ceann na Conairte одновременно.

Он сказал это так, словно все было предельно ясно.

— У тебя должно было быть все это, Нил. Титул, власть, все; как я мог не думать, что ты этого хочешь?

— Мы разные. Все, чего я когда-либо хотел, — это безопасность моей семьи. Немного уважения и жить в большей роскоши, чем я когда-либо мог пожелать…У меня все это есть. Зачем больше? Видишь, ты так не думаешь, ты думаешь, что я смогу завладеть миром, если просто избавлюсь от нескольких тел. Я не могу объяснить тебе, почему я такой. Я такой. Вот и все. Мы павлин и ворон.

— Так что же мне делать, если у меня два одинаковых сына? Что мне делать, если Уайатт и Итан естественным образом не разобрались, как мы?

Он пожал плечами.

— У тебя есть два варианта: молиться, чтобы ты умрешь до того, как они решат убить друг друга, или сделать так, чтобы им было трудно жить друг без друга, пока ты все еще жив.

Легче сказать, чем сделать.