Куда уж хуже

16

Хотя двумя столпами, на которых зиждилось могущество «ТЮИ», являлись недвижимость (дешевое жилье, офисные здания и отели) и средства массовой информации (газеты, журналы и кабельное телевидение), с самого начала своего существования компания старалась запускать щупальца и в другие области бизнеса. В последние годы недвижимость и СМИ переплетались все больше, принося обоюдную пользу при создании парков развлечений, покупке киностудий, переоборудовании заброшенных причалов и разрушенных городских зданий в туристические центры. Наиболее ярким примером таких взаимовыгодных связей стало строительство театра на Бродвее.

Центр острова Манхэттен – это отправная точка для развития сферы развлечений и девелоперских проектов для всего капиталистического мира. Именно сюда ежегодно стекаются миллионы туристов со всей планеты, дабы посетить сооружения, воздвигнутые на земле стоимостью в сотни тысяч долларов за квадратный метр.

Макс Фербенкс давно хотел зримо обозначить свое присутствие в Нью-Йорке. Главным образом, потому, что многие знаменитые миллиардеры уже давно обосновались здесь, а преумножение прибыли невозможно в природе без постоянной конкуренции. Макс всерьез рассчитывал на этот проект, надеясь, что со временем тот станет для Нью-Йорка тем же, чем «Дисней Уорлд» стал для Орландо[17]. Не менее важным было и то, что согласно Книге, название «Н-Джой» означало «Радость».

Официально «Н-Джой Бродвей» являлся театром, предназначенным для повторных постановок некогда известных мюзиклов, но на самом деле это было гораздо более многофункциональное здание. К нему вела уютная галерея из магазинов и бутиков, стилизованная под старый Нью-Йорк и разительно контрастирующая в глазах туристов с опасностями, подстерегающими их на расположенной рядом 57-й улице.

Зрительный зал театра представлял собой современную феерию: вращающиеся платформы, поднимающиеся и опускающиеся с помощью гидравлики, полностью компьютеризированное оборудование, встроенные дым-машины и звуковые системы «Долби» под каждым сиденьем. Над всем этим великолепием возвышалась 49-этажная гранитная башня, в которой сначала шли офисы (шоу-бизнес, архитектурные конторы, несколько компаний Макса Фербенкса), а, начиная с шестнадцатого этажа, располагался отель «Н-Джой Бродвей». В среднем 82% из тысячи двухсот его номеров ежедневно были заняты, но мало кто из их обитателей задерживался здесь больше, чем на неделю. Как и в парижской «Гранд Опера», в этом здании был только один постоянный жилец[18].

Звали ее Лютеция Фербенкс. Высокая привлекательная женщина с густыми темными волосами, она всегда передвигалась несколько заторможенно, словно прежде чем сделать шаг, она высматривает под ногами муравьев, чтобы наступить на них. Величественность, которую ей это придавало, вкупе с трансильванской внешностью подчеркивали склонность к пышным нарядам и высоким головным уборам.

В течение последних шестнадцати месяцев (как и в обозримом будущем) Лютеция занимала 12-комнатные апартаменты, расположенные на 15-м этаже, непосредственно под вестибюлем отеля. Защищенные стеклопакетами окна смотрели на самую знаменитую городскую перспективу через гигантскую неоновую букву «О» в вывеске «Н-Джой», украшающую фасад здания. Частые гости (Лютеция быстро заняла привилегированное положение среди местных сливок общества) добирались до ее орлиного гнезда в специальном частном лифте, расположенном рядом с входом в зрительный зал. Квартиру обслуживал технический персонал театра. За климат-контролем следили те же самые системы, что и в отеле и зрительном зале. Мебель была исключительно антикварной, а прислугу составляли отлично вышколенные иммигранты. Жизнь представлялась в розовом цвете, пока все не обосрал Макс.

Лютеции казалось, что он делает это намеренно. У него периодически возникал шальной ребяческий блеск в глазах, словно у школьника, намеренного, невзирая на риск, плюнуть жеваной бумагой в отвернувшегося учителя.

Они встретились в среду днем в парадном зале, где Лютеция наблюдала, как идут приготовления к пятничному званому ужину, на который были приглашены новая суперзвезда CNN Джерри Гонт и эмир Хак-Как, владеющий нефтяным месторождением в Йемене. Поэтому когда Макс обнаружил супругу, он с облегчением убедился, что та занята гораздо более важными вещами, чем разборки с провинившимся мужем.

Хотя все зависело от того, насколько он серьезно, по ее мнению, проштрафился.

– Что ты опять натворил? – требовательно спросила Лютеция, как только они отошли в угол зала, подальше от деловито снующих слуг.

– Ничего, моя дорогая,– Макс моргнул, невинно глядя на жену.– Ничего, моя любимая.

– У тебя проблемы с банкротством. Ты из-за этого вернулся в Нью-Йорк.

– И еще чтобы увидеть тебя, моя сладкая.

– Чертов самец! Что ты делал в Каррпорте? С кем ты там был?

– Ни с кем, моя бесценная! Мне просто было необходимо хоть на вечер убежать от всего этого безумия, уединиться там, где не будут звонить никакие телефоны, не будут приходить никакие сообщения, не возникнет вообще никаких проблем.

– С последним плохо получилось, не так ли?

Макс с виноватой улыбкой развел руками.

– Кто же мог подумать, что какой-то идиот вздумает забраться в дом именно в этот вечер?

– Если бы этот идиот знал, что ты находишься там, то наверняка оставил бы тебя в покое – из профессиональной солидарности.

– Ты несправедлива ко мне, Лютеция!

– Макс, есть две вещи, которые я запрещаю тебе приносить в мой дом и в мою жизнь. Это скандалы и болезни.

– Кисонька моя, я не...

– Скандал, конечно, хуже всего, хотя и болезнь – не подарок. Я не боюсь унижения или смерти в муках. Я просто знаю, что их у меня не будет, Макс. Нам обоим хорошо известно, на что способны мои адвокаты, если только захотят.

– Но с чего вдруг они захотят? Мой розовый лепесток, скажи, с чего?

– Я очень занята сейчас, Макс. И я не намерена ломать свой график из-за мальчика-переростка, у которого кое-где заиграло детство.

– Зато ты теперь знаешь, что я вернулся, моя заинька.

– И что с того?

– Не поужинать ли нам вместе, ненаглядная моя?

– Не сегодня,– заявила Лютеция, исключительно чтобы отомстить ему.

Она была уверена, что там, на Лонг-Айленде, он был с девкой, чувствуя это всеми фибрами души. Но с другой стороны, ей очень не хотелось знать подтверждающие это факты, потому что тогда ей придется сделать что-то решительное, дабы удовлетворить свою попранную гордость.

– Сегодня вечером я ужинаю с друзьями,– сообщила она, затем немножко смягчилась и добавила.– Можем поужинать завтра, если только у тебя останется аппетит после встречи с судьей.

– У меня останется аппетит,– заверил он, плутовато ухмыльнулся и добавил.– Может быть, все-таки увидимся сегодня вечером после ужина, мой цветок лотоса?

Лютеция хотела было из принципа отказаться, но игривые огоньки в его глазах остановили ее. Она прекрасно знала этот блеск, возникающий у него, как правило, в постели. Иногда это раздражало, но чаще – забавляло.

– Увидимся,– согласилась она, пряча улыбку.

Позволив ему на прощание шутливо укусить ее за мочку уха, Лютеция вернулась к слугам и строго указала тем, что на столах должны лежать салфетки цвета коралла, а вовсе не персика, и что это понятно любому дураку.