Кузнец

Глава 14

Грохот разбивающейся посуды внезапно разорвал тишину особняка. Крики Аркадия, отражаясь от мраморных стен, превращались в неразборчивое эхо, наполненное яростью и отчаянием. Полицейский, ещё минуту назад беседовавший со Златовласовым у парадного входа, теперь поспешно спускался по ступеням, нервно поправляя форму. Его лицо покрылось красными пятнами от едва сдерживаемого возмущения.

Массивные двери распахнулись – на пороге появился Аркадий. Его обычно безупречно уложенные волосы растрепались, а в руках он судорожно сжимал увесистый конверт. Каждое его движение выдавало бушующую внутри бурю эмоций. Подойдя к столу, он с такой силой швырнул конверт, что тяжёлая дубовая столешница отозвалась глухим стоном. В его потемневших глазах всё ещё тлели угольки ярости – деталь, от которой не ускользнула от моего внимательного взгляда.

Дмитрий Петрович, откинувшись в кресле, излучал спокойствие потомственного аристократа. Чуть приподнятый уголок его губ говорил о плохо скрываемом удовлетворении происходящим.

– Я победил вас не жульничеством, Аркадий Романович, а тактическим преимуществом, – произнёс я размеренно, поднимая конверт и глядя прямо в его побелевшее от гнева лицо. – Хотя такие люди, как вы, не умеют проигрывать, каким бы честным ни был бой.

Сан Саныч поднялся из-за стола с неторопливой грацией хищника. Стража, стоявшая по периметру, синхронно напряглась – их руки машинально потянулись к оружию, хотя в глазах читался плохо скрываемый страх. Виктор Петров встретился взглядом с отцом, и они обменялись едва заметными кивками, понимая друг друга без слов.

Отец медленно поднял руку, и его предостерегающий жест словно изменил саму атмосферу. Волна холодной магической энергии растеклась, заставляя присутствующих невольно поёживаться. Это безмолвное предупреждение говорило больше любых угроз.

Архипов, повернулся к Златовласову:

– Прошу прощения за доставленные неудобства, – его слова сочились ядовитой учтивостью. – Надеюсь, мы достигли полного взаимопонимания.

Но Сан Саныч ещё не закончил. В его глазах искрилась плохо сдерживаемая ярость – мысль о том, что кто-то посмел действовать грязными методами, требовала немедленного ответа. Он размеренным шагом направился к древней каменной статуе, окружённой четырьмя декоративными колоннами. Его пальцы сомкнулись вокруг одной из опор, и камень отозвался протяжным стоном.

Время словно застыло. Все взгляды были прикованы к этой демонстрации силы. По поверхности колонны побежала паутина трещин, и через мгновение она разлетелась веером острых осколков, осыпаясь к ногам отца. Статуя, потеряв одну опору из четырёх, сохранила равновесие, накренившись под небольшим углом.

– Это, – Саныч медленно стряхнул каменную пыль с рук, его голос звучал обманчиво мягко, – компенсация за нанесённый ущерб. И помните, Аркадий Романович, в следующий раз я могу оказаться не столь... дипломатичным.

Воцарившаяся тишина, казалась осязаемой. Златовласов застыл статуей, его лицо приобрело пепельный оттенок. В этот момент он осознал, что только что стал свидетелем лишь малой части той силы, с которой ему не стоит вступать в противостояние.

Направляясь к ожидавшей нас карете по вымощенной гранитом дорожке, отец тяжело опустил руку мне на плечо. Его пальцы едва заметно подрагивали – последствия недавнего всплеска магической силы всё ещё давали о себе знать.

– Помнишь, я предупреждал тебя об этих аристократах? – в его голосе смешались усталость и плохо скрываемое раздражение. Морщины на его лице стали глубже, словно последние события состарили его на несколько лет. – Улыбаются тебе в лицо, пока ты им нужен, а как только подворачивается удобный случай – нож в спину. Точно как я говорил про Виноградова Владимира.

Дмитрий Петрович, шагавший впереди своей характерной лёгкой походкой, внезапно остановился. Когда он обернулся с картинным возмущением на холёном лице:

– Послушай, Саша, я, между прочим, тоже аристократ! – его тонкие губы изогнулись в полуулыбке, а в глазах заплясали озорные искры, делавшие его похожим на проказливого мальчишку, а не на умудрённого опытом царедворца. – Не стоит всех нас записывать в предателей.

Саныч машинально потёр виски, где серебрилась ранняя седина:

– Дима, ты же прекрасно понимаешь, что я не про это. Тебя это не касается.

– Владимир – всего лишь винтик в системе, – произнёс я с расчётливым спокойствием, тщательно подбирая каждое слово, – Он никогда не обещал мне покровительства, – я сделал паузу, позволяя словам повиснуть в воздухе. – Хотя... я не собираюсь забывать ему этого.

Когда мы уже оказались в карете, Архипов, прищурившись, окинул меня внимательным взглядом. Его тонкие губы тронула понимающая улыбка – улыбка человека, разгадавшего сложную головоломку:

– Знаешь, в тебе есть то, чего нет у твоего отца, – он бросил лукавый взгляд на Сан Саныча, который тут же насторожился, как медведь, учуявший опасность. – Там, где Александр действует напролом, как медведь в посудной лавке, ты проявляешь удивительную рассудительность и хладнокровие. Такого самообладания у твоего отца нет от слова совсем.

Он на несколько секунд замолчал. Его взгляд затуманился, словно он погрузился в далёкие воспоминания. Внезапно его лицо озарилось, будто он нашёл недостающий фрагмент головоломки:

– А-а-а, – протянул он с искрящейся иронией. – это у тебя точно от матери. Она всегда умела держать себя в руках, даже когда твой отец крушил всё вокруг.

При упоминании матери моё тело отреагировало предательски остро – по коже пробежала волна леденящих мурашек, а руки начали мелко подрагивать. Я поспешно сцепил их за спиной, пытаясь скрыть эту непрошеную реакцию, но зрачки расширились помимо воли, выдавая внутреннее смятение. От цепких взглядов моих спутников не укрылось это мимолётное проявление слабости.

«Что за чертовщина?» – пульсировала в висках настойчивая мысль. Эти эмоции ощущались чужеродными, словно наслоение на моё истинное «я». Я был абсолютно уверен в своём безразличии к этой женщине, и всё же... Уже не в первый раз с момента обретения этого тела закралось тревожное подозрение – что если в нём сохранились отголоски памяти прежнего владельца? Эмоциональные отпечатки, въевшиеся в самую плоть, как несмываемые чернила?

Сан Саныч мгновенно среагировал – его взгляд, тяжёлый как свинец, впился в Архипова. Он же осёкся на полуслове, его лицо дрогнуло в понимании – он опять переступил невидимую черту. Его пальцы нервно заскользили по вискам, а глаза заметались, избегая прямого контакта. Воздух между нами загустел от напряжения.

– Что ж, – наконец нарушил тишину Архипов, стараясь придать голосу непринуждённость, – всё это было отчасти ужасно, местами забавно, а где-то даже весело. – Он сделал паузу для следующей фразы. – Но факт остаётся фактом – Аркадий тоже не самостоятельная фигура, как бы ни пытался убедить в обратном. За ним стоит семья мэра, а они такое просто так не оставят.

Его взгляд искоса скользнул по моему лицу, и прежние озорные искры вновь заплясали в глазах:

– Надо же, умудрился в столь юном возрасте настроить против себя сразу два влиятельнейших рода города! – он картинно всплеснул руками, серебряные перстни сверкнули в лучах заходящего солнца. – Такими темпами через год-другой до самого императора доберёшься.

Сан Саныч попытался осадить его новой волной давящей воли:

– Тебе лишь бы шуточки шутить, Дима.

Но Архипов неожиданно преобразился – шутливость слетела с него Его голос зазвенел сталью:

– Ты, Александр, конечно, воин великий. Любому можешь физический отпор дать. Но мальчику нужна защита иного рода.

Отец раздражённо рассёк воздух рукой, словно отметая все аргументы:

– Нам это ни к чему. В крайнем случае просто уедем.

– А что вы предлагаете? – спросил я, внимательно изучая лицо Архипова, отмечая каждую мельчайшую перемену в его выражении.

Дмитрий Петрович подался вперёд, его глаза загорелись внутренним огнём:

– Предлагаю поступить в академию Александрова. Там обучаются отпрыски всей знати империи, – Он сделал многозначительную паузу. – И, что немаловажно, общие законы на студентов не распространяются. Они, можно сказать, вне правового поля. А значит, и влияние городских властей там... весьма ограничено.

Сан Саныч резко выступил вперёд, его аура затопила пространство вокруг тяжёлой отцовской волей, от которой воздух, казалось, стал плотным как вода:

– То есть ты предлагаешь преподнести Мишу сыновьям этих ублюдков на серебряном подносе? – процедил он сквозь стиснутые зубы, буравя Архипова взглядом, – Это полный абсурд, Дима. Я уже принял решение – никаких академий и прочих штучек. Это всё... – он махнул рукой с такой силой, что воздух свистнул. – вне моего понимания. Мы просто уедем, и это окончательно.

Архипов открыл рот для возражения, но его прервал мой голос – настолько холодный, что, казалось, сам воздух начал кристаллизоваться вокруг произносимых слов...

– Я никуда не побегу, – каждое моё слово падало в тишину как ледяной кристалл. Воздух вокруг словно застыл, напитавшись холодной решимостью, – Достаточно того, что ты держал меня в неведении всё это время, – Я встретился взглядом с отцом, замечая, как его зрачки сузились от внезапной настороженности. – Я остаюсь.

Дмитрий Петрович ловко подхватил возникшую паузу, его голос зазвучал с искренним воодушевлением:

– Саша, ты только посмотри на своего сына, – его глаза загорелись неподдельным восхищением, пока он жестикулировал изящными движениями аристократа, – Физическая подготовка, острый ум, способность держать удар что на поле боя, что в переговорах, – Он провёл рукой по воздуху, словно очерчивая мой портрет. – Да, дети аристократов не так просты, даже в своём юном возрасте, но они Михаилу и в подмётки не годятся.

Он многозадачно задумался и, включив серьёзный тон, продолжил:

– А самое главное – при выпуске он получит особые права, сопоставимые с аристократическими. И это не просто так. Академию с трудом заканчивает половина поступивших, несмотря на все их громкие фамилии. Потому что академия спонсируется напрямую империей, а ей, – тонкая усмешка изогнула его губы. – плевать на регалии рода. Империи нужны лучшие из лучших для своей защиты. Не титулы, не связи, а реальная сила и ум.

Внезапно тишину разорвал истерический хохот Сан Саныча. Его смех, похожий на карканье ворона:

– Ах, какие мы все умные стали! – он театрально утирал выступившие слёзы от смеха, – А кто, позволь спросить, будет оплачивать это обучение? – Он насмешливо ткнул пальцем в сторону Архипова, отчего тот едва заметно вздрогнул, – Может быть, ты, Дима? С твоим-то... кхм... финансовым положением? – Затем резко развернулся ко мне, его глаза недобро сверкнули. – Или, может, наш юный стратег уже придумал гениальный план?

Архипов поджал губы – замечание о финансовом положении явно задело за живое. Но я опередил его, мой голос прозвучал с выверенной холодностью:

– Я сам оплачу своё обучение.

Отец согнулся пополам от нового приступа смеха, его лицо побагровело:

– Ты даже не представляешь, о каких суммах идёт речь, мальчик!

– Сотрудничество с аристократом Владимиром, – я намеренно выделил, которым отец недавно попрекал меня, наблюдая, как его лицо меняется при каждом слове, – позволит мне оплатить как минимум два года обучения. А дальше придумаю что-нибудь новое. Не впервой.

Архипов издал странный звук, похожий на сдавленное фырканье. Его лицо исказилось от попытки сдержать рвущийся наружу смех – уголки губ предательски подрагивали, а в глазах плясали искорки веселья.

Дальнейший путь мы проделали в гробовой тишине, нарушаемой звуком колёс и ржанием лошади. Я украдкой наблюдал за попутчиками: Архипов то и дело хмурился, его пальцы рассеянно теребили потускневший фамильный перстень – наверняка размышлял о финансовом положении некогда великого рода, растерявшего своё величие. Отец смотрел куда-то вдаль остекленевшим взглядом, его лицо приобрело то особое выражение, которое появлялось только при упоминании прошлого и его утраченной жены, о которой он никогда не рассказывал мне.

А я... я думал о том, как удачно всё складывается. Каждая фигура сама занимала нужную позицию на доске, даже не подозревая об этом.

Архипов медленно перевёл взгляд.

— До вступительных экзаменов всё должно оставаться в строжайшем секрете. — его голос прозвучал негромко, но в нём чувствовалась сталь, не допускающая возражений.

«Само собой,» — мелькнула у меня мысль. Сейчас любое лишнее внимание могло всё разрушить.

Архипов извлёк из внутреннего кармана костюма сложенный вчетверо лист, его движения были выверенными, словно репетированными.

— Вот список предметов для письменного экзамена, — он протянул бумагу, чуть склонив голову. — Со вторым испытанием — боем на мечах — у тебя явно проблем не будет. А вот третье... Третье отдадим на волю судьбы. Ритуал инициации покажет, есть ли у тебя силы и какие они.

Я развернул хрустнувший лист. В этот момент Сан Саныч, до того молча наблюдавший, подался вперёд всем телом. Взгляд, острый как кинжал, впился в лицо Архипова.

— Ах ты... — прошипел он, побелевшие пальцы вцепились в подлокотники кресла. — Так ты всё это с самого начала спланировал?!

Архипов рассмеялся, но смех вышел неестественным, словно треснувшее стекло. Даже после стольких лет дружбы гнев Сан Саныча заставлял его нервничать.

— Да брось ты, Саша! — он вскинул руки в примирительном жесте, но в глазах плясали хитрые искорки. — Сколько раз я тебе твердил про академию? Сколько раз объяснял, что это лучший путь для мальчика? Но разве твой чёртов характер чем-то проймёшь? А теперь всё само собой складывается, и я тут, представь себе, совершенно ни при чём.

Заметив, что Сан Саныч продолжает буравить его недоверчивым взглядом, Архипов торопливо добавил:

— Да и листок этот у меня ещё с давних времён завалялся. Я даже не знал, когда он пригодится... — он картинно развёл руками. — Так, на всякий случай хранил.

Последняя фраза прозвучала настолько фальшиво, что я невольно усмехнулся. Было очевидно — Дмитрий Петрович давно ждал этого момента, выстраивая свой план подобно умелому архитектору.

Я первым заметил неладное — дома вокруг постепенно теряли свой благородный облик. Идеально мощёные улицы сменились разбитой грунтовкой, а чинные особняки уступили место покосившимся лачугам и заброшенным складам. Вечерние тени делали пейзаж особенно зловещим.

Архипов, до этого момента погружённый в свои мысли, вдруг встрепенулся, словно очнувшись ото сна. Его лицо напряглось.

— Позвольте... — он подался к окну кареты, вглядываясь в сумрак. — Эй, любезный! Куда вы нас везёте?

Кучер остался недвижим, словно каменное изваяние. Карета остановилась посреди какого-то пустыря, окружённого скелетами разрушенных зданий.

Сан Саныч медленно повернулся к Архипову. В полумраке кареты его глаза казались почти чёрными.

— Дима, — процедил он, и каждое слово падало как камень, — какого чёрта твой кучер...

— Мой кучер? — Архипов нервно усмехнулся. — Саша, ты же сам недавно напомнил о моём... стеснённом положении. Какой там кучер! — Он попытался придать голосу беззаботность. — Я же не просто так пешком к тебе прихожу. Экономлю на всём — и на карете, и на прислуге… Это заказная.

— Чтоб тебя... — выругался он, рывком поднимаясь на ноги. Сиденье срипело под его весом. — Так какого же...

Договорить он не успел. Что-то невообразимо мощное врезалось в карету, словно таран в крепостные ворота. Удар был такой силы, что всех троих швырнуло на противоположную стенку. Моя голова встретилась с деревянной панелью, в глазах вспыхнули звёзды, а во рту появился металлический привкус крови.

— Вон! Быстро вон отсюда! — голос Сан Саныча прогремел подобно грому. Он пытался подняться, цепляясь за обивку сидений.

Второй удар снова сбил его с ног. Карету протащило вбок, словно щепку в бурном потоке. Я с ужасом почувствовал, как она накренилась. Сквозь звон разбитого стекла до нас донёсся зловещий шорох осыпающейся земли.

Третий удар оказался самым страшным. Карета, точно игрушечная, сместилась вбок ещё на несколько метров. Теперь она балансировала на краю обрыва, удерживаемая лишь за счёт того, что её днище зацепилось за выступающий камень. Два боковых колеса уже висели в воздухе, а внутреннее убранство превратилось в хаос из перевёрнутых сидений и осколков.

Сквозь разбитое окно я увидел то, от чего кровь заледенела в жилах. К нам приближалось нечто, напоминающее гигантский таран, окутанный клубами чёрного дыма. Оно двигалось неторопливо, почти величественно, словно наслаждаясь моментом. Все присутствующие внутри кареты и те, кто устроили это понимали — следующий удар станет для нас последним.