Утром у ворот Пашкина остановился всем уже знакомый красный «Гелендваген». Виктор первым увидел его в окно. Все только поднялись. Женька выскочил, пожал крупную ладонь Михалыча, расплылся в льстивой улыбке. Следом за ним, долго не думая, вышел и Виктор — одна сумка через плечо, другая в руке — все его пожитки.
Догадаться, на кого пал жребий, много ума не составило. Михалыч поздоровался с Виктором, открыл заднюю дверцу машины, помог закинуть вещи. Перекинувшись еще парой слов с Женькой, сел за руль. Джип тронулся. И секунды не пролетело, как промелькнула околица Лехнаволока. Не успело уследить за ним и Логмозеро. Только томная Онега проводила его долгим сумным взглядом до первой развилки, уходящей в глухой лес — по этой проселочной дороге, обходящей хитро Петрозаводск, быстрее всего можно было вырваться на мурманскую трассу.
Они проехали пару моховин, оставив сбоку огромную мусорную свалку и заброшенное старообрядческое кладбище, и вскоре вырвались на современную, плотно укатанную мышиным асфальтом трассу и влились в густой поток машин, несущихся на север.
Тут-то Михалыч дал своему «Мерседесу» волю. Они, как китайские болванчики, то и дело качались то вправо, то влево — Михалыч ни на обгонах, ни на повороте скорость не сбрасывал. Даже ухабы и выбоины словно перелетали, не ощущая.
— Знаешь, как я люблю скорость, — с небольшим акцентом негромким голосом говорил он. Лицо его при этом светилось, брови съехали набок, глаза оживленно перебегали с дороги на Виктора, с Виктора на дорогу. — Так бы ехал и ехал. Удачная машина. По мне.
— И давно она у вас? — спросил Виктор, чтобы как-то поддержать разговор.
— Второй год. Раньше у меня другой «джип» был. Украли.
Виктор слышал эту историю от его каменщиков. Михалыч тогда отправился в Питер по делам. Не успел зайти в гостиницу, как его любимца моментально свистнули. Он вышел буквально через пятнадцать минут и увидел лишь пустое место парковки. Вероятно, за ним следили еще из Петрозаводска.
Как огорчился он тогда! Даже к знакомым бандитам на поклон явился: разыщите, мол, две штуки зелеными в награду не пожалею. Но те только руками развели: угнано, видать, по спецзаказу.
«Тогда-то, — почесали затылки каменщики от неприятных воспоминаний, — нам на три месяца заморозили зарплату, пока Михалыч не купил себе новый «джип». Денег у него тогда бесполезно было просить. Разве только на похороны или лечение. Вот так. Но потом, как купил, рассчитался со всеми сполна. В этом вопросе он всегда аккуратным был, порядочным».
Впоследствии в порядочности Михалыча Виктор и сам убедился. И в тороватости тоже. Даже сейчас, отправляя его в Косалму, Михалыч купил кусок сервелата, кое-каких копченостей, овощей, зелени и несколько килограмм картофеля. Зачем, спрашивается, это ему надо — у него семья, трое детей: милых неоперившихся еще девочек, старшей из которых едва минуло одиннадцать, а самой маленькой всего год с небольшим? Но такова, как оказалось, была его натура. Будучи от природы щедрым и компанейским, он располагал к себе других. Со всеми, будь-то рабочий или начальник, он говорил, как с равным. Однако не терпел, когда пили без меры (потому что сам не пил) и разговаривали с ним в нетрезвом состоянии.
Идеальным он, конечно, не был. Частенько подводил взрывной кавказский темперамент. Если что не нравилось или кто-то пытался ему перечить, он без снисхождения рвал и метал. Увольнял людей за малейшую провинность, за неорганизованность, безалаберность, не говоря уже за дилетанство. У него работали лучшие каменщики, жестянщики, облицовочники, слесари Петрозаводска. Вспылив, он мог выгнать сразу целую бригаду. Так, с одними каменщиками он расставался раза три, потом, поостыв, просил их вернуться. И они возвращались, потому что у Михалыча постоянные заказы, Михалыч исправно платит, у него никогда не случаются задержки поставок материалов и инструментов.
Он везде успевал, на все объекты ездил сам, хотя в штате его числился и главный инженер и масса всевозможных мастеров высшего класса. Но как настоящий хозяин, на них он мало надеялся. Вникал во все, за всем следил, везде был в курсе, знал обо всем не понаслышке. И обмануть его, обвести вокруг пальца было почти невозможно: он начинал с бригадира, работал мастером, начальником участка, главным инженером. И гордился своим знанием. Гордился всем, что сделал и построил. И, как всякий непосредственный человек, не мог удержаться при незнакомце, чтобы не рассказать ему о том, что он является почетным гражданином Петрозаводска, общественным инспектором ГАИ и почетным членом нескольких городских и республиканских комиссий, назначения которых Виктору так и не удалось выяснить.
Расспрашивал он и Виктора: кто тот, что умеет делать. Что Виктор мог ему ответить?
— По образованию я инженер-конструктор, а по строительной части специализируюсь больше как каменщик.
«И на подхвате», — тут же мелькнуло у него.
Ответ явно разочаровал Михалыча — чувствовалось по его тону.
— Каменщики у меня лучшие в республике.
Виктор нисколько не сомневался. И понял, что как каменщику ему здесь работы явно не будет. Впрочем, сильно он не расстроился, потому что профессионалом в этом деле себя никогда не считал.
— А еще что умеешь? — спросил Михалыч опять. — Штукатуры мне нужны хорошие.
Тут уж Виктор приврал: ему нужно было удержаться на плаву:
— Могу и штукатурить, — сказал, избегая глядеть на Михалыча.
— А почему инженером не работаешь, по специальности?
— Да развалилось всё, оборонка ушла, а наши заводы в основном на оборонке и жили.
Ответ Михалыча удовлетворил. Больше к этой теме они не возвращались.
Виктор спросил насчет предстоящей работы.
— Да там ничего сложного, — ответил Михалыч. — Будешь просто помогать Николаю. Он — специалист высшего класса. Все время бригадирствовал в моем управлении. Армению мы тоже вместе подымали.
Купленную в Косалме дачу Михалыч, оказывается, реконструировал, потому что приобретенный им сруб предыдущие «мастера» поставили вкривь и вкось: старый владелец, видно, был человеком далеким от строительства, и те просто воспользовались его незнанием: слепили дом на скорую руку, тяп-ляп. К тому же Михалыч пожелал расширить его, добавив веранду. Фундамент под нее они и должны будут вместе с Николаем установить.
— Жить будете в вагончике. Вагончик всем оборудован: газ, кровати, телевизор.
Уж этого, признаться честно, Виктор, привыкший в последнее время жить где придется, никак не ожидал.
— Рядом озера, лес. Можно ягоды собирать, грибы, — Михалыч снова оживился. — Увидишь сам, какая красота.
Они будто въехали в чрево дикой чащи. Давно исчезли поля, и дремучий первобытный лес вплотную подступил к трассе. Его одеревенелые волосы-ветви свисали над самой дорогой, создавая неповторимый сказочно-причудливый пейзаж. Потянулись скалы, обильно поросшие мохом и лишайником, ярко-зеленым пламенем на них горел ягель, любимое лакомство лосей и оленей, которых здесь было не счесть. Седые ели, громадные пихты и долговязые мачтовые сосны густо переплелись с лиственницами, вязами и березами. Дивными красками переливалось солнце на хвое и кронах деревьев. Нет-нет, да и блеснет в междурядье серебро утомленного негой дивного озера. По обочинам с тяжелыми рюкзаками за плечами и берестяными лукошками в руках, доверху набитыми грибной разноснедью, тянулись ранние грибники. На скорости успеешь только заметить их блуждающе-рыскающий взгляд, наброшенный небрежно на плечи дождевик, старую кепку или белесый платок, если промелькнет женщина.
— А вот поворот, видишь, где патрульная машина и милиционер?
Виктор кивнул головой.
— Это дорога к даче Ельцина. Кстати, на днях он приезжает. Моя дача отсюда ровно в пяти километрах. Можно сказать, по соседству.
Виктор с любопытством посмотрел на приунывшего на посту охранника.
— Когда Ельцин приезжает порыбачить, — продолжал Михалыч, — с ним прибывает целый эскорт. Да и жена его любит тут бывать. Чуть дальше курортная зона — минеральные источники. Как-нибудь проскочим, сам увидишь.
Вдоль дороги пошли деревеньки — небольшие, десять — двадцать дворов через каждые три-четыре километра, да и то половина из них дачных. Вот эта, к примеру: Царевичи. Знаменитая не только тем, что в старое время — еще каких-то сто лет назад — возле нее добывали красивый декоративный камень, называемый царевичским, но и тем, что здесь родился сын Петра Великого — Алексей. Справа по ходу устало дремлет неприхотливая — всего два на два — с голубой нежной маковкой часовенка, срубленная в честь памятного события еще в древности.
Но вот и сама Косалма, длинный рай, стиснутый с обеих сторон озерами. Верхнее озеро с нижним между собой соединяет неширокая — метра в три-четыре — протока. Проехав по мосту над протокой, Михалыч вскоре свернул налево и покатил мимо баз отдыха, оккупировавших гряду вдоль озера. Дачники умудрились приютиться под скалами. Получилась своеобразная улочка, свой «элитный» район: десять или пятнадцать домов, скромные участки, небольшие теплички, свет, — в общем, цивилизация.