Лехнаволокские истории

45

Сойдя на причал, Резник потянул за собой Николая к аллее, ведущей прямиком к пропускному пункту. Они быстро миновали небольшой бар, киоски с напитками и сувенирами, промахнули, даже не взглянув на него, огромный с картой-схемой острова стенд и стали, прибавив шагу, обгонять одного за другим неторопливо бредущих экскурсантов. В результате, у касс заповедника они оказались первыми, ознакомились с перечнем цен за стеклом и купили билеты на часовую прогулку для граждан России. А что? Вид у них с Николаем — истинно славянский, по-русски говорят нормально, а паспорта у них никто не потребовал.

Могли они, конечно, «закосить» и под студентов, для которых билет был еще дешевле, но сзади уже напирали, стала образовываться живая очередь, и Виктор решил не усложнять дело.

По деревянным мосткам спустились в небольшую, изнеженную тишиной балочку, потом поднялись на пригорок, и взору их во всем своем первозданном великолепии предстала знаменитая Преображенская церковь.

Отсюда, с южной стороны, все остальные постройки погоста были закрыты ее громадой. Но даже если бы на всем непротяженном островке осталась одна эта церковь, они бы не уехали неудовлетворенными.

Невольно Николай с Виктором остановились — перехватило дыхание. Из махрового паласа трав это диковинно-замысловатое сооружение на фоне мягкого серого северного неба вырастало неожиданно и впечатляло. Одинокие немногочисленные березки у его подножья походили на бледные ростки, только вчера пробившиеся из-под земли. И не удивительно — кто смог бы посильно тягаться с ним, взлетевшем в небеса!

Поначалу всё в этом ансамбле пристроек, надстроек, неисчислимых витиеватых крыш и куполов казалось хаотичным, бессмысленным, неправдоподобным. Его создатель будто издевался над людьми: понатыкивал башенки тут и там, как Бог на душу положил, однако, приглядевшись повнимательнее, как озаришься вдруг: да что ж глаза мои не видели ничего? Всё тут в лад, всё к месту, гармоничнее и быть не может. И только почувствуешь это, как заиграют всеми оттенками моха чешуйчатые луковицы цилиндрических у основания куполов, изогнутся заманчиво похожие на пышные бедра разомлевших дев арочные своды крыш и станут подобными зорким дозорным в остроконечных шоломах, бдительно озирающих окрестности. Как тут не вспомнить васнецовских богатырей, как не замереть в немом восторге перед эдакой сказочной красотой. Уж, видно, здесь, в далеком суровом краю, никто не помешал зодчему во всю мощь развернуть крылья своей безграничной фантазии. И теперь даже кое-как приколоченные современные поперечные балки, сдерживающие старинный брус от разрушения, не испортили впечатления.

«Купола мохнатые Кижей» — как искра вырвалась у Резника поэтическая строка Вознесенского.

Чем ближе приближались они к погосту, тем выше и выше приходилось поднимать голову. Крест верхнего, центрального, самого крупного купола терялся в облаках. Мшистые, валом уложенные камни основания тесовой ограды, опоясывающей погост, казалось, хранили тепло Вечности. Было что-то упоительное в этой древности, в этой седой старине. Ни к бревнам церквей, ни к пирамиде часовни, ни к двускатной крыше ограды за триста лет ни разу не прикоснулись ни топор плотника, ни кисть маляра. Даже гриб-паразит, присосавшийся к верхней балке входных ворот, и тот, кажется, за сотни лет превратился в камень.

Прошли на территорию погоста, поднялись по крутым ступеням в Покровскую церковь, оказавшуюся действующей. В глубине её, в бархатном полумраке трепетал неяркий свет лампад и свечей, оттуда же доносился острый запах стелющегося из кадил ладана и лилось чарующее многоголосье, там, под тускло поблескивающими иконами, облаченный в ризу батюшка неторопливо обводил вокруг аналоя новобрачную пару.

Рулады, выводимые спевшимся хором, так тронули Резника, что ему захотелось взглянуть на него. Каково же было удивление, когда вместо многоликого ансамбля он увидел на клиросе лишь двух скромных прихожанок: молоденькую светлолицую девушку лет двадцати и пожилую женщину в черном длиннополом платье. Украдкой они поглядывали на лежавшую перед ними массивную книгу, однако, это нисколько не мешало их песне птицей взлетать под бревенчатые своды, кружиться под потолком и мягко опадать вниз.

Виктор невольно взглянул на Николая и порадовался, убедившись, что тот — судя по горящим глазам и стесненному дыханию — переживает такое же волнение, как и он сам…

Обомлевшие и одурманенные впечатлениями, не сразу покинули они двор церкви. Но прийти в себя им не дали: неподалеку от погоста раздалась плясовая, застучали по земле девичьи задорные каблучки. Прямо у крыльца двухэтажного бревенчатого дома Ошевнева местная фольклорная группа разыгрывала целое действо, перенося зрителей чуть ли не в буйство красок и голосов восемнадцатого века. Девы в черных бархатных распашных сарафанах, в наброшенных на хрупкие плечи шелковых платках соперничали с женами в ярких расписных кокошниках с бисерными птицами на высоких открытых лбах.

Вот запела пава в алых наушниках, также отороченных бисером. Её лазоревый сарафан туго перепоясывает в талии бардовый пояс с карманом — «лакомкой» — в него девице можно положить и кошелек, и конфеточку.

Мужики в косоворотках с вышивками, в портах с шерстяными поясами узорного плетения, в черных яловых, натертых до блеска сапогах лукаво переглядываются меж собой, озорно подмигивают девицам.

Виктор с Николаем спустились пониже, поближе к действию.

Вдруг песня резко оборвалась, из толпы отделилась скуластая узкобровая дивчина с длинной русой косой, в которую были вплетены разноцветные атласные ленты и, оглядывая столпившихся вокруг неё участников ансамбля, громко нараспев произнесла:

— А где делся наш жених, нежель потеряли?

Все хором ответили ей:

— Ищи, ищи, сваха, ты ж только его знаешь.

Сваха нахмурилась озабоченно, выпятила тонкие алые губы, обвела взглядом вокруг и неожиданно указала пальцем на Николая:

— Вот он, наш чернобровый, вот он, наш золотой! А ну, девки, держите его, а то снова убежит!

Толпа экскурсантов, бывшая рядом с ребятами, мигом отступила, и Виктор с Николаем остались одни. Тут же нарядная ватага окружила их, и все наперебой начали расхваливать Николая-жениха.

— Николай, да поддержи ты народ, отведи душу, — подтолкнул Виктор приятеля к «свадьбе». — Когда еще и где так повеселишься?

Николай заулыбался, махнул рукой:

— Жениться, так жениться!

И тут же раздался звонкий голос «свахи»:

— А вот и невеста!

Толпа снова расступилась — уже в другом месте, и сваха подпихнула поближе к Николаю выбранную из экскурсантов «невесту».

Николай обернулся на голос и оторопел: ему подвели Ирину, пунцовую от смущения и радости. Он даже не успел спросить, каким чудом она здесь очутилась, как их уже потянули на зеленую поляну, на простор.

Виктор пошел со всеми, но неожиданно заметил неподалеку у стены дома знакомое лицо, обрамленное льняными волосами, с радостной улыбкой и блестящими глазами…

Виктор поспешил приблизиться к Елене.

— Привет. А вы какими судьбами? Это ты привезла Ирину сюда?

— Я. Надеюсь, она будет счастлива.

— Ты не представляешь себе, как я рад, — Виктор взял ее за руку. — Пойдем скорее, посмотрим, как наших молодых будут женить.

На поляне уже вовсю разыгрывалось шумное театральное действо. Тут уж разудалых плясунов не мог сдержать никто. Протяжное, душевное пение, под которое Николая с Ириной вывели в центр, плавно перешло в частушки. Из толпы уточкой выплыла знакомая «сваха», под голосистый запев плавно обошла застывших в неловком молчании «жениха» и «невесту» и вырвала из стены ряженых одну из своих подруг с янтарными бусами вокруг тонкой шеи и голубцами из эмали в ушах. «Сваха» твердо притопнула стройной ножкой и, часто задробив, мелко пошла по кругу, поводя руками то влево, то вправо, лукаво — под задорную частушку — поглядывая то на «молодых», то на окружающих. Снова подошла к подруге. Вытянув шею и высоко задрав острый подбородок, отбила каблучком и носками дробь и высоко запела:

Подружка, также отбив каблучками по притоптанной земле частую дробь, тут же ответила ей:

Николай все не мог прийти в себя. Как он не заметил Ирину, они же наверняка плыли на одном катере, отправлялись с одного причала?

Он поворачивался к Виктору, разводя руками и вскидывая брови — мол, ничего не понимаю! Но тот только усмехался вместе с Еленой в ответ: судьба, батенька, судьба!

Ирина то и дело искоса поглядывала на Николая, а тот отводил от нее взгляд в сторону, словно давая ей понять, что ничего в их отношениях не изменилось, все осталось по-прежнему, «мы чужие, обо мне забудь…»

А «свадьба» тем временем текла своим обычным руслом. «Сваха» потянула «молодых» отведать сладкого хмельного меду, «чтобы скрепить навсегда сим дедовским напитком узы брачные», и затем вся процессия потянулась обратно к дому, где для милых гостей было приготовлено угощение.

«Молодым», дабы они ненароком не разлучились, перевязали руки длинным большим кушаком, и теперь волей-неволей Николаю и Ирине пришлось держаться вместе.

Николай, впрочем, ни шагу не сбавлял, ни словом с Ириной не перебросился. Лишь поддержал её слегка, когда, переступая высокий порог, она споткнулась.

— Спасибо, — тихо сказала Ирина, но Николай как бы между прочим сказал:

— Не за что, — давая понять, что так он мог поддержать любую оступившуюся. — Ты зачем приехала?

— Не знаю, — упавшим голосом ответила она, и это было действительно так: она сама не могла объяснить, как оказалась здесь. Утром Елена подхватила ее с собой: надо ехать… Вот и поехала.

В избе снова запели. Николаю поднесли старинную деревянную чашу и заставили из нее пригубить. Напиток оказался обыкновенным лимонадом, это Николая откровенно разочаровало. «И тут бутафория», — подумал он с некоторой грустью. И отчего-то ему вдруг сильно захотелось водки, самой обыкновенной водки. Он повернулся к Виктору, который протиснулся с Еленой к ним поближе, и тихо сказал:

— Сейчас бы водки!

Виктор виновато пожал плечами и широко развел руками, мол, откуда её взять, чуть не зацепив какую-то крашенную в медь солидную даму с фотоаппаратом-мыльницей на груди.

Пение продолжалось. Мелодия поплыла, закружилась по горнице, взлетела под потолок, пробежала по углам. Ирина, привязанная кушаком к Николаю, поневоле была так близко, что касалась его то локтем, то грудью, и в какой-то момент осторожно, украдкой прислонила голову к его плечу. Отстраниться Николаю было как-то неудобно. Он покосился на Ирину, но ничего не сказал. Не хотелось сознаваться себе, что Иринино тепло начало действовать на него обезоруживающе. А может, все вместе: душевная песня, старинная обстановка, дыхание веков…

«А в сущности, в чем она виновата? — подумалось Николаю. — Разве её в том вина, что не хватило сил справиться с подонком?» От этой мысли дрогнуло сердце, он неосознанно пожал тонкие, свернутые в маленький кулачок, пальцы Ирины — даже с каким-то волнением.

Ирина непонимающе взглянула на него — не почудилось ли ей это? Неужели он на самом деле прикоснулся к ней? Может, это сон? Но нет. Николай тоже глянул на неё, как показалось ей, ласково, нежно и свободной рукой слегка сжал её перетянутую кушаком руку и предплечье.

«Пусть всё будет так, как есть», — подумал он и решительнее переплел свои пальцы с пальцами Ирины.

Она поджала их и заискрилась, позволив себе уже открыто прижаться к нему, как и полагается любящей невесте. Вспыхнувшее сердечко готово было вырваться из груди, мячиком запрыгать по ступенькам вниз, скатиться с пригорка вниз в прохладную Онегу и зашипеть в воде, как раскаленный уголек…

А «свадьба» шла своим чередом. «Молодых» наставляли, «молодым» желали всего, чего только можно пожелать, — прямо как на самом деле, словно почувствовали все, что игра, сохраняя изначальную шутливость и бойкость, постепенно преображается для главных ее участников в нечто действительно важное, становится их выбором и судьбой.

И снова потянулись на воздух, снова затянули задорные песни, стали сыпать частушками, перекликаться прибаутками:

Гармонист едва успевал растягивать меха и перебирать кнопки, но дух перевести ему не давали.

— Хороводную! Хороводную! — запросили вдруг, и одна за одной дюжина девиц медленно отделилась от толпы.

— «Молодых» на середку! — крикнул кто-то, и Николай с Ириной в центре небольшого хоровода остались одни.

Однако круг быстро распался, и девушки разделились на две половины. Пошли. Каждая в своей веренице — чет-нечет, чуть покачивая головами то вправо, то влево.

Сошлись лицом к лицу, положили руки друг дружке на плечи. Стянулись, как меха в гармошке, потом отошли на сколько можно назад. И всё в такт мелодии, плавно, слегка покачиваясь на крепких упругих ногах.

Зрители, позабыв о времени, с жадностью ловили их незамысловатые движения.

А мелодия снова плавно гнала напомаженных девиц по кругу, и вот они свились в бараний рог — виток слева от «молодых», виток справа, затем, не торопясь, чуть покачиваясь, развернулись в спираль и тут же плавно перешли в линию, двигаясь уже вереницей, наклоняя корпуса то в одну сторону, то в другую, и пожимая по ходу плечами — где парни, почему не идут?..

Николай с Ириной больше не испытывали неловкости, медленно поворачиваясь вслед за многоцветным вращением взявшихся за руки девчат и парней. Но вот они, словно очнувшись, подняли свободные руки и, благодарственно ими покачивая, двинулись из тут же раздавшегося перед ними круга. Все — и участники, и зрители — заулыбались, захлопали. Елена развязала кушак, скрепивший союз «молодых», протянула устроительнице праздничного действа, но та вручила его одним краем Ирине, другим — Николаю:

— Это вам на память!

Ирина светилась от счастья. Глаза ее горели, щеки пылали, она выпрямилась, вскинула голову — словно бы и ростом стала выше. Куда девалась угрюмая, разочарованная тусклой, беспросветной жизнью девчонка?

— А ведь это ты чудо сотворила! — сказал Виктор на ухо Елене.

— Не я — любовь… — тихо отозвалась Елена.

Обратно плыли на катере, разбившись на пары: Николай с Ириной, Виктор с Еленой.

Ирина ни минуты не могла усидеть на месте. Как только отошли от причала, она сразу же потянула Николая наружу, на воздух, на простор. Но даже прохладный вечерний ветерок ее не остудил.

Елена не узнавала племянницу. Не узнавала и радовалась — пусть хоть у нее будет немного праздника.

На обратный автобус в Лехнаволок ребята не спешили. На набережной каждый приник к Древу желания и нашептал в его огромное человеческое ухо, прилепленное к стволу, свои заветные мысли. Николай забрался даже на постамент рыбаков, забрасывающих в озеро сети, и, так же, как они, выпростав в броске руки, попросил Виктора запечатлеть его на фото. Потом они бродили по прилегающему к порту парку, поклонились Петру I, сфотографировались у девы с лирой, поели в открытом кафе шашлыков.

В поселок возвращались усталые, но довольные, перегруженные впечатлениями.

Елена потянула всех к себе на чай, но Николай с Ириной там долго не задержались — им не терпелось побыть вдвоем.

Поднялся из-за стола и Виктор, но Елена его удержала:

— Ты не останешься?

Виктор посмотрел в ее просящие глаза и не смог отказать.

— Если хочешь.

— Только сначала проводим ребят, ладно? — Елена взяла Виктора за руку.

— Пойдем.