Лирика 30-х годов

В эту ночь молодые

отменили любовь и свидания,

Старики и старухи

отказались от сна наотрез.

Бесконечно тянулись

часы напряженного ожидания

Под тяжелою крышей

холодных осенних небес.

Приглашенья на праздник

вчера до последнего розданы,

Приготовлено все

от машин и до самых горячих речей…

Ты включаешь рубильник,

осыпая колхозников звездами

В пятьдесят,

в полтораста

и больше свечей.

Ты своею рукою —

зажигаешь прекрасного века начало,

Здесь, у нас,

поднимаешь ты эти сплошные огни,

Где осенняя полночь

слишком долго и глухо молчала,

Где пешком, не спеша,

проходили усталые дни;

Где вся жизнь отмечалась

особой суровою метой,

Где удел человека —

валяться в грязи и пыли.

Здесь родилися люди

под какой-то злосчастной планетой,

И счастливой планеты

нигде отыскать не могли.

Революция нас

непреклонной борьбе научила,

По широким дорогам

вперед за собой повела.

До конца,

до предела

догорела сегодня лучина,

И тоскливая русская песня

с лучиной сгорела дотла.

Мы еще повоюем!

и, понятно, не спутаем хода, —

Нам отчетливо

ясные дали видны:

Под счастливой звездою,

пришедшей с электрозавода,

Мы с тобою

вторично на свет рождены.

Наши звезды плывут,

непогожую ночь сокрушая,

Разгоняя осеннюю черную тьму.

Наша жизнь поднялась,

словно песня большая-большая, —

Та,

которую хочется слушать

и хочется петь самому.

Ваня, Ваня! За что на меня ты в обиде?

Почему мне ни писем, ни карточек нет?

Я совсем стосковалась и в письменном виде

Посылаю тебе нерушимый привет.

Ты уехал, и мне ничего неизвестно,

Хоть и лето прошло и зима…

Впрочем, нынче я стала такою ликбезной,

Что могу написать и сама.

Ты бы мог на успехи мои подивиться,

Я теперь — не слепая и глупая тварь:

Понимаешь, на самой последней странице

Я читаю научную книгу — букварь.

Я читаю и радуюсь каждому звуку,

И самой удивительно — как удалось,

Что такую большую мудреную штуку

Всю как есть изучила насквозь.

Изучила и знаю… Ванюша, ты слышишь?

И такой на душе занимается свет,

Что его и в подробном письме не опишешь,

Что ему и названия нет.

Будто я хорошею от каждого слова,

Будто с места срывается сердце мое.

Будто вся моя жизнь начинается снова

И впервые, нежданно, я вижу ее.

Мне подруги давно говорят на учебе,

Что моя голова попросторнее всех…

Жалко, нет у меня ненаглядных пособий, —

Я тогда не такой показала б успех!..

Над одним лишь я голову сильно ломаю,

Лишь одна незадача позорит мне честь:

Если все напечатано — все понимаю,

А напишут пером — не умею прочесть.

И, себя укоряя за немощность эту,

Я не знаю, где правильный выход найти:

Ваших писем не слышно, и практики нету,

И научное дело мне трудно вести.

Но хочу я, чтоб все, как и следует, было,

И, конечно, сумею свое наверстать…

А тебя я, Ванюша, навек полюбила

И готова всю душу и сердце отдать.

И любой твоей весточке буду я рада,

Лишь бы ты не забыл меня в дальней далú…

Если карточки нет, то ее и не надо, —

Хоть письмо, хоть открытку пришли.

Расправив широкие крылья,

Над желтым простором полей

Плывет в небесах эскадрилья

Спешащих на юг журавлей.

Осенний старательный ветер

Листву по дорогам разнес.

И в город вчера на рассвете

Отправлен последний обоз.

Густая зеленая озимь

Торжественно вышла на свет,

И в честь урожая в колхозе

Готовится званый обед.

Билеты колхозникам на дом

Разносит ватага детей.

Скамейки со стульями рядом

Стоят в ожиданье гостей.

Разложены ложки и вилки,

И, кажется, нет им числа.

Несет председатель бутылки

Для полной нагрузки стола.

И два гармониста заране

Себе нагоняют ценŷ:

Один и другой на баяне

Персидскую топит княжну.

И настежь раскрыты чуланы,

В которых стоят сундуки,

И мягко шуршат сарафаны,

И жарко пылают платки.

И всюду — на улице, в хате —

На песни повышенный спрос.

И дождь, безусловно, некстати,

Доводит березу до слез.

Понапрасну травушка измята

В том саду, где зреет виноград.

Понапрасну Любушке ребята

Про любовь, про чувства говорят.

Семерых она приворожила,

А сама не знает — почему,

Семерым головушку вскружила,

А навстречу вышла одному.

То была не встреча, а прощанье

У того ль студеного ключа.

Там давала Люба обещанье,

Что любовь навеки горяча.

До рассвета Люба говорила,

Расставаясь, слезы не лила,

Ничего на память не дарила,

А лишь только сердце отдала.

Мил уехал далеко-далече,

Улетел веселый соловей.

Но, быть может, в этот самый вечер

Вспомнит он о Любушке своей.

В том краю, откуда всходят зори,

Где обманчив по ночам покой,

Он стоит с товарищем в дозоре

Над Амуром — быстрою рекой.

Он стоит и каждый кустик слышит,

Каждый камень видит впереди…

Ничего особого не пишет,

Только пишет: «Люба, подожди».

Люба ждет назначенного срока,

Выйдет в поле, песню запоет:

Скоро ль милый с Дальнего Востока

Ей обратно сердце привезет?

Всходит месяц, вечер пахнет мятой,

В черных косах не видать ни зги…

Ой, напрасно ходят к ней ребята,

Ой, напрасно топчут сапоги!

Ой, вы, зори вешние,

Светлые края!

Милого нездешнего

Отыскала я.

Он приехал пó морю

Из чужих земель.

Как тебя по имени? —

Говорит: — Мишель.

Он пахал на тракторе

На полях у нас.

— Из какого края ты? —

Говорит: — Эльзас.

— Почему ж на родине

Не хотел ты жить? —

Говорит, что не к чему

Руки приложить.

Я навстречу милому

Выйду за курган…

Ты не шей мне, матушка,

Красный сарафан, —

Старые обычаи

Нынче не под стать, —

Я хочу приданое

Не такое дать.

Своему хорошему

Руки протяну,

Дам ему в приданое

Целую страну.

Дам другую родину,

Новое житье, —

Все, что есть под солнышком,

Все кругом — твое!

Пусть друзьям и недругам

Пишет в свой Эльзас —

До чего богатые

Девушки у нас!

Дан приказ: ему — на запад

Ей в другую сторонŷ…

Уходили комсомольцы

На гражданскую войну.

Уходили, расставались,

Покидая тихий край,

— Ты мне что-нибудь, родная,

На прощанье пожелай.

И родная отвечала:

— Я желаю всей душой —

Если смерти, то мгновенной,

Если раны, — небольшой.

А всего сильней желаю

Я тебе, товарищ мой,

Чтоб со скорою победой

Возвратился ты домой.

Он пожал подруге руку,

Глянул в девичье лицо:

— А еще тебя прошу я

Напиши мне письмецо.

Но куда же напишу я?

Как я твой узнаю путь?

— Все равно, — сказал он тихо, —

Напиши… куда-нибудь.

Ты по стране идешь. И нет такой преграды,

Чтобы тебя остановить могла.

Перед тобой смолкают водопады,

И отступает ледяная мгла.

Ты по стране идешь. И, по твоей поруке,

Земля меняет русла древних рек,

И море к морю простирает руки,

И море с морем дружится навек.

Ты по стране идешь. И все свои дороги

Перед тобой раскрыла мать-земля,

Тебе коврами стелются под ноги

Широкие колхозные поля.

И даже там, где запах трав неведом,

Где высохли и реки, и пруды, —

Проходишь ты — и за тобою следом,

Шумя, встают зеленые сады.

Твои огни прекрасней звезд и радуг,

Твоя дорога к солнцу пролегла.

Ты по стране идешь. И нет такой преграды,

Чтобы тебя остановить могла.

Ой, не про тебя ли пели скоморохи,

Пели скоморохи в здешней стороне:

«Завяла березонька при дороге,

Не шумит, зеленая, по весне»?

Ой, не ты ль, Настасья, девкой молодою

Думала-гадала — любит или нет?

Не тебя ль, Настасья, с горем да с нуждою

Обвенчали в церкви в зимний мясоед?

Не тебе ль, Настасья, говорили строго,

Что на белом свете все предрешено,

Что твоя дорога — с печки до порога,

Что другой дороги бабам не дано?

Расскажи ж, Настасья, про свою недолю,

Расскажи, Настасья, про свою тоску, —

Сколько раз, Настасья, ты наелась вволю,

Сколько раз смеялась на своем веку;

Сколько лет от мужа синяки носила,

Сколько раз об землю бита головой,

Сколько раз у бога милости просила,

Милости великой — крышки гробовой?

Расскажи, Настасья, как при звездах жала,

Как ночей не спала страдною порой,

Расскажи, Настасьи, как детей рожала

На жнивье колючем, на земле сырой.

Сосчитай, Настасья, сколько сил сгубила,

Сколько слез горячих выплакала здесь…

Говори, Настасья, обо всем, что было,

Говори, Настасья, обо всем, что есть.

То не ты ль, Настасья, по тропинке росной

Ходишь любоваться, как хлеба шумят?

То не ты ль, Настасья, на земле колхозной

Отыскала в поле заповедный клад?

Не твои ль поймали руки золотые

Сказочную птицу — древнюю мечту?

Не перед тобой ли старики седые

С головы снимают шапку за версту?

И не про тебя ли говорят с почетом

В городе далеком и в родном селе?

За твою работу, за твою заботу

Не тебя ли Сталин принимал в Кремле?

И не ты ль, Настасья, говорила бабам,

Что родней на свете человека нет:

— Дал он хлеб голодным, дал он силу слабым,

Дал народу счастье да на тыщи лет.

Он своей рукою вытер бабьи слезы,

Встал за нашу долю каменной стеной…

Больше нет, Настасья, белой той березы,

Что с тоски завяла раннею весной.

На заре, на зорюшке туманной,

По скупым неласковым полям

Это я — оратай безымянный —

Сеял хлеб с тоскою пополам.

Это я по городам и селам

Ощупью искал твоих следов;

Звал тебя я песней невеселой,

Ждал тебя я тысячу годов.

Это я холодными ночами

Думу передумывал твою,

Это я с винтовкой за плечами

Шел сражаться за тебя в бою.

Сквозь леса, сквозь дебри вековые

Ты мою услышала тоску,

Ты одна — за тыщу лет впервые —

Руку протянула мужику.

Под его нечесаную крышу

Принесла счастливое житье.

От тебя, от первой, я услышал

Имя настоящее свое.

И, твоим дыханием согретый,

Ласкою обласканный твоей,

Прохожу я по Стране Советов

Как хозяин суши и морей.

Я не знаю, чрез какие реки,

По каким пройду еще местам,

Только знаю, что тебя вовеки

Никому в обиду я не дам.

Среди лесов, в кольце берез и елок,

На берегу безвестного ручья,

Дымит завод, раскинулся поселок, —

И здесь мой дом и родина моя.

Завяли травы. Лето миновало.

Лесные тропы осень замела…

И мы живем. А нам и горя мало.

А наша радость мимо не прошла.

Леса шумят о жизни стародавней,

Разносит ветер желтую тоску,

А мы смеемся, ходим на свиданья,

Читаем книги, слушаем Москву.

И каждый день по-своему чудесен,

И каждый вечер чем-нибудь хорош,

И нет в округе лучше наших песен,

И рук в цеху быстрее не найдешь.

Проворны мы на всякую работу,

Умеем дело делать и гулять.

Бывает даже — ходим на охоту:

Пока что в зайцев учимся стрелять.

И знаю я, когда придет, непрошен,

Заклятый враг в советские края,

Нас много встанет — девушек хороших,

И, может статься, первой буду я.

Так мы живем. И угол наш не тесен,

И плечи нам не давит небосклон,

И много есть еще не спетых песен,

И много есть не названных имен.

И я хожу спокойной и веселой

И всей стране хочу послать привет.

Мне хорошо, что есть такой поселок,

Где я когда-то родилась на свет.

Вот здесь, вдали от любопытных глаз,

Береза шелестела молодая.

Сюда весной я приходил не раз,

У той березы встречи ожидая.

И том стихов в обложке голубой

Носил с собою целые недели.

Его мы вместе начали с тобой,

Его вдвоем и дочитать хотели.

Я думал — ты придешь. Но дни за днями шли,

А ты прийти сюда не догадалась…

Теперь березы нет: срубили и сожгли,

И книжка недочитанной осталась.

Дайте в руки мне гармонь —

Золотые планки!

Парень девушку домой

Провожал с гулянки.

Шли они — в руке рука —

Весело и дружно.

Только стежка коротка —

Расставаться нужно.

Хата встала впереди —

Темное окошко…

Ой, ты стежка, погоди,

Протянись немножко!

Ты потише провожай,

Парень сероглазый,

Потому что очень жаль

Расставаться сразу…

Дайте в руки мне гармонь,

Чтоб сыграть страданье.

Парень девушку домой

Провожал с гулянья.

Шли они — рука в руке,

Шли они до дому,

А пришли они к реке,

К берегу крутому.

Позабыл знакомый путь

Ухажор-забава:

Надо б влево повернуть, —

Повернул направо.

Льется речка в дальний край —

Погляди, послушай…

Что же, Коля-Николай,

Сделал ты с Катюшей?!

Возвращаться позже всех

Кате неприятно,

Только ноги, как на грех,

Не идут обратно.

Не хотят они домой,

Ноги молодые…

Ой, гармонь, моя гармонь, —

Планки золотые!

Земля, земля — родная мать!

Поговори с любимым сыном…

Конца и края не видать

Твоим пригоркам и равнинам.

Твоим богатствам меры нет,

Они лежат неисчислимы…

Земля, земля! А сколько ж бед

Из-за тебя перенесли мы!

Не ты ли долгие века

Была для нас мечтой несмелой?

В потемках доля бедняка

Не про тебя ли песни пела?

Не ты ли заставляла нас

Сбывать последние гнилушки?

Не ты ли отправляла нас

В переселенческой теплушке?

Не за тебя ли каждый год

Богатым кланялись мы в ноги?

Не за тебя ли шел народ

По той Владимирской дороге?

Не ты ль весь век была в плену,

Родная мать — земля сырая?

Не за тебя ль мы всю страну

Прошли от края и до края?

Земля, земля! Горит рассвет,

И ты для нас — кругом открыта…

Земля, земля! А сколько ж бед,

А сколько ж горя пережито!

За окошком в белом поле —

Сумрак, ветер, снеговей…

Ты сидишь, наверно, в школе,

В светлой комнатке своей.

Зимний вечер коротая,

Наклонилась над столом:

То ли пишешь, то ль читаешь,

То ли думаешь о чем.

Кончен день — и в классах пусто,

В старом доме тишина,

И тебе немножко грустно,

Что сегодня ты одна.

Из-за ветра, из-за вьюги

Опустели все пути,

Не придут к тебе подруги

Вместе вечер провести.

Замела метель дорожки, —

Пробираться нелегко.

Но огонь в твоем окошке

Виден очень далеко.

На закате ходит парень

Возле дома моего,

Поморгает мне глазами

И не скажет ничего.

И кто его знает,

Чего он моргает.

Как приду я на гулянье,

Он танцует и поет,

А простимся у калитки —

Отвернется и вздохнет.

И кто его знает,

Чего он вздыхает.

Я спросила: — Что не весел?

Иль не радует житье?

— Потерял я, — отвечает, —

Сердце бедное свое.

И кто его знает,

Зачем он теряет.

А вчера прислал по почте

Два загадочных письма:

В каждой строчке — только точки, —

Догадайся, мол, сама.

И кто его знает,

На что намекает.

Я разгадывать не стала, —

Не надейся и не жди, —

Только сердце почему-то

Сладко таяло в груди.

И кто его знает,

Чего оно тает.

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег на крутой.

Выходила, песню заводила

Про степного сизого орла,

Про того, которого любила,

Про того, чьи письма берегла.

Ой, ты песня, песенка девичья,

Ты лети за ясным солнцем вслед

И бойцу на дальнем пограничье

От Катюши передай привет.

Пусть он вспомнит девушку простую,

Пусть услышит, как она поет,

Пусть он землю бережет родную,

А любовь Катюша сбережет.

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег на крутой.

Шел со службы пограничник,

Пограничник молодой.

Подошел ко мне и просит

Угостить его водой.

Я воды достала свежей,

Подала ему тотчас.

Только вижу — пьет он мало,

А с меня не сводит глаз.

Начинает разговоры:

Дескать, как живете здесь?

А вода не убывает, —

Сколько было, столько есть.

Не шути напрасно, парень, —

Дома ждут меня дела…

Я сказала: «До свиданья!» —

Повернулась и пошла.

Парень стал передо мною,

Тихо тронул козырек:

Если можно, не спешите, —

Я напьюсь еще разок.

И ведро с водой студеной

Ловко снял с руки моей,

— Что же, пейте, — говорю я, —

Только пейте поскорей.

Он напился, распрямился,

Собирается идти:

— Если можно, пожелайте

Мне счастливого пути.

Поклонился на прощанье,

Взялся зá сердце рукой…

Вижу — парень он хороший

И осанистый такой.

И чего — сама не знаю —

Я вздохнула горячо

И сказала почему-то:

— Может, выпьете еще?

Улыбнулся пограничник,

Похвалил мои слова…

Так и пил он у колодца,

Может, час, а может, два.

Тихо в поле, тихо в роще,

Солнце гаснет за рекой.

Не спеша проходит летчик

По дорожке полевой.

Летчик с Дальнего Востока,

Бивший недруга в бою, —

Он приехал издалека

Погостить в родном краю,

Посмотреть на эти хаты,

Где живут его друзья,

На широкие закаты,

На березы у ручья.

Он приехал наглядеться

На поля и на леса

И на все, что помнил с детства

И чего забыть нельзя.

Летчик с Дальнего Востока,

Пограничник боевой —

Он идет во ржи высокой

По дорожке полевой.

И бежит, бежит дорожка,

И горит, горит закат…

Где-то пробует гармошку

Беспокойный музыкант;

Где-то ласково и звонко

Голос девичий запел:

«На родимую сторонку

Ясный сокол прилетел».

Спой мне, спой Прокошина,

Что луга не скошены,

Что луга не скошены,

Стежки не исхожены.

Пусть опять вспомянется

Все, что к сердцу тянется,

Пусть опять почудится

Все, что не забудется:

Сторона далекая,

Хата в два окна,

В поле рожь высокая,

Теплая весна,

Ельники, березняки

И друзья-ровесники…

Под отцовской крышею

Здесь я жил и рос,

Здесь ребячье первое

Слово произнес.

И отсюда в юности

Начал долгий путь,

Чтоб судьбу счастливую

Встретить где-нибудь;

Чтоб свое законное

Место отыскать.

И меня за росстани

Проводила мать.

Обняла, заплакала…

— Ну, сынок, иди!..—

И осталась, бедная,

Где-то позади.

И осталась, горькая,

На закате дня —

Думать и надеяться,

Ожидать меня.

И мне часто чудится,

Что сидит она

И глазами блеклыми

Смотрит из окна,

Смотрит — не покажется ль

Пыль на большаке,

Смотрит — не появится ль

Путник вдалеке.

Может быть, появится,

Может, это я…

И опять мне хочется

В дальние края.

В дальние, смоленские,

К матери родной,

Будто не лежит она

В поле под сосной,

Будто выйдет, старая,

Встретит у ворот

И со мною под вечер

На поля пойдет;

Станет мне рассказывать

Про вчерашний сон,

Про дожди весенние,

Про колхозный лен;

Станет мне показывать

Все места подряд,

Где мальчишкой бегал я

Много лет назад;

Где луга зеленые

Вместе с ней косил

И куда ей завтраки

Я в жнитво носил…

Все опять припомнится,

Встанет предо мной,

Будто не лежит она

В поле под сосной;

Будто теплым вечером

Смотрит из окна,

А кругом — широкая,

Дружная весна…

Спой же, спой, Прокошина,

Что трава не скошена…

Уезжал моряк из дóму,

Стал со мною говорить:

— Разрешите вам на память

Свое сердце подарить.

И, когда я плавать буду

Где-то в дальней стороне,

Хоть разочек, хоть немножко

Погрустите обо мне.

Я ответила шутливо,

Что приятна эта речь,

Но такой большой подарок —

Неизвестно, где беречь.

И к тому ж, товарищ милый,

Разрешите доложить:

Чтобы девушка грустила —

Это надо заслужить.

Он обиделся, наверно,

Попрощался кое-как:

Шутки девичьей не понял

Недогадливый моряк.

И напрасно почтальона

Я встречаю у ворот:

Ничего моряк не пишет,

Даже адреса не шлет.

Мне и горько, и досадно,

И тоска меня взяла,

Что не так ему сказала,

Что неласковой была.

А еще того досадней,

Что на людях и в дому

Все зовут меня морячкой,

Неизвестно почему.

В ясный полдень, на исходе лета,

Шел старик дорогой полевой;

Вырыл вишню молодую где-то

И довольный, нес ее домой.

Он глядел веселыми глазами

На поля, на дальнюю межу

И подумал: «Дай-ка я на память

У дороги вишню посажу.

Пусть растет большая-пребольшая,

Пусть идет и вширь, и в высоту

И, дорогу нашу украшая,

Каждый год купается в цвету.

Путники в тени ее прилягут,

Отдохнут в прохладе, в тишине

И, отведав сочных, спелых ягод,

Может статься, вспомнят обо мне.

А не вспомнят: — экая досада, —

Я об этом вовсе не тужу:

Не хотят — не вспоминай, не надо, —

Все равно я вишню посажу!»

На горе — белым-бела —

Утром вишня расцвела.

Полюбила я парнишку,

А открыться не могла.

Я по улице хожу,

Об одном о нем тужу.

Но ни разу он не спросит,

Что на сердце я ношу.

Только спросит — как живу,

Скоро ль в гости позову…

Не желает он, наверно,

Говорить по существу.

Я одна иду домой,

Вся печаль моя со мной.

Неужели ж мое счастье

Пронесется стороной?