Лирика 30-х годов

Что ж? Прожитых лет не воротишь вспять.

Мы взрослыми стали. А вспомнить по чести,

В семнадцатом, осенью, тридцать пять

Едва набегало обоим вместе.

Давай на границе семнадцати лет

В глаза своей юности взглянем спокойно.

Не наша ли жизнь обозначила след

В социализм сквозь невзгоды и войны?

Встань, молодость, песни походной сестра!

Под низким навесом пустой солеварни,

Обняв карабины, всю ночь у костра

Сидят восемнадцатилетние парни.

Разлапые сосны построились в ряд.

Окрашены заревом темные дали.

Безусые парни сквозь сон говорят

О жизни, какой никогда не видали.

Бушует набата полночного зык,

Горят на снегу кровяные пятна.

У юности нашей был строгий язык,

И мне и тебе с полслова понятный.

Пусть говор орудий сегодня стих,

Любить свою родину мы не устали.

Нет-нет — и блеснет непокорный стих,

Четырехгранным упорством стали.

Ровесник!

Ты любишь отчизну свою,

Российских полей бесконечную снежность.

Тебе, мой товарищ, я отдаю

Стиха своего угловатую нежность.

То песней веселой волнующий строй,

То в дыме костра склоненный над сводкой,

Идет по стихам мой армейский герой

Знакомой тебе молодою походкой.

Идет он,

И поступь его легка.

Идет он в шинели своей дырявой,

Но резкие грани его штыка

Овеяны нашей бессмертной славой.

И крепость присяги,

И тяжесть ружья

Познал он, измерив шагами войны,

И если его приметят друзья,

И если ты скажешь:

«Да это же я!»

Исполнена будет задача моя,

Сердце мое спокойно.

Подведи меня к карте моей страны,

Дай коснуться чуткой рукой

Этих острых гор снеговой белизны,

Этих мест, на которые нанесены

Сталинград,

Каховка,

Джанкой.

Покажи мне, товарищ, где ост, где вест,

И скажу я тебе тогда,

Как, сынов провожая из отчих мест,

Мать рыдала, и были слезы невест

Солоны, как морская вода.

Покажи мне, товарищ, где север, где юг,

И скажу я тебе тогда,

На какой параллели,

В каком бою

Пролетали гулко в железном строю

Броневые мои поезда.

Сталинград и Каховка,

Омск и Джанкой,

Теплый август и хмурый март.

Растеряв по дороге сон и покой,

Ваши судьбы чертили мы жесткой рукой

На квадратах двухверстных карт.

Голоса наших пушек смолкли давно,

Кости смелых тлеют в гробу.

Чтобы жить и цвести вам было дано,

От дроздовцев и черного сброда Махно

Мы отбили вашу судьбу.

Чтобы плод наливался соком в саду

И под гроздью гнулась лоза,

За чертой перешейка в двадцатом году,

На последнем допросе в слащевском аду,

Я оставил свои глаза.

Подведи меня ближе…

Давай постоим

Возле карты моей страны,

Положи мою руку на солнечный Крым,

Чтобы видел я зрячим сердцем своим

Море блеклой голубизны.

Чтобы видел я зрячим сердцем бойца,

Как в звенящий июльский зной

По густому, по злому посеву свинца,

Разливаясь без края и без конца,

Плещет рожь золотой волной.

Темнота зажмет человека в тиски,

И готов кричать человек.

Но ребячий смех долетит с реки,

И обмякнет сердце,

И пепел тоски

Облетит с опаленных век.

Возле карты страны постоим вдвоем.

Будем память, как книгу, листать,

О годах, записанных в сердце моем,

О походной дружбе песню споем —

Ту, что нашей жизни под стать.

Никто ей на свете не был

Дороже тебя и родней.

Впервые южное небо

Так низко склонилось над ней.

Ее ты при лунном свете

Поцеловал впервой,

Когда встрепенулся ветер

И выстрелил часовой.

Ушел ты в ночное дело

И не вернулся вновь.

Как порох в костре, сгорела

Короткая ваша любовь.

Уйти бы в степные дали,

С отрядом твоим уйти.

Но старые родичи встали

Стеной поперек пути.

И некуда было податься,

И некому пожалеть.

Ей было всего восемнадцать

Несмелых, девичьих лет.

Вся красная от заката,

По галькам шуршит волна,

Над старой рыбачьей хатой

Опять поднялась луна.

Луна проплывает низко,

Сдвигая в море закат.

И девушка слышит близко

Трескучий распев цикад.

Все кажется тавричанке,

Что, сбросив бушлат с плеча,

Летишь ты на легкой тачанке

Четверку гнедых горяча.

А ветер все крепче, крепче,

А пули все ловят жизнь.

И губы девушки шепчут:

— Держись, мой красный, держись!

Рассвет идет к изголовью.

Кустарник росой набряк…

Что стало с твоей любовью,

С девчонкой твоей, моряк?

Перебродило ли горе,

Как молодое вино?

Пускай погадает море…

А впрочем, не все ли равно?

Давно ты сошел с тачанки.

Уже поседел слегка.

Глаза твоей тавричанки

Забыл ты наверняка.

С другой ты встречал закаты.

Воспоминанья прочь!

Во всем, во всем виноваты

Весна да крымская ночь.

В лопухах и крапиве дворик.

За крыльцом трещит стрекоза.

Терпкий корень полыни горек,

Как невыплаканная слеза.

Тополя и березы те же,

Та же пыль на кресте дорог,

В повечерье, как гость заезжий,

Я ступил на родной порог.

В этот тихий канун субботы,

Так знакомы и так близки,

Руки, жесткие от работы,

Не коснутся моей щеки.

Робкой радостью и тревогой

Не затеплится блеклый взгляд.

Над последней твоей дорогой

Отпылал последний закат.

Жизнью ласковой не пригрета,

Ты не верила, не ждала.

И у самой грани рассвета

Приняла тебя злая мгла.

Все, о чем ты мечтать не смела,

Все, что грезилось нам во мгле,

Вешним паводком, без предела,

Разлилось по родной земле.

Встань, изведавшая с избытком

Доли мучениц-матерей,

Выйди в сени, открой калитку,

Тихим словом сердце согрей.

…Не порадует небо синью,

Если дым залепил глаза.

Песня встала в горле полынью,

Как невыплаканная слеза.

Не торопись, не спеши, подождем.

Забудем на миг неотложное дело.

Смотри: ожила трава под дождем

И старое дерево помолодело.

Шуршит под ногами влажный песок.

Чиста синева над взорванной тучей.

Горбатая радуга наискосок

Перепоясала дождик летучий.

Сдвигаются огненные столбы,

Горят облака… В такие мгновенья

Из прели лесной прорастают грибы

И песенный жар обретают растенья.

И камни, и травы поют под дождем,

Блестят серебром озерные воды.

Не торопись, не беги, подождем,

Послушаем ласковый голос природы.

Время, что ли, у нас такое?

Мне по метрике сорок лет,

А охоты к теплу, к покою,

Хоть убей, и в помине нет.

Если буря шумит на свете —

Как в тепле усидеть могу?

Подхватил меня резкий ветер,

Закружил, забросил в тайгу.

По армейской, старой привычке

Трехлинейка опять в руке.

И тащусь к чертям на кулички

На попутном грузовике.

Пусть от стужи в суставах скрежет.

Пусть от голода зуд тупой.

Если пуля в пути не срежет,

Значит — жив, значит — песню пой.

Только будет крепче и метче

Слово, добытое из огня.

Фронтовой бродяга-газетчик —

Я в любом блиндаже — родня.

Чем тропинка труднее, уже,

Тем задорней идешь вперед.

И тебя на ветру, на стуже

Никакая хворь не берет.

Будто броня на мне литая.

Будто возрасту власти нет.

Этак сто проживешь, считая,

Что тебе восемнадцать лет.

Друг мой! В таежной ночной тишине

Вспышки ракет осветили окно.

Ты на минуту нагнись ко мне,

Я тебе слово скажу одно.

Если порвет пулеметный дождь

Жизни моей непрочную нить, —

Вынь мое сердце! Ты в нем найдешь

Песню, которая будет жить.

Дорогая, хорошая, сердце мое!

Как медлителен времени бег!

Третий раз эта ночь поднимает в ружье

И бросает на черный снег.

Успокоилось. Лег. Задремал слегка.

Вижу в дымке поволжский плес.

Слышу шелест шагов. И твоя рука

Чуть коснулась моих волос.

Мы над волжским простором вдвоем стоим,

В складках туч проступил рассвет.

И молчаньем твоим и дыханьем твоим

Я на свежем ветру согрет.

Журавли улетают на юг, трубя,

Тянет холодом зимних дней.

Никого я не знаю лучше тебя:

Ближе, ласковее, родней.

Журавли улетают на юг в вышине.

Разве мы их вернем назад?..

Вновь команда: «В ружье!» Опять по

стене

Хлещет крупный свинцовый град.

Если финский стрелок облюбует меня,

Гряну навзничь, руки вразброс,

Вспомни крик журавлиный, рождение

дня,

Ветер, молодость, волжский плес.

Он не стонал. Он только хмурил брови

И жадно пил. Смотрели из воды

Два впалых глаза. Капли теплой крови

В железный ковш стекали с бороды.

С врагом и смертью не играя в прятки,

Он шел сквозь эти хмурые леса.

Такие молча входят в пекло схватки

И молча совершают чудеса.

По военной дороге

Шел в грозе и тревоге

Боевой восемнадцатый год.

Были сборы недолги,

От Кубани и Волги

Мы коней поднимали в поход.

Среди зноя и пыли

Мы с Буденным ходили

На рысях на большие дела.

По курганам горбатым,

По речным перекатам

Наша громкая слава прошла.

На Дону и в Замостье

Тлеют белые кости.

Над костями шумят ветерки.

Помнят псы-атаманы,

Помнят польские паны

Конармейские наши клинки.

Если в край наш спокойный

Хлынут новые войны

Проливным пулеметным дождем,

По дорогам знакомым,

За любимым наркомом

Мы коней боевых поведем.

То не тучи — грозовые облака

По-над Тереком на кручах залегли.

Кличут трубы молодого казака.

Пыль седая встала облаком вдали.

Оседлаю я горячего коня,

Крепко сумы приторочу вперемет.

Встань, казачка молодая, у плетня,

Проводи меня до солнышка в поход.

Скачут сотни из-за Терека-реки.

Под копытами дороженька дрожит.

Едут с песней молодые казаки

В Красной Армии республике служить.

Газыри лежат рядами на груди,

Стелет ветер голубые башлыки.

Красный маршал Ворошилов, погляди

На казачьи богатырские полки.

В наших взводах все джигиты на подбор —

Ворошиловские меткие стрелки.

Встретят вражескую конницу в упор

Наши пули и каленые клинки.

То не тучи — грозовые облака

По-над Тереком на кручах залегли.

Кличут трубы молодого казака.

Пыль седая встала облаком вдали.

Не трава под ветром клонится,

Не гудит над селами звон.

Вышла красная, вышла конница

От Касторной на Тихий Дон.

По пути дымят пожарища.

Протрубили конникам сбор,

Три буденовца, три товарища

Уходили в ночной дозор.

По пути дымят пожарища,

В серый берег плещет вода.

Трем разведчикам, трем товарищам

Повстречалась в степи беда.

На донских крутых излучинах,

Где камыш поднялся стеной,

Трех порубанных, трех замученных

Подобрал эскадрон родной.

Слезы братские уронены

На горючий желтый песок.

Три разведчика похоронены

За селом, где шумит лесок.

Под копыта травы клонятся,

Мы врагу отплатим урон,

Мчится красная, мчится конница

От Касторной на Тихий Дон.

На седых уральских кручах

Вороны кричат.

По Заволжью черной тучей

Стелется Колчак.

Черной кровью путь отмечен

До Белой реки.

Сам Чапай ведет навстречу

Красные полки.

Не угаснет, не увянет

Слава этих дней,

Бит Колчак в Бугуруслане,

Помнит Белебей.

Белый волк по степи рыщет,

В балки хоронясь.

Воровской тропой на Лбищенск

Лезет казачня.

Налетела свора-стая,

Злая ночь темна.

Скрыла мертвого Чапая

Мутная волна.

Не порушил нашу силу

Черный адмирал,

Мы победу проносили

С боем за Урал.

Слава тем, кто пал в разведке

В боевые дни!

В нашей стройке-пятилетке

Дело их звенит.

По Заволжью след когтистый

Заметает пыль,

Льется песней тракториста

Боевая быль[15].

Не порушит натиск вражий

Наши города.

Над страной стоит на страже

Красная звезда.

Знойная ночь перепутала все

Стежки-дорожки.

Задорно звенят

На зеленом овсе

Серебряные сережки.

Синие сосны, синяя сонь, —

Час расставанья,

Над Волгой-рекой

Расплескала гармонь

Саратовское «страданье».

Над тихой гречихой,

Над гривой овса

Девичью разлуку

Поют голоса.

Девчонке-подружке

Семнадцатый год,

Дружок у девчонки

Уходит во флот.

Над тихой гречихой,

Над гривой овса

Девчонке грустить

Не велят голоса.

Подружка подружке

Частушку поет,

Подружка подружке

Надежду дает:

«Сирень цветет,

Не плачь,

Придет…»

Над тихой гречихой,

Над гривой овса

Сливаются

Девичьи голоса.