Лирика 30-х годов

Я песней, как ветром, наполню страну

О том, как товарищ пошел на войну.

Не северный ветер ударил в прибой,

В сухой подорожник, в траву зверобой, —

Прошел он и плакал другой стороной,

Когда мой товарищ прощался со мной.

И песня взлетела. И голос окреп.

Мы старую дружбу ломаем, как хлеб!

И ветер — лавиной, и песня — лавиной…

Тебе — половина, и мне — половина!

Луна словно репа, а звезды — фасоль…

«Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль!

Еще тебе, мамка, скажу поновей:

Хорошее дело взрастить сыновей,

Которые тучей сидят за столом,

Которые могут идти напролом.

И вот скоро сокол твой будет вдали,

Ты круче горбушку ему посоли.

Соли астраханскою солью. Она

Для крепких кровей и для хлеба годна.

Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам, —

Мы хлеба горбушку — и ту пополам!

Коль ветер — лавиной, и песня — лавиной,

Тебе — половина, и мне — половина!

От синей Онеги, от громких морей

Республика встала у наших дверей!

Такое нельзя не вспомнить. Встань, девятнадцатый год!

Не армии, скажем прямо, — народы ведут поход!

Земля — по моря в окопах, на небе — ни огонька.

У нас выпадали зубы с полуторного пайка.

Везде по земле железной железная шла страда…

Ты в гроб пойдешь — не увидишь, что видели мы тогда.

Я всякую чертовщину на памяти разотру,

У нас побелели волосы на лютом таком ветру.

Нам крышей служило небо, как ворон, летела мгла,

Мы пили такую воду, которая камень жгла.

Мы шли от предгорий к морю, — нам вся страна отдана,

Мы ели сухую воблу, какой не ел сатана!

Из рук отпускали в руки окрашенный кровью стяг.

Мы столько хлебнули горя, что горе земли — пустяк!

И все-таки, все-таки, все-таки прошли сквозь огненный

шквал.

Ты в гроб пойдешь — и заплачешь, что жизни такой

не знал!

Не верь ни единому слову, но каждое слово проверь,

На нас налетал ежечасно многоголовый зверь.

И всякая тля в долине на сердце вела обрез.

И это стало законом вечером, ночью и днем,

И мы поднимали снова винтовки наперевес,

И мы говорили: «Ладно, когда-нибудь отдохнем».

Бери запоздалое слово и выпей его до дна,

Коль входит в историю славы единственная страна.

Ты видишь ее раздольный простор полей и лугов…

Но ненависть ставь сначала, после веди любовь!

Проверьте по документам, которые не солгут, —

Невиданные однолюбы в такое время живут.

Их вытянула эпоха, им жизнь и смерть отдана.

Возьми это верное слово и выпей его до дна.

Стучи в наше сердце, ненависть! Всяк ненависть

ощетинь!

От нас шарахались волки, когда, мертвецы почти,

Тряслись по глухому снегу, отбив насмерть потроха.

Вот это я понимаю, а прочее — чепуха!

Враги прокричали: «Амба!»

«Полундра!» — сказали мы.

И вот провели эпоху среди ненавистной тьмы.

Зеленые, синие, белые — сходились друг другу в масть,

Но мы отстояли, товарищ, нашу Советскую власть.

Громкая пора…

Огонь, атака,

Вся моя вселенная в огне.

«Не плакать!

Не плакать,

Не плакать!» —

Кричала Республика мне.

Это было так во время оно,

Временем, не шедшим в забытье,

Так она кричала миллионам,

Всюду заселяющим ее.

Локоть к локтю в непогодь и стужу,

Все законы бури полюбя,

Мы прошли, приказа не нарушив,

Чтобы стать достойными тебя.

Наш поход кому дано измерить?

Мы несли до океана гнев

И прошли сквозь ветер всех империй,

Всех объединенных королевств!

Вейте, ветры молодые,

Вейте

Над просторами родных полей…

Сосчитай нас, вырванных от смерти,

По великой милости твоей…

В Прионежье, Ладоге и Вятке

О тебе, страна моя, поем,

И скрестились руки, как на клятве,

На железном имени твоем…

…Я ни капли в песне не заумен.

Уберите синий пистолет!

Командармы и красноармейцы,

Умер

Чуть ли не единственный поэт!

Я иду в друзьях.

И стих заметан.

Он почти готов. Толкну скорей,

Чтобы никакие рифмоплеты

Не кидали сбоку якорей!

Уведите к богу штучки эти.

Это вам не плач пономаря!

Что вы понимаете в поэте,

Попросту — короче говоря.

Для чего подсвистывание в «Лютце»,

Деклараций кислое вино?

Так свистеть во имя Революции

Будет навсегда запрещено!

Никогда эпоха не простит им

Этот с горла сорванный галдеж…

Поднимая руку на маститых,

Я иду с тобою, молодежь!

Боевая! Нападу на след твой

И уйду от бестолочи той —

Принимать законное наследство

До последней запятой.

Я ни капли в песне не заумен.

Уберите синий пистолет!

Командармы и красноармейцы,

Умер

Чуть ли не единственный поэт!

И, кляня смертельный вылет пули,

Вековую ненависть свинца,

Встань Земля, в почетном карауле

Над последним берегом певца!

Полземли обхожено в обмотках,

Небеса постигнуты на треть.

Мы тогда, друзья и одногодки,

Вышли победить иль умереть.

Выступили мы подобно грому,

А над нами, ветром опален,

Полыхал великий и багровый,

Яркий цвет негаснущих знамен.

Пули необычные с надрезом,

Спорили с просторами полей.

Мы гремели кровью и железом

Лютой биографии своей.

Умирая, падал ветер чадный,

Все испепеляя, гибла медь,

Но знаменам нашим беспощадным

Не дадим, товарищи, истлеть.

Все они проходят в лучших песнях,

Достигая звездной высоты.

Если их поставить разом, вместе,

Не было б истории чудесней,

Не было б сильнее красоты!

Года растут и умирают в этом

Растянутом березовом краю.

Года идут. Зима сменяет лето

И низвергает молодость мою.

Я стану горьким, как горька рябина,

Я облюбую место у огня.

Разрухою основ гемоглобина

Сойдет лихая старость на меня.

И, молодость, прощай. Тяжелой пылью

Полки ветров сотрут твои следы,

И лирики великие воскрылья

Войдут в добычу ветра и воды.

И горечь трав и серый дым овина

Ворвутся в область сердца. И оно,

Распахнутое на две половины,

Одним ударом будет сметено.

Мы на земле большое счастье ищем,

И, принимая дольную красу,

Я не хочу, друзья, остаться нищим

И лирики немножко запасу.

Задрожала, нет — затрепетала

Невеселой, сонной лебедой,

Придолинной вербой-красноталом,

Зорями в полнеба и водой.

Плачем в ленты убранной невесты,

Днями встреч, неделями разлук,

Песней золотой, оглохшей с детства

От гармоник, рвущихся из рук!

Чем еще?

Дорожным летним прахом,

Ветром, бьющим в синее окно.

Чем еще?

Скажи, чтоб я заплакал,

Я тебя не видел так давно…

Мне этот вечер жаль до боли.

Замолкли смутные луга,

Лишь голосила в дальнем поле

В цветах летящая дуга.

Цветы — все лютики да вейник —

Шли друг на друга, как враги,

И отрывались на мгновенье,

Но не могли сойти с дуги.

Я видел — полю стало душно

От блеска молний и зарниц,

От этих рвущихся, поддужных,

На серебре поющих птиц.

А у меня пришла к зениту

Моя любовь к земле отцов,

И не от звона знаменитых,

В цветах летящих бубенцов.

И я кричу:

«Дуга, названивай,

Рдей красной глиной, колея,

Меня по отчеству назвали

Мои озерные края».

Лучше этой песни нынче не найду.

Ты растешь заречною яблоней в саду.

Там, за частоколом, вся земля в цветах.

Ты стоишь — как яблоня в молодых летах.

Ты цветешь, как яблоня, — белым цветком.

Ты какому парню машешь платком?

Улыбнулась ласково, ты скажи — кому?

Неужель товарищу — другу моему?

Я его на улице где-нибудь найду,

Я его на правую руку отведу.

«Что ж, — скажу, — товарищ, что ж, побратим,

За одним подарком двое летим?»

Здесь тишина. Возьми ее, и трогай,

И пей ее, и зачерпни ведром.

Выходит вечер прямо на дорогу.

И месяц землю меряет багром.

Высоких сосен бронзовые стены

Окружены просторами долин,

И кое-где цветут платки измены

У одиноко зябнущих рябин.

И мне видны расплавленные смолы

И перелесок, спящий на боку,

За рощей — лес, а за лесами — долы

И выход на великую реку.

Все голубым окутано покоем,

И виден день, заброшенный в траву…

Вы спросите: да где ж это такое?

А я не помню и не назову.

Оправдываться буду перед всеми

И так скажу стареющим друзьям:

«Товарищи! Земля идет на север,

К зеленым океанам и морям!»

Не знаю я, когда такое встречу,

Отправимся за ним и не найдем,

А я хочу, чтоб милое Заречье

Еще звенело в голосе моем.

То веселая и светлая,

То грустная,

Широка ты, глубока ты,

Песня русская!

Высоко ты залетаешь:

В бой идешь, в поход.

Ведь сложил тебя и славил

Весь родной народ.

Ты летишь страной раздольной,

И тебе дано

Пронести на крыльях вольных

Гром Бородино,

Ветер нашей русской славы,

Взвитый над Днепром,

Свет немеркнущей Полтавы,

Измаила гром!

Дальше ярко, как зарницы,

На веки веков

Встали Киев и Царицын,

Дон и Перекоп!

Над лесами, над полями

Радуй и томи,

Над советскими краями,

Русская, греми!

Лучше нет тебя на свете,

Всем ты хороша,

Песня вольная, как ветер,

Русская душа!

Не боюсь, что даль затмилась,

Что река пошла мелеть,

А боюсь на свадьбе милой

С пива-меду захмелеть.

Я старинный мед растрачу,

Заслоню лицо рукой,

Захмелею и заплачу.

Гости спросят:

«Кто такой?»

Ты ли каждому и многим

Скажешь так, крутя кайму:

«Этот крайний, одинокий,

Не известен никому!»

Ну, тогда я встану с места,

И прищурю левый глаз,

И скажу, что я с невестой

Целовался много раз.

«Что ж, — скажу невесте, — жалуй

Самой горькою судьбой…

Раз четыреста, пожалуй,

Целовался я с тобой».

То ль тебе, что отрады милее,

То ли людям поведать хочу,

Что когда ты приходишь — светлею,

И когда ты уходишь — грущу.

Ты меня, молодая, по краю

Раскаленного дня повела.

Я от гордости лютой желаю,

Чтобы ты рядом с морем жила.

Чтоб в раскосые волны с разбега,

Слыша окрик отчаянный мой,

Шла бы лодка далекого бега

И на ней белый парус прямой.

Чтобы паруса вольная сила,

Подчиняясь тяжелым рукам,

Против ветра меня выносила

К долгожданным твоим берегам.

Слышу, как проходит шагом скорым

Пересудов тягостный отряд…

Я привык не верить наговорам, —

Мало ли, что люди говорят.

Я никак не ждал грозы оттуда,

Все мне стало ясным до того,

Что видал, как сплетня и остуда

Ждали появленья твоего.

Но для них закрыл я все тропинки,

Все пути-дороги.

Приходи,

Светлая, накрытая косынкой,

И долинный мир освободи!

Жду, что ты приветом приголубишь

Край, где славят молодость твою.

Говорят, что ты меня не любишь, —

Что с того, коль я тебя люблю!

Песня носится, выносится,

Чтобы в голосе дрожать,

А на волю как запросится,

Ничем не удержать.

Кони в землю бьют подковами,

Снег, чем дальше, — тем темней,

Жестью белою окована

Грудь высокая саней.

Снежный, вьюжный, незаброшенный

Распахнул ворота путь…

«Ну, садись, моя хорошая,

И помчим куда-нибудь!»

Повезу — куда, не спрашивай.

В нетерпенье кони бьют,

Гривы в лентах, сани крашены,

Колокольчики поют.

Лес, как в сказке, в белом инее,

Над землей не счесть огней,

Озарили небо синее

Звезды родины моей.

Неужели мы расстанемся,

Будем врозь, по одному?

Что тогда со мною станется, —

Не желаю никому!

Ой, снова я сердцем широким бедую:

Не знаю, что делать, как быть.

Мне все говорят — позабудь молодую,

А я не могу позабыть.

Не знаю, что будет, не помню, что было,

Ты знаешь и помнишь — ответь…

Но если такая меня полюбила,

То надо и плакать и петь.

Другие скрывают, что их позабыли,

Лишь ты ничего не таи,

И пусть не забудут меня голубые,

Немного косые — твои.

Светлей не найти и не встретить дороже,

Тебя окружают цветы.

И я говорю им, такой нехороший,

Какая хорошая ты.

Что мне делать, если слышно, —

Ты моей бедой слывешь,

Коль не видишься, так снишься,

Не приходишь, так зовешь?

В прах развеян день вчерашний,

Не гостить в твоем дому, —

Что мне делать, если страшно

Злому сердцу моему?

А сегодня с мукой новой

Прихожу к тебе, в твой дом,

В лапу рубленный, сосновый,

И прошу воды со льдом,

Чтоб не рвалась так на волю,

Обжигая сердце, кровь,

Чтоб не снилась мне на горе

Черная — подковой — бровь!

Все кратко в нашем кратком лете,

Все — как платков прощальный взмах.

И вот уже вода, и ветер,

И дым седеет на холмах.

А, может быть, не дым, а коршун

Крылами обнял те холмы,

А может, чтобы плакать горше,

Разлуку выдумали мы?

Разлука — всюду ветер прыткий,

Дорог разбитых колеи,

Разлука — письма и открытки,

Стихи любовные мои;

Разлука — гам толпы затейной

И слет мальчишек на конях,

Гулянок праздничных цветенье,

Гармоники на пристанях.

Разлука — старый чет и нечет,

Календарей и чисел речь,

И нами прерванные встречи,

И ожиданье многих встреч

С друзьями, с ветреной подругой

(Коль ты забыла, так с другой).

Ну что ж, пригубим за разлуку,

Товарищ милый, дорогой!

За рекой, за речонкой,

За раздольем двух лужков,

Там жила одна девчонка

Восемнадцати годков.

Возле вишен, возле кленов

Ветер ветру говорил,

Что по тем лужкам зеленым

Парень две тропы торил.

Мимо реченьки-речонки,

Мимо розовых цветков —

Две тропы к одной девчонке

Восемнадцати годков.

Что весной на родине?

Погода.

Волны неумолчно в берег бьют.

На цветах настоянную воду

Из восьми озер родные пьют.

Пьют, как брагу, темными ковшами

Парни в самых радостных летах.

Не испить ее:

она большая.

И не расплескать:

она в цветах!

Мне до тех озер дорогой длинной

Не дойти.

И вот в разбеге дня

Я кричу товарищам старинным:

«Поднимите ковшик за меня!»

Ты мне вновь грозишь своей опалой:

Облачной, отпетой, дождевой,

Снова свист условленный, трехпалый

Над моей проходит головой.

Что там — не виновны иль повинны

Дни, в твоих бегущие громах,

Или загуляли в забыть финны

Сразу в двадцати пяти домах?

Загуляли так, что лампы гасли,

А земля звенела, как в боях,

Или, как всегда, чтоб губы в масле,

Грудь в сатине,

сердце в соловьях!

Я и сам из тех, что над реками

Тешились,

великих туч темней.

Я из той породы, что руками

Выжимали воду из камней!

Ну так бейся, кровь орла и волка,

Пролетай, что молния, в века!

А твоя короткая размолвка,

Край озер, да будет мне легка!

Я ее весной нашел такую,

Вот она. И вот ее лета…

Знаете ли, как друзья ликуют, —

Это — расскажу вам — красота!

Все цветы бесчисленных затонов

Улицей проходят голубой.

Впереди цветов поют и стонут

Пять иль шесть малиновых обойм!

До последних клавишей покорны,

На груди друзей найдя приют,

Все они до дна раскрыли горло,

По плечам летают и поют.

Ходу, ходу им тропой волнистой,

Чтоб сердца стучали как часы…

Девушки кричат им:

«Гармонисты,

Больше нажимайте на басы!»

Пароход на грудь клади двухтрубный

Каждому, идущему в рядах,

В славу их и в честь грохочут бубны

Гулевые — в красных ободах!

Может, нынче этот день приснится,

День цветов, веселья и красы,

Чтобы закричал я:

«Гармонисты,

Больше нажимайте на басы!»

Коль жить да любить — все печали растают,

Как тают весною снега…

Звени, золотая, шуми, золотая,

Моя золотая тайга!

Ой, вейтесь, дороги, одна и другая,

В раздольные наши края…

Меня полюбила одна дорогая,

Одна дорогая — моя.

И пусть не меня, а ее за рекою

Любая минует гроза

За то, что нигде не дают мне покою

Ее голубые глаза.

Коль жить да любить — все печали растают,

Как тают весною снега…

Звени, золотая, шуми, золотая,

Моя золотая тайга!

За то, что с тобой не найти мне покоя,

За то, что опять горевал,

За то, что однажды придумал такое

И новой любовью назвал;

За то, что и день мой весь в тучах,

весь в тучах,

За то, что об этом пою,

За то, что разлука идет неминучей,

За долю, родная, твою, —

Пусть алые зори касаются веток,

Шумит величаво прибой…

Прости не за все, но хотя бы за это,

Что снова забредил тобой…

Здравствуй, здравствуй, любушка,

Любушка, голубушка!

Здравствуй, зоренька, заря,

Свет, блеснувший за моря,

Здравствуй, небывалая,

Здравствуй, губы алые!

Ой, как ветер ходит, воя,

Позаречной стороной,

Против ветра выйдем двое,

Тяжело идти одной!

И услышал я в ответ:

«Никакого ветра нет.

Нет ни в поле, ни в бору,

Обними, а то умру.

Обними меня до боли,

Так, чтоб смеркнул свет дневной!..»

Ходит ветер озорной.

Мне дня не прожить без тебя не тоскуя,

Коль всю мою долю ты держишь в руках.

И где я нашел молодую такую,

И где тебя встретил — не вспомню никак.

Никто не напомнит, что было вначале;

Березы в сережки с утра убрались,

Все реки играли, и вербы качались,

Все зори взлетали, все звезды зажглись.

Потом, может, ветры расскажут раздолью,

Как жил я, ликуя, воюя, любя,

Но честь не по чести, и доля не в долю,

И слава не в славу, коль нету тебя!

Чего я, чего я грущу по девчонке,

Веселой, с косой золотой?

Ужели их мало на этой сторонке,

А коль не на этой, на той?

Таких, у которых покатые плечи,

Бедовых, лукавых, простых,

Таких же веселых, идущих навстречу

С разметом волос золотых?

А пусть их!

Цветут ли, любимых лаская,

Иль вянут — ничуть не грущу.

А это — такая, а это — такая,

Такую, какую ищу!

Что-то Маши не слышно,

Где же брови вразлет?

Маша вышла, повышла,

Маша в гости идет.

И над ней словно тает

Неба синий поток,

И горит, и летает,

И смеется платок.

Чистый шелк — нитка к нитке,

Да краса, да лета…

Уж кого-кого в калитку,

Машу — прямо в ворота!

И целуют в уста,

Хвалят звонкую,

Не с того, что толста,

А что тонкая!

Маша, стань на дорожке

Возле загородочки.

На всех прочих полсапожки,

А на Маше — лодочки!

А на Маше лодочки,

Не в укор походочке,

Не сухой, блеклой,

А лихой, легкой.

Вьюн, вьюнок-повилика,

Встань, чтоб видели все

В гребне веточку брусники,

Ленту алую в косе.

С лентой алой в косе,

В расцелованной красе,

Чтобы охнули все,

Чтобы ахнули все!

Где ты? Облака чуть-чуть дымятся,

От цветов долина как в снегу.

Я теперь ни плакать, ни смеяться

Ни с какой другою не могу.

Не твоих ли милых рук сверканье

Донеслось ко мне издалека?

Не с твоим ли розовым дыханьем

Розовые ходят облака?

Все равно за облаком за тонким

Солнце выйдет, луч блеснет,

Все равно глядеть мне в ту сторонку,

Где моя любимая живет.

Не скажу, как весело мне с нею

Там, где песня меркнет над водой,

Где большие заводи синеют

И над ними месяц молодой.

Где ты? Облака чуть-чуть дымятся,

От цветов долина как в снегу.

Я теперь ни плакать, ни смеяться

Ни с какой другою не могу.

Скажи мне, как мы шли и пели

Да как мы за руки взялись.

Вдали гармоники звенели

И от плеча к плечу рвались.

Вдаль, разрисованные мелом,

Вагоны мчались налегке,

А ты была в каком-то белом

Совсем поношенном платке.

Забуду все, пойду далече,

А, может, песню затяну,

И, может, в ней об этой встрече,

Не вспоминая, вспомяну.

Как в небо синее глядели

И как совеем недавно мы

Отлюбовались на неделю,

Отцеловались до зимы.

Все мне светятся спозаранку

Золотые твои края…

Погадай мне, моя цыганка,

Замечательная моя!

Ну, на счастье сгадаем, что ли,

Ты по-старому мне люба.

Падай справа, моя недоля,

Слева падай, моя судьба!

Справа падает некрасивый,

Ненавидимый мной вдвойне.

Слева мамка заголосила —

Обо мне иль не обо мне?

Нас три брата. О ком ты плачешь?

Старший в песню идет — упрям,

Средний — сокол. Тогда о младшем —

Младший плавает по морям.

Слева — трубы поход играют,

Справа — горестно и темно,

Справа падает злая краля,

Позабытая мной давно.

Ну, а ты где? Я разгадаю,

Сам раскину свою беду.

Ты не пала мне, молодая,

Ни с колоды, ни на роду.

Все же ради цветущих летом

Всех тропинок, бегущих врозь,

Ради песен моих неспетых

Не покинь ты меня, не брось!

Ни дождями и ни порошей

Мне с тобою не ждать гостей…

Снова падает нехороший,

Некрасивый король крестей!

На родной на стороне,

Там, где льнет волна к волне,

Не приснилась ли ты мне,

Не приснилась ли ты мне?

Там, где льнет к волне волна,

Где заря на Ладоге,

Не приснилась ли она,

А явилась в радуге!

Всем видна ее краса:

Брови стрелкой узкие,

И до пояса коса,

Золотая, русская!

Ой, коса-краса у ней,

В красных лентах, всех длинней,

Я не знаю, сколько стоит:

Может, тысячу рублей!

Может, двадцать пять коней,

Может, двадцать пять саней,

Сани, сани с бубенцами,

С женихами-молодцами!

Женихи все целый день

Носят шапки набекрень,

А невесты возле них —

В полушалках дорогих.

А одна дороже всех,

А одна моложе всех!

Ой, одна из них краса:

Брови стрелкой, узкие,

И до пояса коса,

Золотая, русская!

За березами, за хвоями

Только слышно, как поешь,

Все по-своему, по-своему,

Не по-моему живешь!

Молодое время летнее,

Милый друг мой, милый друг,

По какой дорожке ветреной

Отбиваешься от рук?

Ну куда опять сегодня ты

Далеко ушла в леса,

Где лишь ветви сосен подняты

И глядятся в небеса?

За поверьями, за сказами

Буду сам тебя водить,

Чтоб не шла, где не приказано,

Где не сказано ходить!

Ой, дорог на свете много, много,

От лужка бегущих до лужка,

Как вчера я в дальнюю дорогу

Провожала милого дружка.

Нет, не две волны в морях качались,

И не две звезды во мгле зажглись, —

Две зори в долине распрощались,

Клен с березой в поле разошлись.

В чистом поле за белой верстою,

Словно клен с березой за лужком,

Как заря с зарею на просторе,

Распрощалась я вчера с дружком.

Легкий ветер шел в луга с востока,

Уходил и таял путь прямой…

Не забудь меня в краю далеком,

Сокол мой, желанный сокол мой!

Сохранен твой след осенним ливнем,

Грозами и русскою зимой,

Ярославна — свет мой на Путивле,

Свет мой, день мой, век недолгий мой!

Где же, где же он, гонец крылатый,

С доброй вестью с грозных берегов:

Копьями, колчанами, булатом

Заслонен твой Игорь от врагов!

Видно, спор с ветрами не был равным.

Дальний друг, одно известно мне:

Плачем исходила Ярославна

На Путивля каменной стене.

Вот, ко всем путям, тобой любимым,

Славословя, припадаю я:

К той земле, которой ты ходила,

К той воде, которая твоя!

Ты такая ясная, простая,

Ты такая русская в дому…

Пусть же никогда не зарастает

Торный путь к порогу твоему!

Где весна, там и лето,

Новых песен прибой.

Ох, и много их спето,

Дорогая, с тобой.

Много, много приветных

Разнеслось по лужкам,

По веселым, заветным,

По крутым бережкам.

Левый берег — отлогий,

Правый берег — крутой,

Все дорожки-дороги,

Огонек золотой.

В синих дыма колечках

Улетали слова…

Ой ты, черная речка,

Острова, острова…

Ты мне что-то сказала,

Иль при щедрости дня

Мне опять показалось,

Что ты любишь меня.

Любишь так, как хотела,

Или так, как пришлось…

Ой, ты вдаль поглядела —

Там дороги шли врозь.

Все равно полднем звонким

Дам запевок рои

В руки милые, тонкие,

Дорогие твои.

Сердце рвется на волю,

Не сгорая гореть,

Колокольчики в поле

Стали тихо звенеть.

Ты мне что-то сказала,

Иль при щедрости дня

Мне опять показалось,

Что ты любишь меня.

Снега голубеют в бескрайних раздольях,

И ветры над ними промчались, трубя…

Приснись мне, на лыжах бегущая Сольвейг,

Не дай умереть, не увидев тебя!

В бору вековом ты приснись иль в долине,

Где сосны кончают свое забытье

И с плеч, словно путники, сбросили иней,

Приветствуя так появленье твое!

И чтобы увидел я снова и снова,

Чего не увидеть по дальним краям, —

И косы тяжелые в лентах лиловых,

И взгляд, от которого петь соловьям!

Чтоб снег перепархивал, даль заклубилась,

Вершинами бор проколол синеву,

Чтоб замерло сердце, не билось, не билось,

Как будто бы наяву, наяву!

Снега голубеют в бескрайних раздольях,

Мой ветер, мой вольный, ты им поклонись.

Приснись мне, на лыжах бегущая Сольвейг,

Какая ты светлая, Сольвейг!

Приснись!

Бор синий, вечерний. Суметы крутые.

И словно на ветви легли небеса.

О Сольвейг!

Ой, косы твои золотые,

Ой, губ твоих полных и алых краса!

Как ходишь легко ты по снежному краю!

Там ветер по окна сугробы намел,

И там, где прошла ты, ручьи заиграли

И вдруг на опушке подснежник расцвел.

А там, где ты встала, трава прорастает,

Река рвется с морю, и льдинки хрустят,

И птиц перелетных крикливые стаи,

Быть может, сегодня сюда прилетят.

Заплещут крылами, засвищут, как в детстве,

За дымкой туманной грустя и любя…

О Сольвейг, постой же! Ну дай наглядеться,

Ну дай наглядеться, любовь, на тебя!

Ведь может и так быть:

поля колосились,

И реки к морям устремляли разбег,

Чтоб глаз, оттененных ресницами, синих

Вовек не померкло сиянье, вовек!

Под низенькими окнами,

Дорожкой вдоль села,

Вот выросла, вот охнула,

Вот ахнула — пошла.

Вот свистнула — повиснула

На узеньком ремне,

Вся синяя, вся близкая

И вся кругом в огне.

Звени, звени, гори, гори,

Веселая, — лети,

Поговори, поговори,

Прости, озолоти!

И вот она, и вот она,

От почестей зардясь,

Идет себе вольным-вольна,

И плача и смеясь,

Разбилась дробью частою,

А то от всех обид

Совсем была несчастною

И плакала навзрыд.

То шла людей задаривать,

И на веки веков

Вовсю раскинув зарево

Малиновых мехов,

Так пела и так плакала

Про горести свои,

Как бы за каждым клапаном

Гнездились соловьи.

И рвется ночи кружево,

Она, как день, — красна,

Все яблони разбужены,

И кленам не до сна!

Прости меня, прости меня,

Подольше погости,

Вся близкая, вся синяя,

Вся алая — прости!

Как тебя другие называют,

Пусть совсем-совсем не знаю я.

Ты — моя травинка полевая,

Ты — одна любимая моя!

Где-то возле вербы-краснотала,

Где-то рядом с горем и тоской,

Где-то в дальнем поле вырастала,

Где-то в дальнем-дальнем, за рекой.

Вырастала, радости не зная,

Но, узнав про горести твои,

По-за Волгой, Доном и Дунаем

В лад с тобой грустили соловьи.

Как тебя другие называют,

Пусть совсем-совсем не знаю я.

Ты — моя травинка полевая,

Ты — одна любимая моя!

Горят в небесах золотые ометы,

Им гаснуть никак не велят.

Я знать не хочу, где могучие взлеты

Широкие крылья спалят.

О, жизнь на реках, на озерах, в долинах,

Где ветры кочуют ничьи,

Где в красное платье рядится калина,

Где и синих рубахах — ручьи!

И все это знает паденья и взлеты,

И все это, жизнь, озари!

Горите, небес золотые ометы!

Гори, мое сердце, гори!

Еще я любовь нахожу и колеблю,

Еще ненавидеть могу,

А рухну, как дед мой, царапая землю,

На полном и быстром бегу!

На одной сторонке,

На родной сторонке

Вырос ясень тонкий,

Ясень ты мой тонкий.

За травой полынной,

У дороги длинной,

Ясень, ты мой ясень,

Ясень придолинный.

Я ушел далече

С думою о встрече,

Ясень, ты мой ясень,

Золотой под вечер!

Там, где мы простились,

Все пути скрестились,

Ясень, ты мой ясень,

Зори загостились!

Я с любой тревогой,

С той, которых много,

Ясень, ты мой ясень,

Шел своей дорогой.

Из походов ратных

Я вернусь обратно,

Ясень, ты мой ясень,

День мой незакатный!