Лишний

Пару дней я был еще в Москве, но скорость времени была такой, что солнце пропадало в ночи спустя несколько часов после того, как я открывал глаза. Было много слез мамы и много мата папы, были постоянные люди из фирмы отца у нас дома, были люди в фуражках, были передачи коричневых конвертов, были постоянные звонки папе и маме и снова много мата. Те дни я провел в своей комнате и только изредка выходил в туалет. Телефон у меня отобрали. Мама была уже в отпуске, но никуда не полетела. Отца я видел всего пару раз. Однажды я пересекся с ним взглядом, когда он сидел с какими-то людьми за столом, а второй раз — когда он без стука зашел ко мне в комнату и рассказал алгоритм действий в ближайшее время. Позади него стоял какой-то человек в дорогом костюме и постоянно кивал, глядя на меня, а когда этот человек вышел кому-то ответить по телефону, отец наговорил мне много грубостей и сказал, что я ничего не умею делать, кроме как разрушать построенное, и что однажды я разрушу самого себя и, по его мнению, это будет не самый плохой вариант, так как жертв будет меньше. А я лежал и слушал его абсолютно без эмоций, потому что их не было совсем. Однажды в комнату зашла Юля, легла рядом и обняла меня.

— Ты же вернешься? — спросила она.

— Конечно, — ответил я, едва сдерживая плач, а она прижалась сильнее.

— Ты же хороший, — сказала она, но я промолчал.

Она обняла меня еще крепче и уткнулась своим носом в шею. А я смотрел в темное окно и долго плакал.

В аэропорт меня вез водитель отца и всю дорогу молчал, а я сидел на заднем сиденье и не мог собраться, чтобы о чем-то вообще подумать. Водитель провел меня через регистрацию, потом кому-то написал, развернулся и ушел. Я выпил две бутылки колы и съел большой бургер с беконом, потом покурил в туалете, купил черные очки-авиаторы, увидел двух знакомых, но, когда они заметили меня, резко развернулся и прибавил шаг.

В самолете я принял снотворное, но так и не смог уснуть.