Лишний

Черный катафалк, точно такой же, как и во сне, медленно пробирается по асфальтированной дорожке между секторами кладбища. За рулем человек в черном костюме, черном галстуке, белой рубашке. На левой руке у него черно-красная повязка, как у футбольного капитана. За катафалком едут два черных микроавтобуса. По знаку адвоката, которого я видел всего пару раз в жизни, колонна останавливается. Алекс всегда мне говорил, что ему можно доверять — он единственный нормальный в компании отца. Адвокат что-то говорит водителю катафалка, потом жестом подзывает молодых людей в черных костюмах и с черно-красными повязками на руках, стоящих возле выкопанной ямы рядом с плитой, на которой изображены родители Алекса. Водитель катафалка открывает заднюю дверь, молодые люди начинают медленно вытягивать темно-коричневый гроб. Из микроавтобусов выходят пассажиры. В основном это знакомые семьи Алекса. Они в черном, кто-то из них плачет, кто-то говорит по телефону или пьет воду. Среди них Катя и Артем. Катя в темных очках, и в руках у нее небольшой букет красных цветов. Она идет, опустив голову, а Артем кивает мне, я киваю в ответ и перевожу взгляд на яму, в которой установлены специальные механические приспособления для того, чтобы опустить гроб на дно. Я стою с Юлей и мамой. Мама плачет. Чуть подальше стоит Света, она вернулась вчера ночью из Европы, на ней черная рубашка с закатанными рукавами, черные укороченные джинсы и красные кроссовки, которые хорошо сочетаются с красной вышитой строчкой в виде кардиограммы на груди. Она о чем-то говорит с Ксюшей в легком черном брючном костюме, под которым виднеется белая майка, а на шее — черный платок с белыми уголками. Артем жмет руку моей маме, потом обнимает Юлю, а после меня. Катя долго обнимает мою маму, они о чем-то грустно перешептываются, потом она прижимает к себе Юлю, ничего не говоря, и становится напротив меня:

— Надо как-то держаться.

На деревянный крест крепят фотографию Алекса с черной лентой. На фото широко улыбается Алекс в белой рубашке. Этой фотографии я никогда и нигде раньше не видел; по ощущениям, она была сделана еще до гибели его родителей, и на ней он выглядит таким светлым и свободным. Потом появляется тучный священник, открывает книгу и начинает что-то монотонно читать. Рука Юли в моей ладони дрожит еще сильнее, и я прижимаю ее к себе, а она головой опирается мне на плечо. Я вижу, как по асфальтированной дорожке движется черный представительский «мерседес», останавливается позади микроавтобусов. Водитель открывает заднюю дверь, из которой выходит отец в сером костюме и черной рубашке, из салона он берет охапку красных гвоздик, перемотанных черной лентой. Отец надевает очки, смотрит в нашу сторону, мы пересекаемся взглядами. Когда он подходит ближе — кивает мне и Юле, а мама его не замечает. Отец обходит собравшихся и теряется среди них, а я смотрю на портрет Алекса, чей взгляд направлен куда-то вверх, поднимаю голову и вижу, как в небе медленно летит самолет. Я целую Юлю в макушку, еще крепче прижимая ее к себе, а мама обнимает нас обоих.

Гроб с телом грузят в могилу. В толпе я вижу Катю, которая, прикрыв рот рукой, трясется и рыдает, и мне хочется протиснуться к ней и обнять, но Артем делает это быстрее, и они вместе кидают Катин букет вслед опускающемуся гробу. Света и Ксюша тоже бросают цветы и плачут. Когда гроб опускается на нужную глубину, распорядители пытаются убрать крепящий механизм, но что-то идет не так. Собравшиеся начинают перешептываться. Потом один из рабочих жмет на какую-то кнопку, и гроб с телом Алекса поднимается из-под земли. С крышки скатываются цветы, исчезают в яме, а я смотрю на солнечные блики на отполированном дереве и хочу курить. Потом один из распорядителей вытаскивает что-то застрявшее в механизме, жмет на кнопку, и гроб снова начинает опускаться. На этот раз удачно. Рабочие начинают закидывать гроб землей. Люди плачут еще сильнее, кто-то даже уходит в сторону и рыдает в одиночестве. Люди с лопатами пропадают, и у кого еще остались цветы, кладут их на продолговатую горку земли, превращая ее в клумбу. Юля отпускает мою руку, берет у мамы темно-красные розы и кладет их рядом с фотографией Алекса, а я стою в стороне и наблюдаю за ней. Потом к могиле подходит отец, кладет свои цветы, обнимает Юлю, что-то шепчет ей на ухо, целует в висок, и они оба стоят и смотрят на портрет Алекса, а я поворачиваюсь к маме и вижу, как она утирает слезы, а потом подходит ближе ко мне и тихо говорит:

— Грустный день.

Я киваю и продолжаю наблюдать за Юлей и отцом. Потом Юля возвращается к нам, опустив голову, а отец смотрит на нас с мамой, которая обнимает Юлю, и они медленно идут в сторону выхода с кладбища. Отец направляется ко мне. Он протягивает руку, я жму ее, и он произносит:

— Держись, это трудно, но… держись.

— Стараюсь, — говорю я и замечаю, как Катя поглядывает на нас.

— Слушай, — продолжает отец, — я тебе одну пленку принес. Все не стал тащить, но возьми эту, может, тут тебе будет интересно. — Отец достает из кармана небольшой пакет и протягивает мне.

— Спасибо… пап.

— Тебя куда-нибудь подкинуть? — спрашивает он меня.

— Спасибо. Я пройдусь, — говорю я.

— Ты еще здесь, — начинает он, а потом уточняет: — В смысле в Москве?

— Хочу на днях взять обратный.

— Может, пообедаем… до того, как улетишь?

— Можно попробовать.

— Ну, тогда на телефоне, — он протягивает руку, а я жму ее и говорю:

— Конечно, да, на телефоне, давай.

Отец идет к машине, перекидываясь грустными фразами со знакомыми, а потом исчезает в черном авто, которое резко разворачивается и уезжает, а я догоняю маму с Юлей, обнимаю сестру за плечи и иду на выход вместе с ними.