В машине я сажусь впереди. Водитель здоровается со мной за руку и смотрит в зеркало заднего вида, ловя мамин взгляд. Мама произносит:
— Домой!
— Есть, — говорит он и жмет на газ.
Я смотрю в зеркало пассажирской двери и вижу, как с кладбища выезжают черные микроавтобусы, а когда смотрю вперед, то навстречу нам проносятся такие же и потом сворачивают на территорию кладбища. Раздается писк, и водитель просит меня пристегнуться, что я и делаю, а потом начинаю крутить в руке пакет с кассетой, которую мне передал отец.
— Что это у тебя? — спрашивает Юля.
— Пленка. От отца, — отвечаю я.
Мама приоткрывает сзади окно и закуривает сигарету.
— А что на ней? — спрашивает Юля.
— Я сам не знаю, — говорю я, поправляя темные очки.
— Андрюш, — мама выдувает в окно дым и стряхивает пепел, — я не уверена, что кассеты эти тебе как-то могут помочь.
— Почему? — поворачиваюсь я к маме, а она смотрит на огонек от сигареты, из которого летят небольшие искорки и уносятся в пространство за окном.
— Потому что это просто пленки, хроника, как во многих семьях. Твой отец любил все снимать на камеру — и на пленках просто жизнь, прошлая.
— А я никогда не видела их, — говорит Юля.
— Да тебе, — мама берет Юлю за руку, — это будет неинтересно, думаю, там еще нет тебя вроде бы. Посмотри, что там написано, — говорит она, выкидывает сигарету и закрывает окно. — Виктор, можете чуть кондиционер поубавить, а то совсем холодно в машине?
— Тут ничего нет, — говорю я, — ничего не написано.
— Странно, дай глянуть. — Я протягиваю маме кассету, и она ее вертит в руке. — Он обычно все подписывал, а эту… нет, никогда не видела ее. — Мама возвращает мне кассету обратно.
— Может, там что-то важное, — говорю я.
— Расскажешь потом, — отвечает мама и поворачивается в сторону окна, — если захочешь.
Я убираю кассету обратно в пакет и крепко сжимаю в руках.
— А можно я тоже посмотрю? — спрашивает Юля.
— Конечно, Юль, тебе все можно, — говорю я, мама закуривает еще одну сигарету и снова жалуется на то, что слишком холодно в машине, а мне кажется, что мы сидим в парилке.