Лишний

Катя устраивается напротив меня, а я сижу, не снимая темные очки. Она заказывает двойной эспрессо и просит вынести на веранду пепельницу. Я заказываю американо и шоколадный эклер, смотрю в сторону дороги, по которой проносятся две кареты скорой помощи, а за ними несколько простых машин. Катя нервно закуривает и поворачивается туда же. По улице идут люди в серых костюмах, студенты, влюбленные пары, у фонарного столба на коленях побирается бабушка, ее взгляд уставлен в асфальт. Даже закрадывается мысль, что под платком может быть кто угодно. Все проходят мимо, но из ее пластикового стакана торчат несколько купюр. На картонной табличке черным маркером написано: «Помогите». Мне хочется пойти и кинуть ей в стакан денег, но я не уверен, что это поможет, поэтому я остаюсь на веранде с Катей, у которой испуганный вид и дрожащая тоненькая сигарета между пальцев, а мне наконец-то становится жарко, и я прошу, чтобы принесли колы со льдом и лимоном.

— Что это вообще за херня-то? — говорит Катя и снова затягивается. Официантка ставит пепельницу, но Катя этого не замечает. — Кто ведет этот сраный канал? И на что они намекают?

— Я понятия не имею. Мне тоже непросто, — говорю я и смотрю на то, как официантка выносит кофе и эклер в виде продолговатого зайчика.

— Там же… там, блядь… там и Мира была, и сейчас Алекс еще. Это все странно. — Катя стряхивает пепел по-прежнему на веранду, а не в пепельницу.

— Ты хочешь сказать…

— Я боюсь что-то говорить, потому что… потому что боюсь, Андрей, — ее потряхивает. — Просто боюсь.

— Мы пока ничего не знаем. Ну и не понимаем.

— В том-то и дело, блядь! — Катя наконец-то замечает перед собой пепельницу. — Ты вообще листал этот канал? — спрашивает она.

— Ну, я видел про Миру… не больше, меня недавно только туда добавили, не смотрел, — говорю я и отправляю часть зайки себе в рот.

— Там вообще все непросто. Там и до Миры были всякие совпадения и намеки. — Катя делает глоток эспрессо.

— Какие? — спрашиваю я.

— Там были фотки разных людей из разных пабликов о пропавших. Ну, знаешь, когда фотки выкладываются и там всякое написано: ушел тогда-то, рост такой-то, при себе имел то-то… ну, ты понял. — Катя снова делает глоток кофе. — А эта фотка Алекса, она вообще откуда? Я даже не видела такую. Он нигде ее не выставлял. Он и в инстаграм-то ничего не постил, просто смотрел тех, на кого подписан, и комментил, а в фейсбуке он вообще не сидит.

Мне хочется рассказать Кате, что оригинал фотографии лежит у меня дома и что на той фотке есть мы с ней, но я молчу: мне кажется, что от этой информации ей станет еще хуже.

— Я не знаю, — говорю я, отправляю еще часть зайки в рот и делаю глоток кофе.

— Если бы я знала, кто ведет этот канал, то… — Катя останавливается. — Убила бы, — продолжает она и приканчивает кофе. — Мне очень страшно.

— И мне, — говорю я.

— Может, в полицию?

— Зачем?

— Ну как зачем? Алекса нет несколько дней, плюс еще эта ебаная телега с какими-то страшными намеками.

— Там подумают, что мы просто свихнулись. Да и… Эта история еще с Алексом и девушкой какой-то там. Может, это вообще все из-за нее?

— Не говори чушь! История закрыта уже давно, — резко говорит Катя, — закрыта! И хватит уже про это!

— Но к ментам точно не стоит, мне так кажется. Может, написать в этот канал?

— Мне очень стремно, — говорит Катя и трет висок.

— Кать, все будет хорошо.

— Я не уверена.

Мы снова смотрим в сторону дороги. А потом заказываем еще поесть и ни о чем больше не говорим.