Лишний

Выхожу из дома, когда солнце уже садится за стеклянные высотки, и долго иду вдоль набережной, в сторону моста Богдана Хмельницкого. В голове крутятся слова с пленки. Я думаю над тем, почему отец никогда эту пленку не показывал, почему о ней ничего не знала мама, почему он ее сохранил. Мне хочется позвонить ему и задать эти вопросы, и я даже достаю телефон из кармана джинсов, но потом мне кажется, что разговор может сойти с маршрута, и кладу телефон обратно, потом закуриваю сигарету. По дороге проносится белый «мерседеc», который чуть сбавляет скорость, словно водитель увидел меня в зеркало и решил остановиться, но потом машина снова набирает скорость и уносится в сторону Лужников. Я выкидываю сигарету, когда поднимаюсь на мост. Выхожу на открытую его часть и смотрю на высотки, за которыми оранжевый диск почти погас. Под мостом проплывает речной трамвайчик со стеклянным каркасом, и сверху видно, как люди веселятся в ресторане, а на палубе стоит много пассажиров, они друг друга фотографируют, переговариваются. Чей-то маленький ребенок машет мне ладошкой, а я машу ему в ответ. Когда трамвайчик уходит под мост, остаются только темная вода и горизонт, тускнеющий от тревоги, которая не покидает меня после возвращения в Москву. Я долго стою на мосту и выкуриваю несколько сигарет, а потом спускаюсь и снова иду вдоль набережной. Когда солнце совсем садится, я замечаю, что нахожусь недалеко от Новодевичьего монастыря. Перебегаю дорогу и иду к пруду, сажусь на скамейку, вглядываясь в гладь воды, в которой отражаются фонари. Вибрирует телефон, и я беру трубку.

— Привет! Гуляешь? — слышу голос Кати.

— Привет, Кать. Да, решил пройтись, выдохнуть, — отвечаю ей, поглядывая по сторонам.

— Где ты сейчас? — спрашивает меня Катя.

— В парке у Новодевичьего.

— Я через десять минут там буду — может, встретимся?

— Давай.

— Тебе взять кофе?

— Да, давай.

Катя появляется минут через пятнадцать, в руках картонный подстаканник с двумя кофе. На ней черные узкие джинсы, белые конверсы и вытянутое худи, на котором белыми буквами написано: «Zavtra». Она видит меня и ускоряет шаг, а потом садится рядом, ставя между нами подстаканник.

— Ты откуда? — спрашиваю я, вытаскивая стакан, на котором написано мое имя.

— Я была у родителей, — говорит Катя и смотрит на пруд.

— Как они? — Я делаю глоток горячего кофе.

— Как обычно. Все по-старому. Друг друга не понимают, но продолжают как-то жить. — Катя поправляет волосы под капюшоном.

— А как по-другому? — спрашиваю я, и Катя поворачивается ко мне, а потом переводит взгляд обратно на воду.

— Как-то же можно по-другому? — Она берет свой стакан, а я замечаю на ее пальцах черный маникюр, который она никогда не носила.

— Наверное. Вообще, хорошо, что они у тебя вместе все-таки, — говорю я, слегка зевая.

— Что в этом хорошего?

— Люди существуют рядом, чтобы в случае какого-то ада помочь друг другу. Если что-то, не дай бог, случится, то всегда рядом есть тот, кто поможет, — говорю я, а Катя делает большой глоток.

— А кто поможет нам? — Катя опускает голову.

— Ну… у нас есть родители, понимаешь. Даже вспоминая тот случай… ну, ты поняла, о чем я…

— Понимаю, да.

— Первый же, кто приехал и начал меня отмазывать, был отец, — говорю я и снова беру стакан.

— А когда родителей не станет? — спрашивает Катя.

— Тогда я не знаю, — отвечаю ей.

— Вот у Алекса их не стало. Может, если бы они были… — Катя не договаривает, и мы несколько минут молчим, а потом она спрашивает: — Ты думаешь о будущем?

— Периодически, — отвечаю я.

— Каким ты его видишь?

— Я перестал заглядывать далеко, я больше о каком-то ближайшем будущем думаю.

— И что там?

— Я сажусь в самолет и взлетаю, — отвечаю я, — и мне очень хочется Юльку с собой забрать, но понимаю, что пока это невозможно. Ей надо доучиться.

— Ты когда планируешь?

— Послезавтра точно.

— Как думаешь, кто следующий?

— В смысле?

— В прямом. Мира. Алекс. Кто дальше? И что вообще, блядь, происходит? — Она нервно закуривает, выдувает дым и снова глубоко затягивается.

— Кать, — начинаю я, — хуй поймешь. Но очень хочется, чтобы никто.

— Ты не писал в ту телегу? — спрашивает она, а я делаю затяжку и вру ей:

— Сообщения не отправляются.

— Скажи мне. — Катя снова кашляет. — Кто будет рядом с тобой в случае ада, как ты выразился?

Я поворачиваюсь к ней и смотрю, как к ее пальцам подступает оранжевый огонек, а из-под капюшона выходит дым.

— Я всегда на связи с мамой, — говорю я.

— Ты будешь отвечать на звонки и сообщения, когда вернешься в Штаты? — спрашивает Катя и тушит сигарету о край урны, а потом выкидывает в нее бычок и делает глоток кофе.

— Думаю, да.

— Отвечай хотя бы на мои, пожалуйста, — говорит Катя, а я снова смотрю на огни в воде.

— Буду, Кать.

— Мне тебя здесь не хватает. Даже сейчас.

— Кать, я здесь.

— Я понимаю, Андрей, я не дура. Я в другом плане. Ты как бы рядом, ты рядом все эти дни, пока ты здесь, но ты как бы не здесь. Все не так, как раньше, понимаешь?

— Ну, причина, по которой я здесь, тоже не из лучших.

— Ты бы не вернулся сюда, если бы… Если бы… Если бы не Мира!

— Я не думал об этом.

Катя поворачивается в мою сторону, и в темноте из-под ее капюшона я могу разглядеть только обкусанные и ненакрашенные губы.

— Если со мной что-то произойдет, ты прилетишь?

— Кать! — Я ставлю стакан обратно на скамейку.

— Ответь мне!— нервно говорит Катя.

Я вздыхаю и, немного подумав, отвечаю:

— Кать, все будет хорошо. Не переживай, пожалуйста.

— Ты прилетишь?!

— Да, Кать, я прилечу, поверь мне, я при-ле-чу! Честно. Кать.

— Мне тебя правда очень сильно не хватает. Что там Артем… это все хуйня, это все когда-то закончится. Это все как-то глупо. — Катя не может остановиться. — Это не по-настоящему. Я не чувствую себя собой рядом с ним. Меня все это задолбало. И мне кажется, что он чувствует то же самое. Это все вообще… я не знаю, зачем это все, мы просто чужие люди совсем. Чужие люди, которые просто должны быть какое-то время рядом, но время подходит к концу.

— Артем — хороший парень, — говорю я, пытаясь как-то неудачно сменить тему, и выбрасываю сигарету в урну.

— Андрей! Мне трудно здесь без тебя! И страшно.

— Давай провожу тебя до дома?

— Я сама доберусь, еще и тебя доброшу. Но потом ты пойдешь к себе, а я снова буду одна.

— Я тоже один, Кать. Мы одни.

Катя нежно берет меня за щеки и притягивает к себе под капюшон, целуя в губы, и я чувствую сильный запах сигарет и как ее дыхание пробегает у меня под носом.