Лишний

Мне очень хотелось забыть, выкинуть из головы, отправить куда подальше все то, что произошло за неделю, но каждый раз, когда у меня возникало подобное желание, я вспоминал себя напротив двери 401, как увидел в номере отца с другой женщиной, как огни от фонарей и светофоров размывались перед глазами, а под ногой я чувствовал сопротивление педали газа и давил на нее еще сильнее; в ушах стоял голос Юли, которая говорила, что ждет дома, а я просто хотел быстрее доехать и обнять ее, как я свернул резко налево и надавил на педаль еще сильнее, а потом почувствовал удар и ногой нажал по другой педали. Я не мог забыть тело того парня: его одежду, на которой разрастались пятна крови, его выражение лица и разбитую голову и тот момент, когда я понял, что его жизнь забрал я. Я помнил, как сидел в полицейской машине и в окно смотрел на людей в фуражках, стоявших под дождем, и как потом увидел лицо отца. В голове без конца крутился фильм ужасов, на пленку которого ничего другого уже невозможно было записать, и выйти с этого кинопоказа тоже не представляется возможным, потому что режиссером и главным действующим лицом самой страшной картины выступил я, а в награду получил разрушенный мир, который когда-то был идеальным. Я думал о том парне: кем он был, сколько ему было лет, куда он шел, о чем думал, кто его родители, как они получили известие о том, что больше с ним никогда не пообщаются, и каждый раз, когда меня посещали такие мысли, становилось так плохо, что моим лучшим другом на другом континенте, в другой стране стал зеркальный шкафчик, из которого я мог взять таблетку ксанакса, проглотить ее и опустить голову, чтобы не видеть своего отражения.

Со временем я научился проглатывать таблетку, не запивая водой. Это было первым моим большим достижением в новой жизни, которая возникла на кровавых осколках прежней, в которую вернуться не представлялось возможным.

Первую неделю я провел в квартире, периодически отвечал на мамины звонки, заказывал еду (в основном готовую) из ближайшего супермаркета и только ночами выходил на улицу исследовать город.

Однажды я дошел до Центрального парка и просидел в нем несколько часов в одиночестве, смотря на окна высоток, в которых то зажигались, то гасли клеточки, за ними протекала чья-то жизнь, и мне хотелось, чтобы кто-то увидел и меня. И каждый раз, когда я об этом думал, мне казалось, что если кто-то и смотрит на меня, то не с одобрительной улыбкой и подружиться нам будет трудно.

Как-то раз я возвращался ночью домой, мне показалось, что позади меня кто-то идет. Повернувшись, я не увидел никого, но прибавил шагу, мне казалось, что кто-то наблюдает и даже движется за мной, — и это чувство не исчезало. Я несколько раз оборачивался, но никого не видел, только закрытые магазины, кафе с неоновыми вывесками, пар из-под вентиляционных решеток. Я ускорил шаг, а потом побежал. Когда я ворвался в подъезд, заспанный консьерж поздоровался со мной, а я прошел к лифту, и когда ждал его, то услышал, как дверь в дом открылась и консьерж снова с кем-то поздоровался. И когда двери лифта распахнулись, я почти что вбежал и нажал на кнопку этажа, не оборачиваясь и не глядя в зеркало, чтобы не увидеть кого-то в отражении. Дома я снова закинулся ксанаксом и долго не мог уснуть.

Днем позвонил отец и сказал, что скоро со мной свяжется какой-то его знакомый, который поможет освоиться на месте. Я чувствовал в его голосе злость и отвращение ко мне. И когда он мне сказал, что худшее, что я мог сделать, — это взять и разрушить семью, я закричал в трубку, чтобы он заткнулся, потому как разрушил семью не я, а он, закрутив роман с какой-то сукой. Еще я крикнул, что он предатель, которого я никогда не прощу, и если бы он стоял сейчас напротив и в моей руке был револьвер, то я выстрелил бы в упор. Отец молча дослушал, а потом тихо сказал, что я обдолбанный идиот, который даже не понял, что говорил он не про нашу семью, а про семью сбитого парня. И тут я громко зарыдал, не вешая трубку, а отец добавил, что слезы мне не помогут, потому что мне уже ничто не поможет. Еще он добавил, чтобы я «там» никого на тот свет не отправил, и попросил ждать от кого-то звонка, а я послал его на хуй и швырнул трубку об стену, на которой от удара осталась большая трещина.

Вечером мне несколько раз звонил Алекс, но я не взял трубку, а потом он мне написал несколько сообщений:

«Старик, ты как там?»

«Меня накрывает здесь сильно, но не от наркоты, а от того, что стало слишком пусто. Я не знаю, как это описать, просто пусто. Вроде люди есть, все двигается, но какое-то чувство полного опустошения. Ты как там вообще?»

«Катя сегодня за обедом рассказала, что видела твоего отца в ресторане, он там сидел с какими-то людьми, и они громко над чем-то смеялись, а когда он увидел Катьку, то махнул ей рукой и улыбнулся. Прикинь, он смеялся!»

«Бро, ответь мне или позвони. Мне тебя не хватает здесь».

«Пойду в кино. Жаль, что ты не в городе».

Ни на одно из сообщений я не ответил.