Лишний

Я набираю Катю и прошу ее встретиться. Она с удивлением интересуется, все ли хорошо, на что я отвечаю, что вполне и что просто хотел кое-что вместе вспомнить, она говорит, что можно встретиться, но ненадолго, и потом добавляет, что очень хотелось бы встретиться надолго, но сегодня у нее не получится. Я говорю, что завтра тоже увидимся, а она предлагает там и вспомнить то, что я хочу, но я хотел бы с ней вдвоем посидеть, а не когда вокруг много людей. Катя какое-то время молчит, а потом говорит, что заедет за мной.

Катя заезжает через час, и машину она ведет аккуратно, посматривая в зеркало заднего вида, хотя дорога практически пустая.

— Куда? — спрашивает Катя.

— Давай просто покатаемся.

— Окей. — Катя прибавляет скорость. — Что хотел повспоминать?

— Да так… фейсбук тут напомнил, — я кручу в руке айфон.

— Что напомнил? — спрашивает Катя и поворачивается ко мне.

— Что два года назад мы были у Светы, — тихо говорю я, а Катя отворачивается от меня и смотрит на дорогу.

— Что мы там делали? — спрашивает Катя.

— В смысле, Кать? Ты не помнишь?

— Ну, мы часто у нее были.

— Два года назад последний раз, — говорю я и добавляю: — Со мной.

Катя снова поворачивается ко мне, молча смотрит, а потом снова следит за дорогой и говорит:

— Я помню… Не знала, что сегодня.

— Тоже не знал, фейсбук напомнил, — я открываю приложение, в котором жму на кнопку «воспоминания». — Вот, видишь? — Я выдыхаю и прошу ее: — Останови машину, пожалуйста. Давай поговорим.

— Ну, мы и так можем поговорить, — тревожно отвечает Катя. — Это обязательно?

— Так лучше, поверь, — я снова показываю на воспоминание в фейсбуке.

Катя сворачивает на Пироговскую улицу, мы едем молча, а потом она заворачивает в какой-то двор и останавливает машину.

— Вот, остановились.

— Можешь мне ответить на один вопрос, пожалуйста?

— Смотря на какой, — говорит Катя, не глядя в мою сторону.

— Что было на той вечеринке? — спрашиваю я и смотрю в зеркало заднего вида, в котором отражается синяя неоновая реклама на крыше дома.

— Ты шутишь, что ли? — вскрикивает Катя. — Ты же там был!

— Не до конца, — говорю я.

— Обычная вечеринка, как и все, — отвечает Катя, — все веселились.

— А потом я уехал.

— Да, потом ты уехал.

— Что было, когда я уехал? — спрашиваю я, глядя на Катю, которая в волнении не смотрит на меня.

— Все то же самое.

— А как она закончилась, расскажи мне!

Катя открывает подлокотник и начинает рыться там, но мне кажется, что она только делает вид, будто что-то ищет. Я вижу, как она нервничает, и резко беру ее за руку, останавливаю.

— Кать, умоляю. Я знаю, что вы избегаете чего-то, и я знаю, что Алекс вернулся потом на вечеринку. Пожалуйста, расскажи, что было у Светы. Пожалуйста, Кать!

Катя откидывается в кресле и молча смотрит через лобовое вдаль, где мерцают огни высоток.

— Было все то же самое, как до того, как ты уехал: играла музыка, и всем было хорошо, — тихо говорит Катя, а потом добавляет: — Кроме меня.

— А тебе почему было не хорошо? — спрашиваю я, глядя на то, как синяя неоновая вывеска становится красной.

— Потому, что ты уехал, — говорит Катя, закрывая подлокотник, и кладет руки на руль.

— Я вообще приезжать не собирался. — Я перевожу взгляд в сторону дороги.

— Но приехал же.

— Приехал, да. Просто потому, что все посыпалось дома. Все. А потом и вовсе…

— Что потом?

— Обрушилось…

— Но ты не виноват.

— А кто? Отец мой? — спрашиваю я.

— Да, отец твой. Он. — Катя стучит пальцами по рулю.

— Но он никого не убивал, понимаешь?

— Но ты же не специально, ты был в состоянии аффекта.

— Кажется, что оно всегда теперь со мной.

— Не говори так, все хорошо. Ты здесь, я здесь, мы здесь. Мы! — говорит Катя, не глядя в мою сторону.

— Скажи мне, раз мы здесь, что было в доме Светы?

— Все удолбались в хлам. Мы все тогда сошли с ума. Алекс, кажется, в тот день привез все, что можно было достать в этом городе. — Катя обводит взглядом лобовое стекло. — И еще сверху накинул. Мы продолжали веселиться, пить, курить, нюхать, есть… не еду, в смысле. Хотя и ее тоже. Ты уехал. Потом Алекс. Потом он вернулся. Солнце уже село. Как сейчас. Он был каким-то очень взволнованным.

Яркие фары машины, въехавшей во двор, где мы стоим, ослепляют нас на мгновенье. Потом машина пропадает, и перед нами снова появляются очертания огней башен делового центра.

— У него были черные глаза, и они, кажется, даже не бегали.

— То есть?

— Вспомни его глаза. Они всегда были такими быстрыми, что трудно было уловить его взгляд. А тут были такие, что… что не знаю. В общем, странный какой-то он был.

— Ну, пережрал, видимо. Что еще могло с ним случиться-то?

— Он был не один… — тихо говорит Катя. — Дай сигарету.

— А с кем? — Я протягиваю Кате пачку, из которой она достает сигарету и начинает нервно крутить ее в пальцах.

— С девочкой…

— С девочкой? Он уехал от меня один.

— Я не знаю, как он от тебя уезжал, Андрей. Я знаю, как он от тебя приехал.

— А что за девушка?

— Девочка.

— Кать, ну мы будем в слова играть? Можно еще: представитель женского пола. Это же неважно, — говорю я, смотря на сигарету в ее пальцах.

— Важно! Это, блядь, важно! Он приехал с девочкой! Ты не понимаешь, что ли?

— Нет!

— Он не с девушкой, блядь, приехал. Он приехал с девочкой. С несовершеннолетней, сука, девочкой! Которая тоже была чем-то накачана, — громко говорит Катя и одной рукой продолжает стучать по рулю машины.

— И что было дальше?

— Дальше они прошли в гостиную и упали на белый диван, где кинотеатр у Светы. Алекс взял пульт и погасил общий свет, оставил только полумрак, хотя его никто не просил об этом. Дай зажигалку!

Я прикуриваю Кате сигарету, которой она несколько раз глубоко затягивается, а потом продолжает:

— Его правда никто не просил выключать общий свет. Никто не просил…

— И? Что дальше было, когда он погасил свет?

— Он поставил концертную запись My Chemical Romance в Мехико.

— Да, он любил этот концерт и всегда говорил, что отдал бы все, чтобы оказаться там и увидеть, как из Джерарда Уэйя выходит душа. Хотя мне кажется, это все было показушно. Я про концерт, не про Алекса. Угу. Что было дальше? — Я закуриваю сигарету и приоткрываю окно.

— Он врубил его, на столе разложил много-много дорог под «Welcome The Black Parade» и начал их убивать, а потом мы все присоединились.

— А девочка что? — спрашиваю я, глядя на то, как Катя смотрит через лобовое куда-то вдаль. В сторону высоток с их огнями.

— Девочка…

— Да, что она-то там делала?

— Она лежала…

— Ебаный ад! Откуда он ее вообще взял?

— Мы не спросили.

— То есть вам всем было похуй, что вы долбите, а рядом лежит какая-то несовершеннолетняя девочка?

— Нам было просто хорошо, Андрей! Мы же там все были не в себе немного. Там не было тех, кто остался в стороне… и..

— И? Что дальше? Мне, блядь, сейчас пиздец как страшно, Кать! Я впервые слышу об этом.

— А ты с кем-то общался, что ли, из наc, когда свалил?! — Катя поворачивается ко мне и пристально смотрит.

— Нет.

— Алекс начал целовать ее… — У Кати дрожит голос, и она отворачивается, а я стряхиваю пепел мимо открытого окна.

— Вот же мудак!

— А потом он начал раздевать ее, рвать на ней одежду. Кажется, что это был кто-то другой. Как бы Алекс, но только снаружи. Внутри какой-то зверь был. Ну, или мне так казалось, потому что я тогда тоже много приняла.

— Зверь…

— А потом он положил ее на пол и…

— Что он сделал?!

Сигарета в руках Кати начинает дрожать с такой силой, что кажется, вот-вот — и упадет ей на платье.

— Он начал ее трахать!

— А вы что?!

— Мы стояли. Ну, кто-то сидел на диване. Ксюша вроде бы с парнем. Не помню точно. — Катя нервно затягивается сигаретой и выдувает дым под потолок.

— Это, блядь, просто ад, Кать! Это ебаный ад. И Алекс… ублюдок.

— Мы все там были. Не вини его одного, он наш друг.

— Наш друг ебал несовершеннолетнюю! Он наш друг? Наш?

— Его больше нет…

— А вы что стояли?

— Мы смотрели. Кто-то снимал на телефон еще.

— Почему никто его не остановил?

— Потому что, наверное, мы все были где-то немного не там. — Катя поворачивается в мою сторону, и я замечаю, что ее глаза становятся влажными. — Может, если бы ты не уехал…

— Что тогда бы было? Я бы его остановил?

— Нет. Что не было бы там никакой девочки.

— То есть ты хочешь сказать, что я, блядь, виноват? Класс, здорово придумала!

— Я не совсем это имела в виду…

— А что тогда?! Если бы я не уехал, я бы не позвал Алекса, он бы ко мне не поехал, а потом не вернулся бы обратно к вам с этой девочкой?

— Скорее, я говорю о стечении обстоятельств. Если глобально.

— Если глобально, вы смотрели, как ебут несовершеннолетнюю! Меня не вписывай в это дерьмо! — громко говорю я и делаю глубокую затяжку.

— Блядь, может, закончим и я тебя до дома подкину?

— Закончи сначала ту вечеринку.

— Она закончилась. Два года назад. Сука! — Катя бьет по рулю руками, и небольшой столбик пепла падает ей на платье. — Мы договорились, что про это никто и нигде не будет говорить. Никогда.

— Что было в конце? — тихо спрашиваю я.

— Девочка отключилась. Алекс продолжал ее ебать.

— Сука! — громко вскрикиваю и выбрасываю окурок в открытое окно.

— И только потом кто-то крикнул, что пора заканчивать. А Алекс только через минуту вышел из нее и лег рядом. Смотрел в потолок и смеялся. А потом начал подпевать: «I don’t love you like I did yesterday». А потом все как-то постепенно поняли, что произошло. Все, кроме Алекса.

— Пиздец. Пиздец!

— Да… мы как-то все в себя начали сразу приходить.

— А девочка?

— Девочка — нет. Она была по-прежнему в отключке.

— Ебать, — тихо говорю я, — что с ней?

— Кто-то начал трясти ее, кто-то побежал за водой. В итоге вызвали скорую. Приехали медики. Откачали ее. Увезли. Алекс закрылся в комнате. Мы слышали, как он с кем-то говорит по телефону, плачет, матерится. Вышел только утром. Сел в машину и уехал.

— Пиздец…

— Давай я доброшу тебя до дома, — тихо говорит Катя.

— Я сам доеду давай.

Но Катя жмет на газ и просит пристегнуть ремень, а я смотрю себе под ноги и слышу, как она начинает плакать, а потом включает дальний свет.