Лишний

Мама крепко обнимает и долго не отпускает, а меня словно переносит в тот день, когда я упал на велосипеде и разбил локти и колени, а она бросилась ко мне, чтобы успокоить. Спустя много лет крови и боли в жизни стало больше, но мне по-прежнему легко и спокойно в ее объятиях.

— Береги себя, — шепчет на ухо мама, и мне кажется, что и тогда она говорила те же самые слова. И даже два года назад. — Напиши, когда будешь в самолете. И когда приземлишься — тоже.

— Конечно, мам. Папа то же самое просил, — зачем-то говорю я, а мама целует меня в висок.

— И ему напиши. Если хочешь.

— Хорошо.

— Меня ждут уже, — говорит мама. — Пока, дорогой! — Мама снова целует в висок, берет сумку и поворачивается в сторону Юли, которая стоит в дверях своей комнаты и смотрит на нас. — Не допоздна сегодня.

— Хорошо, мам.

Мама выходит из квартиры, а я закрываю дверь на замок и остаюсь дома с Юлей, которая проходит в гостиную и падает на диван, громко зевает и нажимает на кнопку закрытия штор, которые медленно гасят свет.

— Если бы надо было выбрать: жить во тьме всегда или при солнце, что бы ты выбрал? — спрашивает она.

— Даже не знаю. Солнце, конечно, изматывает, а во тьме можно и при солнце находиться.

— Это как?

— Это когда ты делаешь что-то не очень хорошее, а потом не можешь этого забыть. И неважно, солнце есть или его нет, ты просто его перестаешь замечать.

— Философия, короче.

— Практическая философия, сказал бы я. А ты бы что выбрала?

— Солнце, конечно. Во тьме страшно — шторы закрывают окна, и мы остаемся в темной комнате. О чем вы с папой говорили-то?

— Посидели в парке и поболтали о жизни.

— И что он?

— Думаю, его мучает все, что было.

— Ты теперь будешь с ним общаться?

— Буду стараться.

— Как думаешь, когда ты вернешься за мной, какая будет погода?

— Думаю, будет много солнца. Очень много солнца.

Потом полчаса мы молчим, и все это время я думаю, как бы спросить, была ли она несколько дней назад у дома Алекса и что она знает про ту девочку, которую он изнасиловал. А потом я понимаю, что этот разговор может как-то расстроить Юлю, и вспоминаю, как она просила не говорить с ней на эту тему, и ни о чем ее не спрашиваю. Потом мне кажется, что Юля уснула, и я тихонько поднимаюсь с пола и направляюсь в свою комнату, чтобы собраться, но за спиной слышу голос:

— Ты куда?

— Собираться, Юль, — отвечаю и смотрю на то, как ее волосы красиво раскинуты на диванной подушке. — Я думал, ты спишь.

— Нет, ты что, я вообще не спала. И ты бы просто так ушел, не попрощавшись?

— Я бы поцеловал тебя в макушку, и ты бы проснулась.

— А если бы нет? Ты единственный, кто может меня разбудить.

Я бросаю белую майку в сумку, а шорты кидаю в шкаф. Надеваю голубые джинсы и клетчатую рубашку, закатываю рукава. Обвожу взглядом комнату, подхожу к окну и открываю шторы. В секунду пространство наполняется солнечным светом, а я выдергиваю видеомагнитофон из розетки и смотрю на майку с подписью Ягра, а потом подхожу к столу, беру в руки фотографию, где мы с Алексом и Катей, и отправляю в ящик стола. Заказываю такси и выхожу из комнаты. Прохожу в ванную, где из шкафчика беру несколько таблеток мелаксена, потом снова закапываю глаза и взъерошиваю волосы. Когда выхожу из ванной, Юля стоит в коридоре и грустно смотрит на меня. Потом крепко обнимает.

— Плохое лето, — тихо говорит Юля.

— Юль, — я глажу ее волосы, — такого больше не будет. Ты же знаешь, я всегда рядом. Я всегда рядом.

— Скорее бы кончилось лето.