Лишний

Я стою напротив двери 401, меня сильно трясет, а на дверной табличке говорится, что это «Главный врач Руднева Инна Александровна». Поворачиваю голову вправо и вижу рыдающую маму, которая сидит на металлическом кресле, рядом с ней папа, а два охранника у двери палаты о чем-то перешептываются. Дальше по коридору пугающая пустота с мерцающей лампой над медицинской каталкой. Без стука открываю дверь 401 и захожу в кабинет.

За столом у окна сидит женщина, которую я видел выходящей из палаты Юли. Она смотрит в темное окно и курит. На спинке стула висит черное пальто и красная приоткрытая сумка, а позади белый металлический шкаф. В кабинете сильно пахнет табаком, и кроме нас здесь больше никого нет. Я сажусь на кушетку, а женщина делает глубокую затяжку, и в неуютной тишине слышно потрескивание сигареты. Столбик пепла падает на плитку, но она на это не обращает внимания, а просто тушит сигарету и поворачивается в мою сторону.

— Брат? — спрашивает она тихим голосом.

— Угу.

— Понятно, — тихо произносит она.

— Что с ней будет? — спрашиваю я.

Женщина достает еще одну сигарету и закуривает.

— А это ваши родители? — спрашивает она.

— Да.

— А охрана ваша?

— Отца, — отвечаю я.

— А вас Андрей зовут, верно?

— Да… Что говорят врачи из Германии? — спрашиваю я.

— Из Германии? Пока ничего… Может, вы хотите покурить? — перебивает она меня.

— Да, очень, но у меня закончились.

— Возьмите мои. — Она, не поворачиваясь, пододвигает красную пачку «Мальборо» на край стола, рядом с которым стоит свободный стул. — Возьмите, ни в чем себе не отказывайте.

Я подхожу к столу, беру одну сигарету и сажусь на стул, а женщина по-прежнему смотрит куда-то сквозь окно, но не на меня. Под ее глазами темные мешки, которые на белой коже кажутся просто черными. Она прикусывает большой палец и краем глаза смотрит куда-то в угол монитора.

— Огоньку? — спрашивает она.

— У меня есть, — отвечаю я и достаю из джинсов зажигалку, прикуриваю сигарету и смотрю по сторонам. — Можете мне рассказать, что с Юлей и что нужно сделать, чтобы она пришла…

— В сознание, — снова перебивает меня женщина.

— Да, именно, — с волнением говорю я.

— Где же вы, Андрей, — растянуто спрашивает главврач, — были раньше?

Я не очень понимаю, о чем она, но все равно отвечаю:

— Я нашел ее в Нескучном саду без сознания, до этого я был в аэропорту, потому что у меня самолет… но… потом я увидел ее фотографию… в общем, вернулся в город и нашел ее без сознания, поднял на руки и побежал..

— А бежали-то куда?

— В сторону дороги…

— Раньше! — говорит женщина и сильно вдавливает сигарету в пепельницу.

— Раньше?

— Ну вы же куда-то возвращались? Вы же хотели улететь сегодня.

— В США, — отвечаю я.

— М-м, понятно, — произносит женщина, а я сижу и не понимаю, почему она задает все эти вопросы, когда в палате лежит моя сестра без сознания. — А почему отсюда-то улетели?

— В смысле? — спрашиваю я.

— Ну, что вас туда привело, Андрей, — спрашивает она меня, уставившись в пепельницу, — в США?

— Я там учусь, — с волнением выдавливаю из себя.

— Учеба? Учеба?! — Женщина резко поворачивается в мою сторону и своими черными глазами смотрит на меня так, что сердце сжимается. — И чему же ты учишься, Андрей? Или, может, научился?

Она правой рукой берет фоторамку у монитора компьютера и разворачивает ее передо мной. С фотографии на меня смотрит улыбающийся парень с красивыми скулами. На нем белая майка, а поверх нее — голубая джинсовая куртка. Я давлюсь дымом, и сигарета выпадает из пальцев на пол, а я пытаюсь затушить ее ногой и сквозь кашель говорю:

— Блядь…

— Смотри сюда, блядь! Подними голову! — говорит она мне, а я продолжаю кашлять. — Может, еще воды тебе подать? Подними глаза!

Я смотрю на лицо с фотографии, которое расплывается перед глазами, и вижу, как улыбка сходит с лица парня, а волосы становятся слипшимися, он лежит на асфальте и из-под затылка его вытекает темная лужа бордового цвета.

— Узнал? Ты, блядь, узнал?

По моим щекам скатываются слезы, и с дрожью в голосе я выдавливаю:

— Да… да..

— Кто это, не подскажешь?

Я качаю головой и ничего не могу ответить.

— Кто это, Андрей? Ответь! Ответь давай!

— Я… я не знаю…

У женщины расширяются зрачки, она сглатывает слюну, вздыхает и снова продолжает:

— Это мой сын, урод! Это… — она показывает пальцем на улыбающегося парня на фотографии, — мой сын! А ты, ублюдок, убил его и сидишь здесь напротив меня, рассказываешь, что учиться ты в Америку поехал и что не знаешь его! — Она стучит пальцем по фотографии. — Ты сбил его насмерть, а потом тебя отсюда быстренько сплавили, учиться ты поехал, угу! Ты и твои уроды-друзья ничему не научатся, никогда! Вас, — она тяжело вздыхает, — никто ничему не научит, вам плевать абсолютно на все и на всех. Вас можно только… проучить!

Она снова достает сигарету из пачки и прикуривает ее нервно дрожащими руками, отворачиваясь к окну, а я сгибаюсь так, что лицом касаюсь коленей, и громко всхлипываю, параллельно левой рукой вытягиваю телефон из правого кармана джинсов и достаю его так, чтобы врач не заметила его. Захожу в телеграм, в сообщениях нахожу nemesis, ставлю цифру 1 и жму на кнопку отправки. Через секунду раздается звук входящего на столе мобильника. Главврач берет телефон, смотрит на дисплей и поворачивается ко мне.

— Положи трубку на стол, — медленно произносит она, а я поднимаю голову и молча смотрю в ее черные глаза. — Положи сюда телефон и только попробуй крикнуть. Или твоя сестра умрет прямо сейчас! — говорит она, и я кладу телефон на стол.

Мы молча смотрим друг на друга, и в этой повисшей тишине я слышу, как стучит мое сердце.

— За что? — тихо спрашиваю я.

— За что — что? — Ее голос начинает дрожать в такт пальцам.

— Мира, Алекс, Юля! Они при чем тут? Я же… я должен там быть! — киваю я в сторону двери. — Почему не я? Оставьте Юлю, умоляю, убейте меня, только ее оставьте, она ни при чем! Пожалуйста! — Я делаю глоток воздуха и продолжаю: — Я напротив вас, убейте здесь меня, но оставьте ее! Она самый добрый человек на земле. Пожалуйста! — По моим щекам скатываются слезы и падают на джинсы, а женщина выдувает носом дым и, когда он рассеивается, отвечает:

— Ты забрал у меня самое дорогое, а теперь я забираю у тебя. Что ты сейчас чувствуешь?

— Бессилие, — отвечаю я и опускаю голову. — Отпустите ее, я здесь.

— А когда мне сообщили про сына — я не поверила даже. Я не верила до тех пор, пока меня не привезли сюда, в эту больницу, в которой я работаю уже больше двадцати лет. Только меня привезли не в отделение, а сразу в морг… — У нее начинают бежать слезы — на темных кругах под глазами они становятся черными каплями, а потом превращаются в светлые, когда скатываются по щекам. — Когда открыли мешок и я увидела его, просто провалилась в пропасть, черную. А ведь могла остаться дома… могла остаться с ним.

Она закрывает лицо руками и вздрагивает, а дым от сигареты уходит тоненькой струйкой под старый облупившийся потолок.

— Но при чем тут…

— Мира, Алекс? — спрашивает она, не отводя рук от лица.

— Да, — утирая слезы, говорю я, — они вообще в этой истории никак… их не было со мной в машине.

— Я знаю, Андрей. Я знаю. Они все были дома, когда мне сообщили про сына.

— В смысле — как? В каком еще доме? — удивленно спрашиваю ее, а она глубоко затягивается сигаретой, не показывая лица.

— В том самом. Врач, который в тот день согласился подменить коллегу и потом приехал спасать ту бедняжку, которую твой друг насиловал, пока она была в отключке, — это я. Я была в том доме, Андрей, откуда ты уехал, и я видела всех твоих друзей удолбанных, как они прикрывали рты в панике и не понимали, что им делать, пока я откачивала девочку, — говорит она, выпуская дым сквозь пальцы, на одном из которых я замечаю сильный порез. — Твой друг, Алекс, первый убежал и не высовывался из комнаты. Представляешь, как несправедливо: да, я спасаю совершенно незнакомого мне человека на одном конце города, а на другом ты убиваешь самого близкого мне человека. — Она кладет руки на стол, и я смотрю на ее красное в слезах лицо. — А теперь мы сидим лицом к лицу, и я лишаю тебя близкого человека.

— А при чем тут Мира? Не она же…

— Мира? Посмотри на Миру! — Она поворачивается к компьютеру, водит мышкой, кликает и разворачивает монитор в мою сторону.

На мониторе появляется вертикальная картинка с черными полями. Я вижу Артема, который сидит на диване, откинув голову на подушку, и быстро моргает. Потом появляется лицо Кати, она сидит справа от Артема. Она смотрит в камеру, трет нос, улыбается и говорит: «Надо заканчивать», а потом кладет руку на волосы Артема и спрашивает: «Ты чего?» — а он качает головой и ничего не отвечает, а камера резко поворачивается влево, и я вижу стеклянный стол, на котором много стаканов с выпивкой, пепельница, набитая бычками, раскиданные таблетки, много дорожек порошка, несколько свернутых купюр и пластиковая карточка из фитнес-клуба, на заднем фоне играют My Chemical Romance, и я понимаю, что будет дальше. Камера поднимается, и я вижу, как на ковре со спущенными шортами дергается Алекс, а из-под его тела торчат ноги в коротких белых носках. Алекс издает какие-то хриплые звуки и начинает двигаться быстрее, прижимая две тоненькие руки к большому белому ковру. Ксюша и Света лежат на полу и смотрят на все это, а потом Света поворачивается в сторону камеры, направляет стеклянный взгляд куда-то сквозь и закрывает глаза, а Ксюша встает и просто уходит. А громкий голос за камерой кричит: «Еще! Еще! Не останавливайся! Давай, Алекс! Дава-а-ай! Ха-ха! Быстрее двигайся! У тебя прекрасный зад!» — и я понимаю, что это голос Миры, которая подстегивает Алекса, заливисто смеется и снимает все происходящее. «Алекс, давай!» — продолжает она, а женский голос из-под Алекса стонет все тише, а потом пропадает, и слышны только Мирин смех, вздохи Алекса и как Джерард Уэй поет «Your misery and hate will kill us all, so paint it black and take it back». Я опускаю голову и прошу выключить запись, но по-прежнему слышу песню и Мирин смех, а когда кто-то из монитора кричит «Блядь!», я громче говорю:

— Выключите, прошу вас!

Раздается резкий стук по клавиатуре, и звук пропадает, я поднимаю голову и вижу на экране только голую спину Алекса на паузе, а пальцы Ирины Александровны берут монитор за угол и отворачивают его от меня.

— Режиссер — Мира Трубецкая. На этом запись не заканчивается.

— Прошу, больше не надо.

— Есть еще вопросы? — говорит она, не отводя от меня черных глаз.

— Как вы…

— Убила? — спрашивает меня.

— Да.

— Это сестру твою благодарить надо.

— Юлю?! — Я не понимаю, при чем здесь моя сестра, как она связана с адом, в который мы попали.

— Она всех уродов на блюдечке мне подносила, а мне оставалось только подсесть и воткнуть каждому иглу в шею.

— Что? — У меня перехватывает дыхание.

— Девочка на видео — подруга твоей сестры. Да-да, она возвращалась домой от Юли в тот вечер, а твой друг Алекс мимо проезжал. Увидел и решил подбросить. Как видишь, подбросил. Хорошая у тебя сестра, с принципами. Но…

— Что «но»? — Со страхом поднимаю голову на врача, в чьих руках находится жизнь моей сестры.

— У меня тоже есть принципы. — Женщина резко поворачивается в сторону окна и смотрит через свое отражение в какую-то темную бесконечность.

— Какие? Вы всех убили, и сейчас Юля там…

— Мы убили! Мы! — Она снова поворачивается в мою сторону, и ее глаза сильно расширяются. — Невиновных нет, Андрей. И уж поверь, даже если бы со мной что-то произошло, то за меня бы это сделали другие, нас много.

— Кого «вас»? — По спине бегут мурашки, а руки начинают трястись в такт с левой ногой.

— Тех, кто будет наказывать таких уродов тупоголовых, как вы. Нас уже много, а будет еще больше. Мы будем в каждом городе, в каждом телефоне, мы те, кто будет вас наказывать.

— Вы просто больные твари, и все! — говорю я, глядя ей в глаза.

— Мы? А вы? — Она чуть наклоняет голову и прожигает меня своим взглядом.

— Мы не хотели!

— Не хотели что? Накачивать наркотиками девочку? Не хотели ее насиловать? Не кричали: «Давай, Алекс!», не сбивали насмерть человека?! Не пользовались теми благами, которые у вас есть? Не отмазывались от содеянного? Не убегали?

— Мы не виноваты! — говорю я, качая головой.

— А кто? Ваши родители, что недоглядели за вами? Что воспитали таких имбецилов, что жизнь у вас не такая, как у других? Они виноваты, а? Они, может, и виноваты, но вы перегнули. Страдать будете все, как мы.

— Да кто вы?! — недоумевающе снова спрашиваю я и смотрю в сторону телефона, который лежит на столе.

— Те, кто пострадал от вас. Не догоняешь? Хотя как ты водишь — ты уж точно должен был давно догнать.

— Я… я сбил вашего сына. Я. Это сделал я. — Голос срывается, из глаз льются слезы. — Я не хотел, правда, клянусь, не хотел никого сбивать! Я ничего не видел. Я просто ехал домой, я ничего не понимал. Мой отец… я видел его с другой женщиной. Я ехал домой к сестре, не видел ничего, плакал, и потом удар… Я ничего не понял. Только помню дождь, перекрытый переулок, ментовские мигалки, люди… отец. Я не хотел…

— Быстро у тебя папа решает проблемы — все у него схвачено.

— Если бы я знал, что так будет, я бы сам сдался.

— Да что ты говоришь! Ну сдался бы ты — и что? Никуда бы это не дошло, не допустил бы он. Мама у тебя публичный человек, отец влиятельный.

— Раньше они были другими, — тихо говорю я.

— Ну, знаешь ли, раньше все были другими. И ты, и они, и я. Сколько лет вы всей семьей не собирались вместе?

— Два года, — говорю я и вспоминаю тот день, когда мы могли остаться дома.

— Вот и встретились.

— Я признаюсь, что сбил вашего сына, я буду сидеть за это, только, пожалуйста, умоляю, спасите мою сестру, прошу! Остановите все это!

— Ты должен мучиться так же, как я.

— Остановите, пожалуйста!

— Нам свидетели не нужны.

— Она ничего не скажет, клянусь. Я поговорю с ней.

— Ни с кем говорить не нужно уже.

— Вас же все равно потом посадят!

— А что мне терять, Андрей? Пусть сажают. У меня не осталось ничего кроме… кроме этой больницы и морга, в котором все уже побывали: мой сын, твои друзья…

— Они здесь были?

— Конечно. А ты думал, кто в протоколе вскрытия ничего не вписал? Они были здесь, Андрей. И мы сейчас здесь, рядом.

— Отправьте меня в морг, но только не ее, умоляю!

— Ты меня утомил. Знаешь, я вижу тебя всего минут десять, а ощущение, что знаю тебя всю жизнь, особенно после того, как начала собирать информацию на тебя и друзей.

— Их больше нет.

— А как же Катя, Артем, Света, Ксюша?

— Прошу… — Я кошусь на телефон и медленно тяну к нему левую руку. — Я очень сожалею, что так вышло с вашим сыном, я часто вспоминаю тот день, мне самому хуево от всего, что тогда произошло. У меня была хорошая жизнь: отец, мама, сестра, все были вместе. Все! Чертов, сука, день! Могли остаться все дома, но… ебаный эфир этот.

— Теперь ты во всем винишь маму? — Женщина встает, берет со спинки стула свою сумочку и проходит в другой конец комнаты, закрывает окно.

— Нет, но если бы она тогда осталась дома, а не поехала бы в этот сраный телецентр, то ничего бы дальше не случилось бы, ничего. Мы все бы остались дома, как хотели отец и Юля. И я не хотел ехать к Свете. Блядь, как трудно! Если бы не мама… Я ее не виню, нет-нет. Но мы могли быть дома, просто у нее был эфир.

— Невиновных нет, — слышу за спиной ее голос и как лязгает замок от сумки, и в этот момент я беру со стола телефон, захожу в сообщения, открываю переписку с отцом. Быстро пишу: «Спаси».

— Ты бы куда больше всего хотел вернуться?

— Что? — Чуть поворачиваюсь назад.

— Куда бы ты хотел вернуться? — Вижу, как она быстрым шагом направляется в мою сторону.

— В утро того дня, — говорю я и поднимаю большой палец, чтобы нажать на кнопку отправки сообщения. И когда я это хочу сделать, она зажимает мой рот, шею пронзает такая острая боль, что из рук вываливается телефон, а я пытаюсь закричать, но ничего не выходит, а потом я чувствую, как у меня перестает шевелиться язык, тело расслабляется и скатывается по стулу.

Я перестаю чувствовать конечности, а в глазах появляется дымка, за которой я вижу ее силуэт, как она кладет шприц обратно в сумку и кидает ее на кушетку, подходит к стеклянному шкафчику, достает из него что-то и быстрым шагом направляется в сторону двери, а я по-прежнему пытаюсь хоть что-то прокричать, но ничего не выходит. И когда она выходит из кабинета, я никого не вижу в коридоре и понимаю, что меня тоже никто не увидит, а потом дверь захлопывается и я закрываю глаза.