Любовный треугольник

39 Оля

Боже…

Мне кажется, меня сейчас стошнит…

На ноги словно гири подвесили, пока я выхожу из зала, чувствуя на своей спине взгляд Давида и Ани.

Зайдя за поворот, прикладываю к горящим щекам ледяные ладони и практически бегу в туалет.

Глаза жгут слезы, ком в горле растет со скоростью света.

Забегаю в уборную, захлопываю за собой дверь, открываю кран, но вместо того, чтобы плеснуть в лицо воды, опираюсь на раковину одной рукой, а второй прикрываю рот.

Из груди рвется всхлип. Зажмуриваюсь, силясь справиться с ним, но в итоге проигрываю и выдаю ужасный звук, сопровождающийся вырвавшимися слезами.

Как я могла? Как я могла на долю секунды забыться настолько, чтобы упустить факт существования у Давида семьи?

Господи!

Я настолько свыклась с нашими встречами на работе. С тем, что могу его видеть хотя бы немного. Погрузилась в мысли о том, как помочь с рестораном, что сегодня, пока мы общались, как будто вернулась в прошлое. Туда, где диалог с ним был самой лучшей частью моего дня. Туда, где Давид смеялся, а у меня нутро горело любовью к нему.

Оно и сейчас горит…

Только теперь иначе. Если я три года назад думала, что мне больно, то черта с два…

Тогда это была прелюдия к настоящей боли.

К той, что как свирепый зверь набрасывается и жрет внутренности.

В памяти образы двух улыбчивых мальчишек всплывают, и мне самой завыть хочется.

Крепче втиснув ладонь в губы, яростно мотаю головой.

Они такие крохи, что у меня сердце кровью обливается. Ненавижу себя. Ненавижу за то, что люблю их отца. Тихой, воровитой любовью.

Любовью, за которую они меня возненавидели бы, если бы понимали хотя бы немного.

Искусав губы, судорожно выдыхаю и наконец делаю то, за чем сюда пришла. Умываюсь холодной водой.

Закрыв кран, несколько минут смотрю на свое отражение, которое кажется мне уродливым, а потом выхожу в коридор.

Забрав из комнаты для персонала сумку, спешно накидываю пальто.

Цепляю на лицо непринуждённую маску на случай, если Ани с детьми ещё в зале, и направляюсь к выходу.

Вопреки ожиданиям, зал оказывается пустым, а Давид как раз закрывает центральные двери, когда я подхожу.

Оборачивается, и у меня сердце конвульсивно сжимается, на миг прекращая биться и затормаживая циркуляцию крови.

Обведя меня цепким взглядом, преграждает мне дорогу.

— Домой? — выдавливает гортанно.

Поднимаю глаза, чтобы встретиться с черными омутами. Тону, глотаю удушающие эмоции, что плещутся в них. Это и немой вопрос, и паника, и вина. Чего больше я не знаю, потому что все это превращается в ураган. Закручивает меня, унося в самый центр, до боли кружит голову, разрывает внутренности.

Нужно уйти, просто взять и выйти отсюда раз и навсегда. Я знаю это. И Давид знает. Он точно знает, что я сейчас чувствую, и понимает мой порыв.

Поэтому его пальцы до побелевших костяшек стискиваются на дверной ручке, а по лицу тень проходит, искажая любимые черты.

Ступаю ближе, давая ему понять, что мне нужно пройти, но он не отходит. Давит меня взглядом, просит, требует… Зрачки цвета черного шоколада затапливают радужки, губы вздрагивают.

Немой диалог затягивается, хотя на самом деле проходят считанные мгновения.

Кажется, что я сейчас умру. В висках набатом бьётся пуль, затылок немеет.

Силой перехватываю ручку, обходя его и шагая за порог, но в этот момент Давид ловит меня за запястье.

— Оль…

Тело судорогой сводит, оборачиваюсь и схлёстываюсь с ним взглядами.

Чувствую, как мой плывёт, а его… Если бы глазами можно было говорить, я бы поняла каждое слово. Каждый невысказанный восклицательный знак…

До боли прикусив щеку, сглатываю ком, который опускается мне в желудок и ложится в него тяжестью. Грудную клетку покалывают тысячи иголок, сердце раздувается и давит на ребра, как при неизлечимой болезни.

Слова застревают в горле, но я все же сипло произношу:

— Я возьму на завтра выходной, если ты не против. Нужно подготовиться к понедельнику, чтобы получить экзамен автоматом.

Секунда, вторая. Недоверчивые глаза мечутся по моему лицу, ища подтверждение тому, что я действительно просто беру выходной, а потом в них вспыхивает облегчение.

Кадык нервно дергается, Давид выдыхает.

— Конечно, — произносит надсадно, при этом разжимая пальцы.

А я разворачиваюсь и иду к остановке. Хочется бежать сломя голову, но я уверенно шагаю, чувствуя, что он смотрит. Смотрит, пока я не подхожу к остановке и сажусь в автобус. Сердце стучит в висках, а грудь будто все это время сдавливало металлом и только сейчас отпустило.

Прикрыв глаза, падаю на сиденье, повержено роняя лицо в ладони. Мне ведь ничего не стоит не прийти в понедельник. Просто не прийти. Давид поймет, хоть и дастся ему моё решение непросто. Он сам сказал, что примет мой выбор. Сказал… вот только я всё равно приду. Приду, потому что когда я только что сделала шаг за порог ресторана, то почувствовала, как почти умерла.