Любовный треугольник

52 Ани

После того, как Лусине присылает мне адрес, я отвожу мальчиков к родителям, которым Давид снял однокомнатную квартиру неподалеку от нас. Стараясь не выдать себя, быстро передаю их им в руки, и уезжаю.

Пока еду на такси до указанного места не могу себя отыскать. Будто я потерялась и блуждаю в густом тумане. Все эмоции и чувства смешались.

Я злюсь на Олю. Злюсь на то, что Давид так поступил со мной.

Сколько это продолжается? После переезда началось, или до?

Она же знала, что у него есть я. Знала о сыновьях. Неужели совести вообще нет?

Права оказалась Лусине, когда сказала, что это из-за Оли Мариам изменилась. Теперь я вижу, что это так. Связалась с этой ушлой прожженной змеёй и решила, что ей тоже можно всё.

Водитель останавливается около подъезда многоэтажки. Я выхожу, поднимаю голову, окидывая дом взглядом. Обхватив себя руками, ёжусь.

Может, и правда лучше сделать вид, что я ничего не знаю? Как там сказала Лусинэ — быть мудрой…

А мудрой — это значит прикинуться глупой?

Вот только мне очень страшно. Что, если моё молчание приведет к тому, что Давид захочет уйти?

Эта мысль волоски на коже поднимает и внутренности холодом сковывает.

Поглубже втянув воздух, подхожу к подъезду, из которого как раз выходит девушка с ребенком, и вхожу внутрь.

Поднимаюсь на нужный этаж и подойдя к двери, замираю. Что, если она не дома?

До крови прикусив щеку, вжимаю пальцем кнопку звонка.

Сердце проламывает ребра. Чувство тошноты подкатывает к горлу.

От щелчка замка желудок сжимается.

— Ани?

Оля удивленно смотрит на меня. А я на неё…

Впервые так пристально. Желание ударить её такое сильное, что мне приходится сжимать кулаки.

Вероятно, она считывает мои эмоции, потому что уже через мгновение выражение её лица меняется.

Вина, что рождается в глазах подтверждает то, о чем говорила Лусинэ.

— Войдёшь? — спрашивает, отступая назад.

Без слов вхожу в квартиру. Ощущение, будто иду по минному полю… Потому что здесь бывал Давид.

Оглядываюсь по сторонам, представляя, как он ходил здесь, раздевался, и невольно обхватываю себя руками, стараясь укрыться от собственных мыслей.

Оля проходит по коридору, а я не разуваясь, иду следом. Сверлю ее затылок плывущим от слез взглядом.

Когда оказываемся на кухне, она оборачивается.

Красивая… она правда очень красивая. Я давно еще заметила, но всегда смотрела на её красоту, как на нечто чужое, не имеющее ко мне никакого отношения. А теперь я ненавижу эту красоту. Эти острые черты лица, губы, которые целовал Давид…

— Как ты могла пойти на это? — спрашиваю в лоб, а она вздрагивает.

Отводит взгляд, так же как и я, обхватывая себя руками.

— Ани…

— Ты каждый день с ним… спишь?

Прикрывает глаза и мотает головой.

— Я не сплю с ним.

— Зачем ты врёшь? Я всё знаю, — не выдерживаю я, — От него пахнет тобой постоянно. Неужели, тебе совсем не жаль меня и наших с Давидом детей?

Отступив от меня на шаг, поднимает голову. По щеке стекает слеза, но она не имеет никакого права плакать. Это я — жена, которой изменили.

— Ты никто, — цежу сквозь зубы, чувствуя, как меня распирает ненавистью и обидой, — никто, понятно?

Её лицо искажается, как от боли, будто я ударила её.

— Я знаю, — говорит тихо, — но я правда с ним не сплю.

— Не спишь? Тогда что между вами? Почему Давид постоянно звонит тебе? Сколько это у вас? Месяц, два?

— Ани, тебе лучше об этом поговорить с Давидом.

— Нет. Я буду говорить с тобой. Ты любишь его?

Спрашиваю и тут же отшатываюсь, потому что её глаза отвечают за неё. Меня будто громом и молнией поражает одновременно.

— А он тебя?

И снова ответ в полных сожаления глазах, от которого у меня начинает кружиться голова. Ноги перестают держать, и я едва не оседаю на пол.

Температура тела кажется понижается до минимальной. Меня замораживает.

Давид любит её?

— Как давно? — спрашиваю в никуда, потому что посмотреть на Олю у меня нет сил.

Жжение в задней части головы усиливается, грудь распирает давлением.

— Ани, пожалуйста, — слышу её вздрагивающий голос, и вдруг вспоминаю как однажды видела Давида рассматривающим её фотографии.

Это давно было, когда мы только поженились.

Он курил на крыльце и листал их в телефоне, а я вышла из дома. Там были еще снимки Мариам, поэтому я не придала этому значения. Неужели уже тогда?

С ужасом поднимаю глаза. Оля молча плачет, прикрывая рот рукой.

Он любит её… любит…

Тело покидают силы, и я не в состоянии себя контролировать, опускаюсь на колени.

— Не забирай его у меня, — прошу, чувствуя, как меня начинает трясти.

— Ани, Господи, встань, — бросается она ко мне, а я перестаю соображать адекватно.

Вижу её, представляю, как он к ней уходит, и всё… меня срывает.

Из глаз текут слезы, грудную клетку рвут рыдания.

— Пожалуйста, не забирай, — хватаю её за руки. — У нас маленькие дети. Как они без него? Если Давид бросит нас, я с ума сойду.

— Ани, встань, прошу тебя, — шокировано расширяются её глаза.

Она пытается поднять меня. А я не могу. Сама себе ощущаюсь неподъемной. В груди тяжело бухает из-за того, как спазматически бьется сердце.

Мне кажется, я сейчас умру.

— Я не вынесу этого, — отчаянно тяну её за кофту, — не вынесу. Оля, умоляю.

— Перестань. Поднимись, Ани, пожалуйста.

— Как женщина женщину прошу. Не забирай отца у детей. Я так люблю его. И если…

— Оль?

Мы обе вздрагиваем, переводя взгляды на голос, внезапно прозвучавший, как ушат холодной воды.

Давид, стоя в дверном проёме потрясённо смотрит на нас. При взгляде на меня, его губы искажаются, в глазах мелькает шок, неверие, а потом… Потом он смотрит на неё, и я цепенею. Потому что в её адрес его эмоции приобретают совсем иной характер. Там сожаление, тепло, вина, столько всего, что я, не сдержавшись, роняю руки на пол и громко всхлипываю.

Он никогда так не смотрел на меня…

— Встань, Ани, — гневно подтягивает меня за руку и ставит на ослабленные ноги. — Домой.

Я не вижу Олю, пока покачиваясь, шагаю вперед, только слышу, как она судорожно втягивает воздух за моей спиной.

— Давид, — оборачиваюсь на мужа.

Он отрывает от неё взгляд и, обхватив мой локоть, подталкивает меня к двери.

— Я сказал — домой.