Любовный треугольник

66 Ани

— Папааа, — мальчишки бегут на встречу Давиду.

Он их подхватывает обоих сразу и обнимает.

Мы с сыновьями и моей мамой месяц были на море. Не удивительно, что они соскучились по отцу.

Мама посмеивается, когда теперь уже мой папа прижимает их к себе. Он приезжал к нам на неделю тоже немного отдохнуть, а Давид нет. Это он устроил нам эту поездку. Сказал — нечего сидеть в городе, если можно провести это время у моря.

Сначала меня пугала мысль, что мы будем вдали целый месяц, но море, солнце, вечерние прогулки под шум прибоя как-то разбавили тревоги. Раньше — я бы мечтала о том, чтобы и Давид был с нами. Чтобы мы гуляли с ним по вечерам на закате, как это делали другие пары и семьи, но сейчас я понимаю, что даже если бы он приехал, все равно этого бы не было. А если бы и было, то прогулки наши были бы совсем не такими теплыми, как у других.

За всё лето я видела Давида столько раз, что можно пересчитать на пальцах рук и ног. После открытия ресторана он не стал приезжать домой чаще. Даже наоборот. Мальчиков только время от времени сам забирал из сада и ездил с ними в парк, а по выходным, если у него выдавалась возможность, брал их на целый день и возил гулять втроем «мужской компанией», давая мне возможность провести время с Леной или просто наедине с собой.

— Привет, — подходим ближе, и папа тут же тепло целует маму в щеку.

— Привет. Загоревшие, отдохнувшие, — говорит он. — Накупались на год вперед, да?

— Дааа, — кричит Гор.

— Я бы там жить остался, — бурчит Арсен.

— Он очень не хотел уезжать, — поясняю, гладя сына по волосам.

В отличии от Гора, который рвался к Давиду, Арсен настолько был захвачен морем, что ему кажется, даже я не нужна была. Он в воде часами сидел и сидел бы еще столько же, если бы губы не начинали синеть.

— Зимой можно заграницу слетать, — подмигивает ему Давид и берет за руку, чтобы повести на выход.

— Так, на выходных жду вас с ночевкой, — говорит папа мальчикам перед тем, как мы садимся в машину.

— Приедем, — уверенно кивает Арсен.

Гор соглашаться не торопится, не отрывая рук от шеи Давида. Слишком ему его не хватало. Порой до слез. Приходилось звонить по видеозвонку, чтобы они поговорили.

Его связь с Давидом очень сильна. Я даже удивлена, что он так долго без него продержался. Если бы не море, точно не выдержал бы.

— Ладно, увидимся, — поцеловав родителей, усаживаю сыновей в детские сиденья, а сама сажусь впереди.

По дороге домой мальчишки засыпают Давида рассказами о том, как катались на водных горках, гуляли в парке аттракционов, расположенном на набережной и насобирали целый пакет ракушек, с которыми будут делать аквариум.

Давид посмеивается, что-то спрашивает. Я же замечаю, что он за это время изменился. Немного похудел, но при этом будто подкачался.

Мышцы на плечах стали выразительнее, шея немного шире.

— Ты ходишь в спортивный зал? — спрашиваю, когда мы приезжаем и поднимаемся на лифте.

— Да. Появилось немного свободного времени, подумал почему бы не заняться.

— Здорово. Меня Лена тоже всё зовёт на утренние пробежки, а я никак не решусь.

— Попробуй, это полезно. Может, понравится даже.

— Может, ты и прав. Правда, на следующей неделе уже учеба начинается, вряд ли буду успевать.

— Бегать можно и вечером. Было бы желание.

Пропустив нас вперед, Давид выходит из лифта последний, и мы входим в квартиру.

Первое, что я ощущаю — застоявшийся воздух, как будто помещение не проветривалось очень давно.

Наперебой тараторя, мальчишки разуваются и бегут в свою комнату. Я тоже снимаю обувь.

На тумбочке около входа кроме моих ключей больше ничего нет, хотя это странно. Обычно здесь стоит парфюм Давида, лежит какая-то мелочевка в виде ключей от машины или чеков из магазина.

На обувной полке только мои босоножки и детские кроссовки.

Что-то не вписывается в привычную картину, а что — я пока не могу сообразить.

— Я открою окно, душно, — пройдя на кухню, распахиваю настежь створки, а сама осматриваюсь по сторонам.

Столы идеально чистые, посуды в сушилке рядом с мойкой нет. Даже чашка, которую Давид обычно оставляет после кофе, отсутствует…

Муж проходит по коридору в детскую, а я, ведомая каким-то внутренним чутьем, ступаю следом.

Пульс ускоряется, хотя я еще ни в чем не уверена. Окидываю взглядом убранный зал и застываю. На спинке стула нет привычно оставленных вещей, поверхности тумбочек пустые.

На негнущихся ногах подхожу к шкафу. Пальцы мелко дрожат, но я все равно отодвигаю дверцу….

Обмираю.

Вещей Давида нет…

— Я съехал, — звучит спокойно со стороны входа.

Перевожу на Давида взгляд и чувствую, как в груди простреливает. От ужаса начинают леденеть конечности.

— Присядь, Ани, — кивнув мне на диван, он берет меня за локоть и заставляет сесть на край.

Мне кажется, я попадаю в какую-то прострацию. Внутренне немею, словно под действием седативных. Хотя сердце при этом начинает качать кровь в ускоренном режиме.

— Почему? — спрашиваю тихо, на громче сейчас не способна.

— Потому что так правильно, — садится он рядом.

— Ты не хочешь больше жить с нами?

— Ани, давай смотреть трезво на вещи. Мы не живём нормально уже довольно давно. Разницы в том, буду я жить здесь, или в другом месте — практически нет.

Не живём… это правда… но он был рядом… я знала, что Давид так или иначе приедет домой, а теперь?

Утыкаюсь глазами в собственные ладони. Холод охватывает клетки.

— Ты нашел себе кого-то?

Усталый выдох.

— Нет. Но даже если бы и нашел, что от этого?

Что от этого?

Это больно…. Очень. Хоть и не настолько неожиданно, как в прошлый раз. Думала ли я о том, что у Давида может кто-то быть? Да, часто. Он здоровый мужчина со своими желаниями и потребностями. А если их не удовлетворяла я, значит это делал кто-то другой.

Но он ведь все-равно приходил домой. Не уходил. А значит, это было несерьезно, если вообще было.

На глаза таки набегают слезы, от происходящего деревенеют конечности.

— Поехали со мной сегодня, увидишь где я живу. Если что-то понадобится в любой момент сможешь приехать, и найти меня. Я не бросаю тебя, Ани. Просто буду жить в другом месте. Мы и так почти не виделись последнее время, для тебя мало что изменится.

Звучит категорично. Он давно все решил и моего мнения не спрашивает.

Внутренне дрожу.

— Я не хочу сегодня… ехать… Можно потом?

— Конечно. Тогда я возьму мальчиков, если ты не против. Периодически буду их забирать к себе, чтобы у тебя было время на себя.

«К себе…»

— А родители? Мы что им скажем?

— Ты ничего не обязана объяснять, если боишься. Они у нас довольно редко бывают.

— Но мальчики могут проболтаться.

— Скажешь, как есть. Что у меня есть квартира рядом с рестораном.

Киваю, пытаясь уложить в голове информацию. Горло только спазмом сводит, но я не плачу… НЕ ПЛАЧУ! Держусь…

— Я купил продукты, всё в холодильнике, на случай, если решишь что-то приготовить.

— Спасибо, — заторможено шевелю губами.

— Тогда я беру пацанов, и мы погнали.

— Ладно…

Вижу, как Давид встаёт и направляется к двери, а потом оборачивается.

— Ани, — зовёт и ждет, пока я не подниму плывущий взгляд. — Всё в порядке. Изменилось только то, что я буду ночевать в другом месте.

На автомате киваю и слышу, как он собирает мальчиков.

Словно находясь в вакууме, выхожу в коридор, наблюдаю как они обуваются, а потом уезжают.

Оставшись одна, потерянно оборачиваюсь. Тишина убивает. Она настолько громкая, что хочется зажать уши.

Плетусь в зал и обвожу стеклянным взглядом пространство…

Когда Давид приезжал, он спал здесь, на диване. Но большую часть времени эта комната использовалась как игровая для сыновей. Здесь больше места, чем в их спальне.

Сейчас тут все так, как я оставляла перед отъездом.

В углу на полу игрушки, на журнальном столике мои кулинарные журналы и детские карточки, в которые мы играем с Гором и Арсеном по вечерам.

На полке над телевизором наши семейные фотографии… Пожалуй, единственное, что указывает на то, что здесь жил Давид.

Обхватив себя руками, вдруг понимаю, что здесь и так почти ничего о нем не напоминает. Он провел здесь так мало времени, что даже не за что зацепиться. Ни любимой подушки, ни его часов, которые он всегда кладет на одно и то же место. А в этой квартире и «места» этого нет.

Здесь намного больше меня и мальчиков…

От Давида — ничего… Он словно в гости сюда приезжал.

Зажмуриваюсь, тяжело опускаясь на диван, и роняю лицо в ладони.

По щекам наконец стекают слезы.

Мы с мальчиками теперь будем жить сами?

Страх и тоска заполняет воздух. Пытаюсь представить, как теперь будет дальше и к своему ужасу обнаруживаю, что действительно практически ничего не изменится.

Я буду также приходить домой и учиться, пока мальчики будут в саду или с Катериной. По вечерам мы будем гулять на улице пока тепло или играть в настольные игры, а по выходным Давид будет забирать их на прогулки.

Сердце сжимается и стонет. Да, совместных ужинов теперь не станет, я не буду больше слышать его голос из зала, где он играл с сыновьями, когда приходил раньше. Правда было это настолько редко в последнее время, что они больше играли сами, чем с ним.

Вместе мы не выбирались никуда уже очень давно.

Озноб ложится на плечи и тянется к сердцу.

Пытаюсь понять от чего мне так плохо…

От того, что Давид съехал и возможно нашел себе кого-то, или от осознания того, что я не чувствую ожидаемого чувства одиночества и потери?

Эта мысль приводит в ужас… Начинаю дрожать и пытаться отыскать в себе то выбивающее почву из-под ног ощущение, которое свалилось на меня, когда я узнала о нем и Оле. Мне казалось, что я умру без мужа. Не выживу ни дня, задохнусь. Что мир остановился и уничтожил меня…

Слушаю, ищу…Но этого ощущения нет.

Мне очень страшно от новизны происходящего. Страшно, что узнают мама с отцом. Но остаться без Давида больше не страшно.

Кажется, я привыкла быть без него….

Сердце дергается и камнем летит в желудок.

Да не может такого быть!

Вскочив, начинаю суетиться и драить всю квартиру. От обилия мыслей до блеска натираю мебель, мою полы и забрасываю в стиральную машину привезенные из отпуска вещи. Готовлю ужин из продуктов, которые привез Давид, и только потом вспоминаю, что мальчики сегодня останутся у него.

Опустошение резко подкашивает ноги и вынуждает обессиленно сесть на стул.

Не может быть!!! … Не может…

Разве можно привыкнуть быть без мужа? К такому не привыкают. Это ненормально! Разве что,… когда больше не любят. А я ведь люблю его. Люблю!..

Люблю?