Любовный треугольник

40 Оля

Дома открываю бутылку вина, а потом звоню Мише.

Он единственный кто в курсе всей этой истории и, кто ни разу не осудил меня.

— Буду к вечеру, — обещает он. — Сейчас на работе, зай.

Помазов заканчивает университет, а в свободное время подрабатывает, пишет программы в одной из местных компаний.

— Если я до этого момента не упьюсь, то приезжай.

— Только попробуй без меня.

Его угрозы мне конечно не страшны, но и упиваться я на самом деле тоже не собираюсь.

Набираю себе ванну и опускаюсь в неё, уронив голову на подголовник.

И хоть раньше я уже очертила для себя рамки поведения с Давидом, я делаю это снова.

Нельзя позволять себе расслабляться. Даже вот так, в простых вещах, потому что это влечет за собой эмоции. Живые, и такие осязаемые, что мое сердце долго может не выдержать.

Поднимаю из-под воды руку и тру подушечки пальцев, которых коснулся Давид. Я настолько глубоко нырнула в нашу с ним беседу, в его смех и лёгкость, что приняла его касание к себе как нечто само собой разумеющееся. Это было так … Правильно в тот момент. Нормально.

И только когда раздался детский голос я словно рывком выплыла на поверхность, почувствовав, как это касание на самом деле жжет пальцы.

Зажмурившись, и набрав в лёгкие воздух, стекаю по спинке ванны под воду и позволяют воде затечь в уши и нос. Лежу так долго, пока лёгкие не начинают гореть и только потом широко открыв рот, выныриваю.

Мишка приезжает где-то к семи.

— Ну, вроде трезвая, — окинув меня придирчивым взглядом, удовлетворённо кивает.

— Я не алкоголичка, чтобы пить в одиночку.

— Сказала та, у кого на столе стоит открытая бутылка вина, — хмыкает засранец.

— И почти полная, прошу заметить, — щелкаю его по носу.

— Я заметил, — усмехнувшись, Помазов падает на стул, — накормишь? Голодный, как волк.

— Конечно, у меня пельмени замороженные есть. Сойдёт?

— Валяй. Пировать так пировать.

На готовку для самой себя у меня не хватает ни времени, ни честно признаться, желания. Благодаря Мариам я научилась многому за последние годы, и, если понадобится, могу побаловать гостей неплохими блюдами. Но сегодня настроение явно не то, чтобы крутиться у плиты.

— И что ты? — вопросительно заламывает бровь друг, когда я ставлю перед ним тарелку с пельменями? — Расскажешь или мне и дальше культурно ждать?

Налив нам в бокалы вино, сажусь с ним рядом.

— Нечего рассказывать, — подтянув к себе бокал, неторопливо провожу подушечкой пальца по его краю.

— Ага. И поэтому ты позвала меня сегодня, хотя договаривались встретиться на неделе? Кончай, Олька, я же знаю тебя как облупленную, — забросив в рот пару пельменей, Миша убирает шутливый тон и смотрит на меня уже серьезно, — просчиталась, когда согласилась на него работать?

Вот как ему удается всегда попасть в точку? Хотя, когда я сказала Мише о своем новом боссе, он едва у виска не покрутил. Помнил, сколько времени у меня ушло на то, чтобы отпустить Давида три года назад.

Он единственный знал настоящую причину нашего разрыва. Сколько раз я ревела у него на плече не сосчитать.

— Видела сегодня его сыновей, — произношу, глядя на багряную жидкость в бокале. — Хорошенькие.

— Все дети хорошенькие, — отправив в рот пельмень, говорит Помазов, — Вон Алиску свою возьми хотя бы. Прекрасный ребенок, когда спит зубами к стенке.

Улыбаюсь, вспоминая как ещё вчера сестра меня по телефону умоляла забрать ее куда-то погулять вместе с Мишей.

Ее детская любовь к нему начинает меня пугать. Ладно, когда ей было пять. Это было мило и забавно, наблюдать как сестра краснеет и ждёт от Миши похвалы за какое-то свое действие. Но сейчас ей восемь. А немое ожидание в глазах никуда не исчезло.

— Ну да, — возвращаюсь к теме нашего разговора. И делаю несколько глотков вина.

— Оль, тебе надо завязывать с ним, — решительно говорит Помазов, — ты же не такая, что в семью полезешь.

— Не полезу…

— Тогда зачем это все? Я понимаю раньше, когда ещё хоть какая-то надежда была. Но сейчас-то?

— Миш….- поднимаю на него взгляд. — Ты, когда безумно голодный домой после работы приходишь, что первым делом делаешь?

— Я? Хм. Сбиваю оскомину куском хлеба, чтобы не сдохнуть с голоду, пока буду готовить. А что?

— Вот и я также. Ем свой кусок хлеба, как умею.

Выдохнув, он качает головой.

— Значит так. Я сейчас доедаю, и мы едем с тобой в клуб. Танцевать и бухать.

— Не думаю, что это хоть как-то поможет, — вымученно улыбаюсь я.

— Глобально? Не поможет. Здесь и сейчас — должно.

Миша оказывается прав. В моменте танцы и пара бокалов коктейлей действительно помогают.

Помазов умеет отвлекать. С ним я почти всегда смеюсь.

Домой он меня привозит пьяную и забывшуюся. Засыпаю я мгновенно, наверное, впервые за последние пару тройку недель.

А утром меня будит трель входящего звонка.

Поморщившись, планирую проигнорировать, потому что сегодня воскресенье, а у меня законный выходной, но звонящий оказывается напористым и после того, как время ожидания звонка заканчивается, звонит во второй раз.

Чёрт… Ну и трещит же голова, жуть просто…

Сонно пошарив рукой по тумбочке и нащупав мобильный, подношу его к уху.

— Да?

— Здравствуй, Оля.

Веки тут же открываются, сон как рукой снимает. Удивлена ли я? Нет. На подсознательном уровне ждала этого звонка еще с осени, как только устроилась в ресторан.

— Здравствуйте, Лусине, — утыкаюсь взглядом в потолок, слыша на том конце раздраженный выдох.

— Совесть не мучает? — выплевывает она.

— Не за что.

— Ну да, у тебя ведь её нет.

Пытаюсь отыскать в себе отклик на её слова, но он отсутствует. Вчерашняя встреча с сыновьями Давида настолько меня подкосила, что я даже на её слова не реагирую, как прежде.

— Вы поэтому позвонили? Сказать мне об отсутствии совести? Не стоило.

— Послушай сюда, дрянь…

— Нет, это вы меня послушайте, — встаю с постели и накинув на плечи халат, направляюсь на кухню. — Если вы считаете, что своим звонком снова надавите на мои болевые точки, то у вас это не получится. Они давно сломаны. Вами же. Поэтому зря стараетесь. Запугать вам меня не удастся. Всё, что я могла потерять — я уже потеряла. Больше банально нечего. За что вам самое неискреннее спасибо. Как и за то, что Давид вместо того, чтобы заботиться о детях думает о том, чтобы не потерять меня, — на том конце в мой адрес летит что-то на армянском, — Вы не знали? Так я вам скажу, как есть. Ваш сын несчастен. Вы просчитались, когда три года назад пытались выбороть ему счастье. Не получилось. И Ани тоже несчастна. Потому что, когда муж любит другую, жена априори не может быть счастливой.

— Да что ты знаешь…

— И мне её очень жаль, — не даю ей вылить свой яд. — Чисто по-женски жаль. Я бы не хотела, чтобы мой муж думал о другой, проводя со мной время. Это жутко больно и нечестно. Каждая женщина заслуживает любви. Любви не из-под палки, а настоящей, без сравнений.

— Послушай сюда, глупая девчонка, — женский голос становится ледяным, — жалеть тебе нужно себя. Потому что одна именно ты, а не Ани. Мы — жёны, никогда одни не остаёмся. Таких как ты за жизнь у мужа может быть десяток. И плевать, что он время от времени приходит, воняя такими вот паскудами, выходит из комнаты, чтобы ответить на звонок, или срывается в свой выходной вместо того, чтобы провести время с семьей. Рано или поздно он все-равно возвращается. В детей своих вкладывает деньги и время вдвое больше потому, что совесть мучает за предательство по отношению к ним и к жене. А такие как ты, в итоге так и остаются сами и лезут на стены от одиночества и потерянных лет. Запомни мои слова, Оля. Давид никогда… ни-ког-да не променяет своих сыновей на тебя. Как не променял в своё время его отец.

Звонок прерывается, а моя рука с телефоном обессиленно падает вдоль туловища.