Следующие два дня мы носились как подстреленные: мыли, стирали, начищали, полировали. Не сказать, чтобы до этого дома был беспорядок, но, как это часто бывает, кое-где в углах скопилась пыль, вещи не всегда лежали на местах, а мебель поистерлась от времени.
К утру третьего дня наш маленький коттедж преобразился: окна сверкали, зеркала блестели; выстиранные ковры выглядели так, будто их только что доставили из мастерской, на шторах не было ни одной складочки, а постельное белье источало нежный аромат лаванды. Обычно я не добавляла ее в стирку: лавандовая вода стоила дорого.
Повседневные тарелки и чашки мы заменили фарфоровым сервизом – он хранился в шкафу под замком, и до недавнего времени я не решалась доставать его – изящные расписные чашечки выглядели слишком хрупкими и дорогими. Столового серебра у нас не было, но содовый раствор прекрасно отмыл скромные приборы: ложки, вилки и ножи блестели, как новенькие.
– А какая она, тетя Гортензия? – спросила Кида, когда утром я гладила ее платье, специальное сшитое к приезду родственницы.
Я поставила утюг на металлическую подставку и развернулась к ней.
– Честно говоря, не могу сказать. Мы с ней… плохо знакомы.
Кида прошла в комнату и уселась на высокий сундук.
– Интересно, она добрая или злая?
Не знаю, как насчет «злой», но, судя по тому, что рассказывала Элла и как истово готовилась к ее приезду, характер у Гортензии взыскательный.
– Вот сегодня и узнаем, – я присела рядом.
– А если я ей не понравлюсь?
– Тогда это будут ее проблемы, а не наши с тобой.
Я приобняла Киду, и она доверчиво прильнула ко мне.
– Лучше подумай о хорошем: послезавтра мы идем на праздник.
– А ты будешь с господином Хардвином? – девочка хитро улыбнулась. – Он тебе нравится?
– Возможно.
– А шериф? По-моему, он тоже хороший. Хоть и угрюмый.
– А ты, значит, решила меня сосватать? От Эллы нахваталась?
– Неа, – Кида вытянула руки и принялась разглядывать ногти, из-под которых я вчера выскребла грязь, – просто говорю, что думаю.
Лично меня это не раздражало – я ценила честность – другое дело, что прямота не всегда уместна.
– Надеюсь, мне не нужно повторять, что при Гортензии лучше этого не делать.
Кида посмотрела на меня.
– Мне восемь лет, но я не глупая.
***
Время тянулось издевательски медленно. Мы не знали, во сколько приедет тетушка, но дилижансы прибывали в Ирфенес дважды в день: в обед и ближе к закату.
Днем никто не приехал, и фарфоровые тарелки и сложенные бантиком салфетки остались нетронутыми.
В оставшееся до вечера время Элла раза три обошла жилые комнаты и заглянула в мою мастерскую, проверяя, все ли чисто. Если поначалу такая старательность казалась забавной, то теперь начинала раздражать. Меня нервировала не сама Элла, а то, что она суетилась в ущерб себе.
– Идем, посидим на крыльце. Я чай заварила.
Элла повесила полотенце на крючок и мимоходом посмотрелась в круглое зеркальце на стене.
– Надо еще себя в порядок привести, – сказала она, поправляя растрепанные волосы.
– До дилижанса еще полтора часа, – я посмотрела на часы. – Успеете.
Пробормотав что-то себе под нос, Элла, тем не менее, пошла за мной, а через пару минут подтянулась и Кида, уже одетая в новое платье.
– Осторожнее, не изомни, – предупредила я, когда она собралась устроиться рядом. – И плед подстели, а то испачкаешь.
Кида вздохнула, поплелась обратно в дом, когда послышался стук копыт.
– Ой, смотрите! – она остановилась дверях и вытянула руку. – Карета. Настоящая.
Мы повернули головы в указанном направлении. Вдалеке, там, где дорога сворачивала на нашу улицу, ехал экипаж, запряженный тройкой лошадей.
За все время пребывания здесь я видела такие всего пару раз – они проезжали только по тракту, и никогда не останавливались в городе.
– Это ведь не к нам, да? – с надеждой спросила Элла.
Я поставила недопитый чай не перила и наспех отряхнула подол домашней юбки.
Экипаж приближался: теперь можно было разглядеть нарядную ливрею кучера и бронзовые фигурки птиц по четырем углам крыши.
Кучер натянул поводья, вынуждая лошадей сбавить ход.
– Боюсь, что к нам.
Экипаж медленно полз по дороге, пока, наконец, не остановился возле калитки.
– Стоооой! – зычно протянул кучер.
Карета остановилась.
Мы встали, вытянувшись по струнке, и мне вспомнилась сцена из «Аббатства Даунтон» - правда, ни в одном из нас не текла голубая кровь.
Кучер тем временем спрыгнул с облучка, поприветствовал нас, учтивым поклоном и распахнул дверцу.
– Миледи. – Снова поклон.
Он протянул руку, и в ответ из экипажа появилась другая – тонкая, затянутая в черную шелковую перчатку с золотой вышивкой. Следом показалась, и ее обладательница – правда, сперва я увидела только пышную черную шляпу, украшенную алыми бархатными розами.
Из кареты вышла дама: высокая, худая. Лица было не разглядеть – его закрывала вуаль. Черный жакет гостьи был оторочен мехом, черную же юбку украшала вышивка, в руке дама держала зонтик.
Опомнившись, я поспешила к калитке. Кида и Элла засеменили следом.
– Леди Гортензия! – Я решила, что слово «тетя» будет неуместным. – Добро пожаловать.
Дама молчала. Не знаю, чего она ждала – может, реверанса, но даже и так, делать его я не собиралась. Поэтому просто улыбнулась.
– Катерина?
Я по-прежнему не видела ее лица, но услышала удивление в голосе.
– Ваша племянница, – кивнула я. – Рада приветствовать вас.
Дама сухо кивнула в ответ.
– Бойд, – она развернулась к кучеру. – Можешь заносить мои вещи. И осторожнее с Клариссой, она очень утомилась в дороге.
Кларисса? Она, что, приехала не одна? Только этого не хватало. Мы так не договаривались. Как, собственно, и о ее визите в целом.
– Вы прибыли с компаньонкой?
Гортензия расправила плечи.
– Кларисса сопровождает меня везде.
Элла и Кида переглянулись.
– Что ж, – я натянула улыбку, – в таком случае, мы рады ей так же, как вам.
В ответ из-под вуали раздалось то ли «хммм», то ли «ффрр».
– Идем-те же в дом.
Зайдя внутрь, тетушка грациозно сняла шляпу и протянула ее Киде.
– Отнеси ее в гардеробную, дитя, – сказала она, даже не взглянув в сторону девочки.
Кида растерялась, но лишь на мгновение.
– Да, миледи. – И отвесила шутовской поклон, который, Гортензия, к счастью, не заметила или просто не обратила внимания.
Выглядела тетушка лет на шестьдесят, но явно следила за внешностью: пусть ее лицо расчертили морщины, а уголки глаз и рта опустились, кожа имела здоровый оттенок, брови были аккуратно выщипаны, а тонкие губы накрашены помадой сдержанного кораллового оттенка. Тонкую длинную шею обвивали жемчужные бусы с золотой подвеской.
Леди Гортензия обвела взглядом прихожую.
– Дом почти не изменился, – заметила она.
Я не знала, было ли это комплиментом или замечанием, а потому не стала отвечать.
– Вы, должно быть, устали с дороги. Хотите чаю?
– Не откажусь, – сказала на после короткого раздумья.
В дом зашел кучер Бойд.
– Вот, – он поставил на пол закрытую корзинку, внутри которой слышалась непонятная возня.
Гортензия опустилась на корточки, сняла крышку и… наружу показалась шерстяная мордочка с хвостиком на макушке. Собака. Маленькая, с длинной черно-рыжей шерстью и угольными глазами-бусинками, она напоминала йоркширского терьера.
– Это и есть Кларисса? – с улыбкой спросила Кида и присела рядом.
Гортензия окатила ее ледяным взглядом.
– Для служанки ты задаешь слишком много вопросов, дитя, – сухо сказала она. – А моя шляпа все еще лежит на комоде, в то время, как ей должнò быть в гардеробе.
Это было уже слишком.
– Ее зовут Кида, и она не служанка, а моя воспитанница.
Гортензия встала, и наши глаза оказались на одном уровне. Зрительный поединок продолжался несколько секунд, и я выдержала его.
– Воспитанница? – уточнила Гортензия. Она вновь посмотрела на Киду. – Интересно… Я бы с удовольствием послушала эту историю.
– Тогда прошу в гостиную, – сухо сказала я и отошла, пропуская ее вперед.
До этой минуты я лелеяла слабую надежду на то, что ошибаюсь в догадках, и загадочная тетушка окажется приятным человеком, однако, ее последняя фраза расставила все по местам. Скучать нам не придется.
Элла растерялась, не зная – остаться в комнате или уйти.
– Ох, и не знаю, место ли мне здесь, – шепнула она. – Тетушка-то ваша виконтесса.
– Конечно, тебе здесь место. И хватит перед ней раболепствовать. В конце концов, это мой дом. Так что вперед. – Я легонько подтолкнула ее к двери в гостиную.
***
– Так, значит, ты решила обосноваться в глубинке? – Придерживая фарфоровое блюдце, Гортензия сделала осторожный глоток чая.
Возможно, мне лишь показалось, но на слове «глубинка» тетушка сделала акцент.
– Это мое наследство, – я обвела взглядом скромно убранную комнату.
Гортензия понимающе закивала.
– Да-да. Хотя, признаться, бабушка оставила тебе немного.
– И все же она заработала это своим трудом и своим умом, – заметила я.
С самого начала беседы Гортензия явно и неявно делала упор на собственный статус: долго и красочно рассказывала, как перестраивала имение; жаловалась, что устала от светских раутов и отвергла приглашение на юбилей какой-то герцогини, сетовала на ленивых слуг и прочее, прочее, прочее.
Она выглядела и держалась как настоящая аристократка, но я-то знала, что эта увешанная драгоценностями и одетая в шелка дама родилась в семье лавочника.
Но мысли занимало другое – с первой минуты я следила за каждым ее жестом и взглядом – не заподозрила ли Гортензия чего-то неладного?
Слава богам, пока ничто на это не указывало. Я боялась «проколоться» на каком-нибудь безобидном вопросе, но, на мое счастье, Гортензию не интересовало прошлое – с куда большем удовольствием она рассказывала о собственной жизни.
– Найти подходящую партию, дело, требующее не меньшего ума, чем ведение бизнеса, – парировала тетушка. – Ты всегда была умной, но этого почему-то не понимала. Разве в столице не нашлось достойных кандидатов?
– Зависит от того, какое значение вкладывать в это слово. Для меня прежде всего важно, чтобы человек был порядочным и надежным. И, конечно, уважал меня.
– И много ли здесь таких?
– Хотите узнать, есть ли у меня избранник?
– И это в том числе. – Гортензия поставила чашку на стол. – Знаешь ли ты, зачем я здесь?
Я улыбнулась.
– Чтение мыслей мне неподвластно.
Виконтесса проигнорировала шутку.
– Я объезжаю всех родственников: ближних и дальних.
– Чтобы укрепить родственные узы?
– Чтобы решить, кому завещать все имущество, когда Светлой Матери будет угодно призвать меня.