Мотылек и Ветер

Скелетик

Я сама тоже решила следить за ходом недалеко от дома — той самой будкой ремонта обуви. Каждый раз, как выхожу куда-то и как возвращаюсь, буду идти мимо и смотреть — что происходит. Посмотрела и сейчас — ничего, все та же дверь, все тот же рисунок, все та же пустота и заброшенность.

Юрген в целом задержался часа на два. Я приготовила ужин, рассчитав так, чтобы мясо с картошкой тушилось на медленном огне относительно долго, и можно было его сразу есть горячим, как он вернется. Пока ждала, заглянула в группу пограничников, не найдя ничего интересного — все, что теперь обсуждалось, касалось благотворительности и мероприятий тех, кто служил «в тылу», а не на первой линии. Ни о каких сбоях никто не писал, да и не мог, скорее всего, — это только мы четверо так вылетали. Вернулся мир и покой на службу, и никаких волнений в нашей среде не заметно.

Пришло сообщение от Августа, что нужно встретиться, желательно послезавтра, и если у меня будет время — написать. Я сама и утром, и вечером отправляла сообщение Катарине, узнать, как дела, но получила один поздний ответ «Привет. Все потом» и больше ее не беспокоила.

— Вкусно пахнет!

— Индейка с картошкой, а в холодильнике ждет салат. — Подскочила, поцеловала Юргена, не дав ему ни разуться, ни раздеться. — Голодный?

— Голодный. А я фруктов забежал купил — виноград и апельсинов.

Он отдал мне на разгрузку рюкзак, скинул вещи, забрал домашнее и обещал «быстро-быстро». Пока принимал душ, я все разложила на стойке и даже успела помыть десерт.

— Юрка, мне нужен твой сторонний взгляд на мои вызовы.

— Прожуй сначала.

Я хотела поговорить после, но разговор сам всплыл до того, как тарелки опустели. Юрген уже макал хлеб в подливку, добирая оставшееся, а я отставала, и заговорила с полным ртом.

— Думала-думала, а найти в чем мои особенности не смогла. Я не о тех единичных, когда прорвалась на минуту назад и… А о стандартных. Должно же быть что-то.

— Давай я пока посудой займусь и кофе, а ты говори. Буду слушать и вникать.

Сначала в памяти всплыли самые яркие из давних, а вторыми пришли на ум недавние. Я решила рассказать о них, потому что гораздо больше деталей помнила из-за «свежести». Была погрешность на то, то до октября из-за подавленного состояния ничто не воспринималось хорошо и очень подробно, но на них я больше надеялась и по другой причине: все началось в октябре. И сбои, и мои перемены, и первые вызовы в прошлое.

Это Катарина всегда чувствовала ходы и тяжесть вызовов в зависимости от безлюдности. Это Юргена человек на грани видел всегда. Это Германа, тоже всегда, выносило на людей решивших свести счеты с жизнью. А у меня не так — у меня перепутано, не всегда с самого начала или по порядку.

Я рассказала Юргену о шести, и после он меня прервал, уточнив:

— Ну-ка, еще раз про…

Повторила, и увидела его схмуренные брови:

— Кажется, ты заглядываешь в будущее. Смотри, ты рассказывала о том, как на тебя накатывала история человека, и это пограничный стандарт, а вот почувствовать, как дальше их жизнь изменится в лучшую сторону… девочка, которая нашла букет гвоздик в почтовом ящике. «Она оставит цветы дома», «Она в этот день будет улыбаться и смотреть по-особенному», «Она преобразится и станет верить в себя, в свою привлекательность» — твои слова. И не личные размышления, а маленькие детали будущего. У меня так ни разу не было. История, причины, сама грань — между тем и тем, но никак не предчувствие того, к каким именно переменам приведет выбор. Если взять мой случай, например, с Вивьен — понятия не имею, срастется у женщины что-то с ее знакомым из сети или нет. Будет у нее семья или нет. Глухо. Ничего дальше того шага, что она сделает на встречу мужчине, я не вижу.

Юрген отвлекся на то, чтобы кивнуть мне в сторону кресел и перенести туда тарелку с фруктами, немного дополнил еще:

— Дед, который чуть не поверил, что его предал сын и хочет в дурку запрятать. Откуда ты знаешь, что они после собирались есть селедку?

— Да, это здорово. Но такие мелочи о чем-то говорят?

— Не знаю. А теперь, мотылек, признавайся, что еще за нестандартные случаи. Ты в самом начале просьбы сболтнула — «когда прорвалась на минуту назад и…».

Я вздохнула:

— Я лопну от секретов. Все собиралась о вызове рассказать всем сразу, как опять соберемся хотя бы втроем, а не получается. Тот самый Марк Золт. Я вылетела к нему минута в минуту с Германом, он попал на сбой, а я на момент грани Марка, которая случилась тридцать лет назад.

Пересказала и этот случай, упомянула, что есть схожесть жилья, их «безликость».

— Как Герман понял, что его вынесло в квартиру Марика-алкарика, которого он часто видел у супермаркета, если в доме нет ничего?

— Так, может, вещи исчезают в первую очередь? Пропади мы, не стало бы и наших коробок с вещицами. Самое наше характерное, самое памятное, на чем больше всего собрано жизни. День-два и квартира опустеет до примитива — мебель, экран, кастрюля, зарядки для анимо. И все.

— Юрка, ты гений. — Я оглядела комнату: — Фотографии, книги… а скелетик откуда? Подарок от коллег?

— От девушки. Мы встречались два года, пока учились, а потом она уехала из города насовсем и на память подарила его. Это я — скелетон.

— Сразу нужно было сказать, что это ты, я бы бережнее обращалась с ним во время уборки. — Улыбнулась, но сдержать любопытства не смогла: — Как ее зовут?

— София.

— А почему ты не поехал с ней?

Юрген шевельнул плечом, но не столько в сомнении, сколько в жесте «а зачем?», и легко ответил:

— Да мы и не обещали друг другу ничего такого. По началу я в ее сторону даже и не смотрел особо, это она меня выбрала. Парней на курсе много, только тех, кто собирался не во врачи, а в младший медперсонал девушки всерьез не воспринимали. Мелко. Даже будущие медсестрички благосклонно смотрели на будущих докторов, а не медбратьев. А я подошел по росту. София высокая, очень. И я получился единственный, с кем она могла стоять рядом, не комплексуя за «каланчу». Глупости, конечно, но поэтому из нас получилась в то время пара. Она хорошая девушка, все у нее сложилось, работает, замуж вышла, собирается смежное направление осваивать.

— Вы общаетесь?

— Да. Она одна из тех, с кем я по сети связываюсь, держится в нашей компании.

Я помолчала, серьезно посмотрела на своего Юргена, который без капли сомнений об этом сказал, зная, что я не буду его ревновать и восприму правильно. Мне понравилось, что он с теплотой в голосе отзывался о бывшей, хорошо с ней расстался и даже сохранил дружбу. Да, нарочно не докладывал, но когда я спросила — просто сказал.

— Юрка, а у тебя недостатки есть?

Тот кивнул:

— Я несдержанный, болтливый, и я краснею. Последнее меня иногда раздражает сильнее всего.

— А я не помню тебя болтливым… среди всех пограничников, наоборот, ты мне виделся самым молчаливым, сдержанным и бледным.

— В те редкие встречи на общих собраниях, рядом с тобой у меня отсыхал язык. Смеешься? Пыточные были годы, и я — трус.

Я встала, перебралась к Юргену на кресло, устроившись поперек него — ногами и лопатками на подлокотниках, а поясницей на коленках. Он полулежал, как обычно, но из-за моего маневра подтянулся и сел ровнее. Довольно меня приобнял и предупредил:

— Только на живот не дави, я так наелся, что чувствую себя тюленем.

— Не буду. Юрка, а расскажи мне еще что-нибудь, про что хочешь — про работу или про книги, про детство, учебу или про сейчас, про службу, что угодно.

— Меня хватит на полчаса, я усталый, сытый и уже веки тяжелые. А потом спать, давай?

— Давай.